На исходе лета - Хорвуд Уильям (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT, FB2) 📗

— Господин?

— Да, Слай?

— Просто для записей… будет у этих групп какое-нибудь название?

Люцерн задумался.

— Назови их тройками. Это подходящее название, и оно понравится сидимам.

— «Тройки», — прошептал Слай, смакуя это слово.

— «Тройки», — повторил Люцерн и отбыл.

Так родились тройки — самые ненавистные из всех нововведений Люцерна, повсеместно наводившие страх.

И так начался чрезвычайный и загадочный период, когда Люцерн исчез из поля зрения всех кротов Слова в Кэнноке, не исключая даже самого Терца.

❦

— Хранитель Терц? Можно задать вопрос?

— Да, Слай?

— Куда ушел Господин?

— Господин ищет ту, которую, боюсь, ни за что не найдет: свою мать Хенбейн. Он сам не догадывается, что ему это необходимо. Когда с ним Мэллис, он забывает об этом, так как она все для этого делает. А теперь, когда ее нет, боль снова вернулась. Думаю, он не найдет Хенбейн, но, несомненно, скоро встретит какую-нибудь малышку, которая даже не догадается, что за крот к ней пришел.

— Мне не нравится не знать, где мой Господин, — сказал Слай.

— Мне тоже, Слай, притом гораздо больше. Я совершил ошибку, позволив Мэллис отправиться так далеко и покинуть его так надолго. Больше я такого не допущу.

— Но ведь он Господин, и он может поступать как ему заблагорассудится, — возразил Слай.

— Нет, Слай, не может, потому что он слуга Слова. Не забывай об этом. Никогда не забывай. От того, насколько хорошо ты это понимаешь, зависит, как ты в конечном счете выполнишь задачу. Напомню, что я предпочел именно тебя.

Слай пристально посмотрел на Терца и заморгал.

— У нас есть задача, Старший Хранитель, — вымолвил он наконец.

— Да, есть, Слай.

Люцерна еще не было, когда в Кэннок наконец явился Клаудер, а затем и Гиннелл. Терц просветил их относительно того, что происходит, и записал их сообщения.

— Никому об этом не говори, Клаудер, — сказал он, когда тот закончил рассказ о том, что сделал в Рибблсдейле. С таким разгромом мало что могло сравниться, разве что бойня при Уиде и Феске в Слопсайде в Бакленде, когда было перебито множество кротов, а Триффану и другим последователям Камня едва удалось бежать.

Гиннелл был крупным кротом с поседевшей шкурой. Он был немногословен и очень наблюдателен: моментально схватывал сильные и слабые стороны кротов Слова и Камня. Он дал Терцу детальный отчет.

Никто не верил, что Терцу не известно, где Люцерн.

Терц просто пожал плечами и вздохнул, сказав:

— Он пожелал остаться в одиночестве. Ведь он не только Господин, но и крот.

— Гм! — произнес Клаудер.

— Никто не знает, где главнокомандующий? — недоверчиво спросил Гиннелл.

— Он знает, где мы, — ответил Терц.

— Ну и ну! — сказал Гиннелл, который привык, чтобы крот, даже если это Господин, оказывался там, где обещал быть.

— Он скоро вернется, — обнадежил Терц.

— Да уж! — хихикнул Клаудер. — Непременно! Господин, точнее, Хранитель Люцерн, каковым он пока что является, вероятно, с Мэллис, а если не с ней, то с какой-нибудь кротихой помоложе. Он так их любит! Да, Терц?

— Возможно, — осторожно ответил Терц.

— Ну что же, когда он появится, дайте мне знать, — попросил Гиннелл.

— Обязательно, — сказал Клаудер. — Непременно дадим знать, крот.

Клаудер хорошо знал своего друга и Господина, но Терц, который сам создал Люцерна, знал его еще лучше.

И все-таки вся правда о кратком исчезновении Люцерна из Кэннока тогда в октябре пока что не известна. Мы лишь можем строить догадки на основании одной записи, сделанной гораздо позже неким кротом по имени… впрочем, лучше пока что не называть его имя.

Как бы то ни было, много лет спустя, когда эта история уподобилась призрачным теням, пробегавшим над заброшенными полями, у этого крота появились свои причины отправиться на вересковые пустоши к северо-востоку от Кэннок-Чейза. Свои причины побеседовать с кротами, встречавшимися в пути, свои причины поспешить вперед и ответить, когда ему задали вопрос:

— Здравствуй, крот, куда лежит твой путь?

— Я иду взглянуть на Пять Туч. Можешь подсказать, как туда добраться?

— Да, крот, это недалеко. День пути на северо-запад — и ты их увидишь. Придерживайся ручьев, на берегу можно найти пищу.

Это не была кротовья земля, однако тот крот все шел и шел и наконец увидел пять выступов из мелкозернистого песчаника, темневших на фоне неба. Под ними жила та, ради которой было пройдено столько миль. Должно быть, она была так же стара, как темный песчаник, в тени которого находились уединенные, уютные тоннели, вырытые ею и ее родней. Ее шкура была темной, а глаза яркими, как вероника.

Он увидел ее, увидел всю родню — целые поколения ее потомков, — и лицо его прояснилось. Она заметила его, и в ее ясном взгляде выразилось беспокойство.

— Ты знаешь, кто я такой?

— Я догадываюсь, кем ты можешь быть.

— А ты можешь догадаться, для чего я сюда пришел?

— Могу. Как ты узнал?

— Он никогда не забывал, — ответил путник. Глаза старой кротихи вспыхнули от удовольствия, а он тихо произнес: — Ты мне расскажешь?

Она внимательно посмотрела на него, и, когда юные кроты подошли взглянуть на него, отослала их. Потом она долго молчала, глядя вверх, на Пять Туч. Наконец она сказала:

— Я никогда об этом не говорила. Почему я должна говорить с тобой?

— Посмотри на меня, кротиха, посмотри хорошенько.

Она посмотрела и со вздохом кивнула. Потом она заговорила, а незнакомец записывал ее слова:

«Я не знала его имени. Он был молод и не похож ни на одного крота из тех, кого я знала. Шкура его ярко блестела под лучами солнца. Я испугалась его и спросила, куда он держит путь. Он не ответил, и тогда я спросила:

— Ты идешь в Биченхилл?

В те дни это была система, где искали убежища изгнанники и последователи Камня, а Пять Туч и Роучиз — самый безопасный путь туда. Мы часто видели, как эти кроты брели мимо.

— У тебя неприятности с грайками?

Тогда в первый и последний раз он мрачно взглянул на меня. Этот взгляд заставил меня заплакать. Он спросил, верю ли я в Камень, а я сказала, что не знаю. Но если Камень похож на Пять Туч — ну что же, значит, я верю в Камень. А если Слово похоже на Пять Туч, значит, я выбираю Слово. Я удивилась, когда он спросил меня, что такое Пять Туч, и тогда я отвела его туда. Был октябрь, однако погода стояла теплая. Я еще была никем не тронута. До того как он пришел, я чувствовала себя молодой и веселой, но в ту самую минуту, как он взглянул на меня, мне показалось, что я ждала его всю жизнь и что моя жизнь была долгой. Мы немного поднялись по склону, чтобы лучше видеть Пять Туч, и когда он увидел их, то захотел подойти к ним. Я сказала, что нельзя туда идти, а он сказал, что можно. Он повел меня туда, а потом дальше, в Роучиз, где воздух напоен пьянящим ароматом сосен, а округлые скалы кажутся невесомыми. Там, над Пятью Тучами, куда, мне до того казалось, я никогда не смогу подняться, мы любили друг друга. На какое-то время он стал для меня всем. Я никогда не знала, что с кем-нибудь можно испытывать такую радость, и с тех пор больше не испытывала ничего подобного. Его когти были и грубыми и нежными, он был неистовым и свободным, а тело — сильным. Однако временами он становился в моих объятиях похожим на детеныша и даже сам сказал, что, если бы у меня было молоко, он бы пососал. Но это был всего лишь разговор влюбленных. Иногда он казался настоящим детенышем…

Не знаю, сколько дней мы там провели. В последний день я показала на восток и сказала:

— Биченхилл там. Ты шел туда?

Он ответил:

— Я знаю, что он там. Знаю.

Если бы он не был так силен, так неистов порой, так уверен в себе, я бы сказала, что он боится.

— Обещай мне, что никогда не пойдешь туда, никогда.

Я обещала. Я пообещала бы что угодно.

Мы медленно спустились по склону сюда, где он меня и оставил, а ты сейчас нашел. Я знала, что он не вернется».