Цесаревич (СИ) - Старый Денис (онлайн книги бесплатно полные .TXT, .FB2) 📗
— Что делать думаешь с Катькой? — спросила государыня, запрокидывая голову, наслаждаясь солнечными лучами.
— Прости, тетушка, а когда это адюльтер стал причиной разрушению брака императорской семьи, или политический союз? — я использовал французское слово «адюльтер», означающую некую не всегда осуждаемую форму супружеской измены.
— Может и так, Петруша, и ни о каком разрушении брака речь быть не может. Поздно, она наследника мать! Однако, весь двор судачит, мне говорят небылицы о разврате, что творила Катька. Сие не хорошо! Что же ты за муж, коли жене разрешаешь такое? — на последних словах Елизавета повернулась ко мне и как выдохнула.
Складывалось впечатление, что государыня сделала, что должно, распекая меня за Катерину, но личное отношение Елизаветы к ситуации не однозначное. Мне было бы важнее именно что личное мнение тетушки, о чем я и спросил.
— Знаешь, Петр, очень много сомнительного в этом деле. Александр Иванович бормочет, все говорит о грехопадении Катьки, я так же мыслю, что она предала. Но и разумею я… — императрица решала говорить, или промолчать, я не стал нарушать тишину и через минуту она продолжила. — пробуют дозволенное Шуваловы и те, кто с ними. Не уверовали они в то, что кровь Петра Великого в тебе начинает бурлить. А я вижу, что сие так. И не смей, Петр, поступать, как твой дед. Шуваловых пощипать можно, пусть знают себе место. Я уже не могу того делать, ты же можешь. Но обещай мне, что все живы будут, а Ваня Шувалов и вовсе не тронутым буде никоим образом.
— Слово в том мое, тетушка! — с нотками торжественности произнес я.
— Ваньку ни нынче не тронешь, ни после, когда меня не станет! И такоже Лешку Разума не чепай. Пристроишь их к делу, али оставь покойно, — давала наставления государыня, уже понимающая, что хворей нахватала преизрядно и может всякое статься.
— Они то, тетушка, и менее всего дурного помышляли, да и мудрые мужи каждой державе потребны.
— Не думай, племянник, что я неразумна. Пережила я и Светлейшего князя Меньшикова — ох, и плут был, стерпела все при Петре Алексеевиче — ином внуке батюшки моего, выжила и при Анне Иоанновне, что зело не возлюбила меня. С Бироном — фаворитом ейным дружбу противную мне водила. Все ушли, а я императрица! Ведаю, что Шуваловы боятся, кабы их вольнице конец не пришел, вот и воспитывают тебя, интриги строят. Такие будут всегда, Петруша. И кабы не они, так и не сдюжила с ношей, что взвалила на себя, — Елизавета улыбнулась, и веяло от той улыбки много не высказанного.
Не сказала больная женщина о том, что не познала счастья материнства, что не могла стать мужней женой, о чем мечтала. Распылила свое огромное сердце на фаворитов, но сама жалела, что не стала женой-герцогиней готторбской, из-за кончины жениха. Не высказалась она и о том, что, видя много дворцовых переворотов, сама страшилась подобного до безумия. И эта женщина сейчас, скорее всего, даже рада, что линия Петра Великого не захиреет, что есть уже и правнук у великого предка и правнучка. Да и внук, который, казалось, был безнадежен, проявляет нынче характер.
— Иди, государь-цесаревич, и помни, что я сказала. Еще в силе я, не позволю тебе соратников моих изничтожать, — меня вновь зажали в тиски больших грудей государыни и поцеловали в макушку.
При выходе из опочивальни государыни я встретился взглядами с Марфой, но тигрица не стремилась расщепить меня на атомы, она жаждала высмотреть реакцию, понять, чего ей, но прежде всего ее мужу, ждать от взбалмошного наследника. Не было криков государыни, которые могли быть услышаны и за дверью спальни, значит, разговор не был выговором племяннику. И тогда можно бояться. Я же лишь улыбнулся — легко, без злорадства и превосходства. И даже благосклонно попрощался с Иваном Шуваловым, который, как только я стал удаляться от «блок-поста» у опочивальни императрицы, поспешил к Елизавете.
Вернулся я в Ораниенбаум только к рассвету. Удалось подремать в карете. Сон окончательно сбил злость и острое желание быстро начать действовать. Нет, диверсанты уже отправились к намеченным объектам Шуваловых, уже агентура Шешковского либо затаилась, либо прибыла в военный городок в Ораниенбауме, усилена охрана всех объектов. Но основное действие начнется через два дня.
Несмотря на раннее утро, меня встречал Степан Иванович. Будущий глава Тайной Канцелярии отлично исполнял свою роль и каким-то образом был оповещен о подъезде моего картежа.
— Петр Федорович, мы можем действовать? — первое, что спросил Шешковский, как только я вышел из кареты.
— Два дня ждем и начинаем, — сухо проронил я.
— Ваше Высочество, ожидание опасно. Александр Иванович Шувалов все еще лютует, за сегодня три наших человека взяты, — возразил Степан Иванович.
— Два дня, — безапелляционно повторил я.
— Прощу извинить мое непонимание ситуации, — Шешковский поклонился. — Вы станете говорить с Екатериной Алексеевной?
Его больше заботит именно мои отношения с женой. Неужели эта бестия взяла себя в руки и смогла добиться заступничества Шешковского? Если так, то это и хорошо. С безвольной Екатериной я точно не знал бы что делать. А вот с сильной — знаю.
— Когда проснется, — ответил я.
— Она не спит, государь-цесаревич, — сказал Степан Иванович и вновь поклонился.
Глава 8
Ораниенбаум
1 июля 1750 года
Войдя в столовую, где уже находилась Великая княгиня, я убедился, что эту женщину сложно сломить. Катерина могла сиюминутно растеряться, но быстро собраться и весьма хитро и мудро себя вести. Простое платье, но по фасону, который мне нравится — а-ля «Наташа Ростова на балу», скромный макияж, минимум украшений, но они были, что подчеркивало, что передо мной женщина — член императорской семьи, в то же время демонстрировало некую подчиненность моему мнению.
«Хорошая попытка, но, нет, уже нет!» — подумал я.
— Присядем? — спросил я и, не дожидаясь ответа, фривольно расположился на ближайшем стуле.
Наступила пауза. Я нерационально, а на эмоциях, хотел своим молчанием и неловкостью ситуации, принудить Екатерину оправдываться, объясняться. Ведь она предала нашу семейную, почти что, идиллию. Рыдала бы, рассказывала, что против нее сыграли главные интриганы двора, что была бессильна.
Тщетно, все еще моя жена, молчала, демонстрируя сильный характер. Этот жесткий взгляд, наверняка, мог бы смутить, заставить опасаться, Карла Петера Ульриха. Но я не только этот взбалмошный юноша, я еще и Сергей Петров.
— Ладно, Катя, давай поговорим. Ранее не было возможности для разговора, да и мне нужно было узнать все, что произошло, в чем было насилие, было ли оно, — я посмотрел в глаза Катерине, не было там раскаянья. — Нам лучше договориться, Екатерина Алексеевна!
— Вина и моя есть, о чем я сожалею, но оправдываться не стану, не в дикое время инквизиции живем, — голос Катерины звучал вызывающе, тон, с которым она произносила слова, был пронизан вызовом, глаза не потуплены в пол, а смотрят на меня, не мигая.
— Какие еще оправдания ты изыщешь? Что не устраивало? Не видишь, какие порой супруги в иных семьях бывают обоюдопротивные друг другу? Мы имели возможность стать нормальной семьей, но уже нет, и ты должна понять и принять, — я также не отводил глаз, не желая проигрывать Катерине в гляделки.
— Я понимаю тебя, как мужа… — Катэ не сразу решилась продолжить. — Пусть я и была в некотором беспамятстве, но тот… был слабосильным в сравнении с тобой, противным, неприятным. Я все никак не могу отмыться, все мерещится…
— Не надо подробностей, Катя, я и так сдерживаюсь. Наш союз с тобой, кроме прочего, еще и политический. Ты не могла этого не понимать, между тем, ты отказалась от моей охраны, все опасаясь, что твоя воля будет ограничена, ты приблизила того поручика, вела с ним разговоры прилюдно весь бал, посему пожинай то, что посеяла, — максимально жестко сказал я.
— И что ты предлагаешь? Коли думаешь, что в монастырь по доброй воле пойду, так — нет. Силой погонишь в Суздаль, где томилась жена Петра Великого? Так сил тех у тебя покуда и нет, а государыня милостива. Петр, лучше договориться нам, да прощать друг другу. Меня оклеветали, опоили, а я, замест того, чтобы увидеть в тебе опору, вижу угрозу себе. И ты мне о доброй семье говоришь? Муж — первый защитник жены своей! — распылялась Екатерина.
