Детство (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
— В господском квартале так-то за своево не примут, но хоть мимо пройти можно будет нормально. Причёска у тебя приличная, одёжка будто с господсково плеча. Поглядеть коли мельком, так будто мамка твоя в прислугах, да и ты забегаешь иногда помогать, а то и сам где ни то при кухне крутишься.
— Сложно, — Качает он сумрачно головой.
— А то! Я сам не сразу понял, што к к чему! Ну мне-то никто и не объяснял, своей головой доходить пришлось. Ничо!
— С одёжкой понял? — Улыбаюсь ему, — Теперь одеяла нужны. Посмотри в том углу, только штоб лёгкие, из шерсти — на своём же горбу таскать!
Санька тут же зарывается с головой в груду тряпья, но почти сразу же выныривает.
— Только ты тово… язык не ломай, когда со мной говоришь, ладно? Я вижу, што по городскому привык, ну так и пусть! Глядишь, и я так побыстрей научусь. Ладно?
Киваю, и отчего-то мы оба смущаемся, молча начиная поиски. Я придирчиво перебираю котелки и чайники. Шибко большие не нужны, да и стоит ли котелок в дорогу тащить? Костерок, штобы чай вскипятить, ето одно, а готовить… обойдёмся! Нужно будет, так и в Одессе куплю. И так барахла всякого полно. Одёжка в сумках, у меня книг с десяток, одеяла. Подъёмно канешно, но тюль в тюль, штоб по собачьим ящикам под вагонами скакать, ну или по крышам.
Может, обойдёмся и без чайника? Хотя чего ето я! В буфеты привокзальные нас вряд ли пустят, а какая там вода по пути встретится, ещё вопрос. Кипятить надо, а то обдрищемся!
Взял в итоге небольшой чайничек, а потом руки потянулись к гитаре. Пальцы пробежали по струнам, и…
— Ты никак и на гитаре умеешь? — Вопрос Саньки встряхнул память, и чувство узнавания ушло.
— Не знаю пока.
Торговец, услышав мой ответ, раскашлялся чего-то. Смешно! А мне вот почему-то не очень.
Выходя из лавки, показал язык висевшему напротив входа портрету самодержца, пока торговец отвернулся. Ета детская выходка поправила моё настроение. И маляр… хм…
Разложив холст на досках среди развалин пустыря, ползаю вокруг — как тогда, в бутовском театре. Знаю што надо рисовать, знаю примерно как, но вместе складывается скверно. Шестой холст уже порчу, а ведь каких трудов стоило мне добыть што холсты, што краски!
— Так дело не пойдёт!
Усевшись, подтягиваю коленки себе под подбородок и начинаю буровить последнюю чистую холстину глазами.
— А если и правда — как карикатура? Не на портрете сосредотачиваться, а на етих… аксессуарах!
Прищурив глаза, вожу пальцами по холстине и похоже, што-то у меня, да и получится! Ну или не получится, холст в любом случае последний.
Час спустя всё было готово. Припрятав картину в развалинах, палю потихонечку неудавшиеся шедевры на маленьком костерке и покидаю пустырь. Темнеет, задерживаться лишнее не стоит. Бродяги здесь особо не появляются, но ночью свет костра может привлечь бдительного полицейского или дворника. Завтра вернусь, к тому времени краски мал-мала высохнуть должны.
— Давай, давай! — Помогаю Саньке забраться в собачий ящик под вагон набирающего разгон состава, и тут же прыгаю следом, — Фу! Хорошо, што тренировались во флигеле!
— Ага! Токмо мужики… ну то есть…
— Соседи.
— Ага, — Благодарно кивает тот и стукается слегка головой о железный потолок, — Уй! Соседи животики все надорвали, как мы тот ящик по очереди ныряли, особенно когда за верёвочку его по комнате тягали.
— Пусть! Я в первый раз когда ехал так, не один ящик пропустил, всё решиться никак не мог, да и приноровиться не так-то просто. А тут раз! И всё. Давай-ка одеялу доставай, расстелим — всё не железе лежать!
— Ага!
Неуклюже ворочаясь с тесном ящике и то и дело сталкиваясь, расстилаем одеяло, а поверх и второе. Санька тут же начинает поглядывать в щелочку и делиться возбуждённо своими впечатлениями от путешествия. Я киваю, киваю… но как только мы выбираемся за пределы города и опасность обнаружения уходит, почти тотчас проваливаюсь в сон. Всё-таки ночь не спа-ал…
Раним утром на Садовом кольце начала собираться толпа. Любопытные останавливались, глядя куда-то вверх и начиная переговариваться и тыкать пальцами. Умные, глянув раз, ускоряли шаг.
Полицейский появился не сразу, и некоторое время вглядывался близоруко в свисающий с дерева холст.
— Разойдись! Разойдись! — Начал орать немолодой мужчина, а потом, на потеху толпе, выхватил шашку из ножен и начал прыгать, тщетно пытаясь дотянуться тупым клинком.
Наконец какой-то доброхот, по виду молодец при лавке, влез на дерево и начал отвязывать верёвку, удерживающую конструкцию из холста размером полтора на два аршина, да двух жердин — поверху, да понизу.
Верёвка не желала развязываться, и нарисованный чёрной краской карикатурный царь, узнаваемый скорее по тщательно прорисованной короне и мантии, продолжал отплясывать вприсядку на прорисованных красным телах под его ногами. В руках царь сжимал огромную кружку, прорисованную как бы не лучше самого Величества.
Наверху крупные буквы подрагивали в такт.
«Он трус, он чувствует с запинкой, Но будет, час расплаты ждёт. Кто начал царствовать — Ходынкой, Тот кончит — встав на эшафот»
Внизу:
«Низкий деспот! Ты навек в крови, в крови теперь. Ты был ничтожный человек, теперь ты грязный зверь [82]»
Эпилог
Вертя в руках подаренный Егором раскладной ножик, портняжка никак не мог выкинуть из головы слова друга.
«— Сон мне снился, — Егор хмыкнул смущённо, — ты только не смейся! Будто идут по Красной площади люди, вроде как парад. И такие, знаешь… обычные! Не гвардия и даже не войска, а просто люди — вообще без оружия! И я во сне знаю, што там крестьяне есть, рабочие, врачи.
— Вместе?
— Ага! — Егор оживился, — А ещё инородцы, представляешь? Даже евреи! Все вместе идут, и радостные такие — видно, што праздник у людей. Общий! Только почему-то будто сквозь грязное стёклышко вижу, серыми такими, без цветов.
— Ну, во сне часто так!
— Ага! И песня такая, с музыкой.
Егор зажмурился, вспоминая, и начал напевать негромко:
