Камбрия — навсегда! - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗
— Леди Вивиан…
— Я зовусь твоим именем! Если позволишь, после кампании я перейду в твою гвардию. Нехорошо, что гленские рыцари — сплошь мужчины.
Немайн благосклонно кивает. Вивиан — ещё одна форма её имени, хотя и искажённая. Неметона-Немайн-Нимуэ-Вивиан…
— Сэр Кинон, сэр Кай, сэр Оуэн… — заминка. Но и ему рада… — сэр Эрбин, сэр Ллойд… — этому подарила улыбку. Даже спросила, как сиятельному мужу нравится новомодный ячменный напиток. Неудивительно, славный рыцарь сэр Ллойд! Даром что шрамы через морду накрест, да восемь внуков подрастают. Выполз из отставки ради битвы с саксами, чему теперь очень рад. Говорит, с Кадуаллоном так интересно не было…
Сида с каждым шагом всё ближе. И вот — бескрайние серые глаза упираются в него.
— Сэр Кэррадок, — заминка. Сейчас назовёт судьбу — или с губ сорвётся лишь общее «рада»? Вот уши виновато упали вниз, как у побитой собаки… — Сэр Кэррадок, ты слишком храбр. В этом походе мне понадобятся более осторожные люди. А потому я прошу тебя не идти с нами.
Шагнула вбок — и туман сомкнулся, оставляя только сон, бессмысленный и бесконечный. Вокруг мелькают тени. Тени-люди скользят мимо, нокоторые что-то пищат, тени-лошади проносятся мимо. Кер-Нид стоит на месте, и найти свой шатёр, наверное, несложно. Да зачем шатёр человеку, лишённому судьбы? И винить некого, сам потерял! Не то чтобы отказался. Утешаться сомнительным величием выступившего против рока героя рыцарь не стал. Различил ясность разума и любовный дурман. Теперь они уживались в голове вместе, почти не мешая друг другу, но тогда, в ночной скачке — нет. А новую судьбу сида подарить не хочет. Или не может. Она не всемогуща. Наоборот: маленькая, хрупкая, так нуждающаяся в защите — и не той, которую даёт ящеричья шкура пластинчатого панциря. Увы, закрыть её телами доведётся другим. А у него — туман, и ничего более.
Кэррадок помахал рукой перед глазами. Болотная муть никуда не подевалась. И куда же деваться? А никуда. Теперь что ни делай, куда ни иди — всё одно. Пустота. Так не повернуться ли спиной к последнему остову, что связывает с миром людей, к деревянным башням, мужеством людей и мудростью сиды ставших неприступными? И сделать шаг. Ещё один. И ещё.
Шаги — это всё, что у него осталось. И верный лук за спиной. Остальное — растворилось в тумане, и больше не имело смысла. Таков Иной Мир. Не христианское посмертие. Удел сидов. Здесь можно провести годы — и вернуться к людям в то же мгновение. Или час — но застать правнуков стариками. Можно бежать и остаться на месте — и стоя перенестись в Ирландию или Дал Риаду, а то и на острова блаженных. Сиды как-то ухитряются понимать Иной Мир и пользоваться им к собственной пользе. Вот и Немайн давеча — наверняка срезала дорожку, а войско подумало — утренняя сырость. И правда же, сыро. Вот и овёс не вызревает. Впрочем, что овёс человеку, у которого нет судьбы?
Зато есть мужество. Быть может, стоит прекратить служить игрушкой неведомым силам? Сломать себя? Вот дымка гуще, сквозь неё дышит вода. Берега и вовсе не видно, наверное, достаточно просто дойти, упасть в бездонный поток. Лучше муки ада, чем служить орудием злу. Только туман этот наверняка её. А Немайн — не зло! Достаточно вспомнить её лицо, когда сына баюкает. И песню, повергающую врагов Камбрии. Тогда, что, и Камбрия — зло? Нет. Всему виной собственная растяпистость. Сам потерял судьбу, сам виноват… Стоп!
Кэррадок с маху хлопнул себя по лбу и захохотал. Были б рядом люди — сочли бы безумцем. Но вокруг вьётся молочная дымка, и если на земле его и слышат, то, вздрогнув, затворяют ставни плотней, и крестятся, поминая разных фэйри. Кто — проказливых, радующихся шутке, кто — угрюмых, хохочущих раз в столетие. А кто прижившихся в Волшебной Стране людей, тоскующих по прежней жизни. Эти-то почти правы.
Только Кэррадок не тоскует. Радуется. Понял, наконец! Кто потерял судьбу, может попробовать найти в тумане другую. Может, не свою. Но — судьбу человеческую.
Судьба не попадалась долго. Десять тысяч шагов, сто тысяч — он не считал. Во рту пересохло — спасла фляга, но начало подводить желудок. По левую руку маячило тёмное, верно, лес, в котором лучник без пищи не останется. Но принять пищу в Ином Мире — признать себя его обитателем. Стать фэйри! Это не отказ от души, конечно, но Кэррадок не хотел надолго задерживаться в краю вечных сумерек. К которым так хорошо приспособлены ясные глаза Немайн…
Оставалось — терпеть и топать, куда глаза глядят. Спереди донёсся прелый запах моря. Море дохнуло — и туман смело, как не было. И вот перед Кэррадоком в свете рыжего, как волосы сиды, разъевшегося неплотными тучами солнца лежит галечный пляж. На сером песке возятся двое, пристёгивая кожаный верх к небольшому курраху. Серая запыленная одежда… Рясы. Пялятся настороженно.
— Кто ты, добрый человек?
Голос не подвизгивает, не лопочет с непристойной быстротой. Обычная человеческая речь. Но раз он слышит, значит, должен принять назначенный разговор. Таков закон волшебного мира.
— Теперь уже и не знаю. Но человек. Насколько добрый — судить не мне.
— По крайней мере, ты не сакс. Не поможешь ли спустить лодку? Прошли слухи, что пал восток. Говорят, саксы только пройдут, а судный день пришёл для Диведа. Но я-то знаю норов дикарей. Они никогда не проходят мимо, и убивают всех. Братия затворилась в обители, ожидая последнего часа. Куррах у нас один, и обычно назначен для рыбной ловли. Нам же выпало вынести Слово: монастырскую летопись, священные книги…
— Вам не нужно бежать. Саксы разбиты! Я только с поля битвы. Женщины бриттов смеются — даже те, кому приходится плакать по павшим родным. Неметона ужаснула врагов песней, а войско не жалело ни стрел, ни жизней!
Один из монахов пристально вперился в Кэррадока.
— Ты вышел из тумана. Верно, ты перенёсся в наш скорбный век из далёкого минувшего, когда великая воительница ещё ходила по земле. Быть может, ты из тех, кто почитал её богиней?
Рыцарь похолодел. Подозрение сжалось в животе готовой броситься змеей.
— Я христианин, и верю в Троицу. Но маленькая сида, не являясь богиней, встала на сторону бриттов и принесла победу.
Монахи переглянулись.
— А какой год шёл у вас? От Воплощения Господня, от Адама?
— Не помню. Кажется, на Самайн был пять тысяч восемьсот какой-то год Адама… Так епископ возглашал…
— Теперь же пять тысяч девятьсот пятьдесят первый! — воскликнул один из монахов.
— Ты где-то потерял целых сто лет. За которые, увы, и минула эпоха славы… Британии, считай, нет. Ныне же пробил и час Камбрии…
— А она?
— Кто?
— Сида! Что с ней?
— Убита одним из рыцарей, как нечисть нечестивая… Хотя многие говорят — ушла. Что с вами, добрый сэр?
А рыцаря ноги не держат. Сел на мокрый песок. Не может быть! Позавчера — любовь. Вчера — победа. Сегодня — туман. Кэррадок схватился за голову. Но ни забытьё, ни безумие не принесли успокоения. Зато пришло понимание — как нож в брюхо. Боль, агония, но не милосердная смерть. Страсть? Болезнь? Наваждение? Да. А ещё — чувство, которое Бог. Что даровал одному младенцу талант — видеть иначе. Именно ради того, чтобы тот полюбил маленькую сиду! Потому и знахари не помогали, и даже епископ не смог ничего сделать. Так было суждено. Ему, свинье неблагодарной. Убита рыцарем? Может, потому, что рядом не оказалось другого рыцаря. Того, что не стал бы смотреть — нечисть, не нечисть. Закрыл бы серые глаза собой, и встретил железо — железом, а стрелу — щитом. Но зачем он здесь? И теперь? Здесь, где нет ни золота коротких прядей, ни голоса, острого и быстрого, как стрелы «скорпиончика»? А с ними нет и надежды. Она ведь и была последней надеждой Камбрии…
Кэррадок стиснул голову сильнее, надеясь, что она хотя бы заболит.
— Это правда? — спросил монах.
— Что?
— Про тебя, про сиду.
— Правда. Правда! Я бы убил себя — но посмотри, к чему меня привело окаянное стремление к смерти! Меня, мою страну. И мою любовь… Я не могу жить без неё — но искать смерти ещё раз? После того, как туман привёл меня сюда? Я не безумец! Но что мне теперь делать?
