Наследники по прямой. Книга первая - Давыдов Вадим (электронная книга TXT) 📗
— Скользкий, — подумав, убеждённо заявила Нина Петровна. — До такой степени скользкий, — я даже подумала, что не может у Вас быть таких знакомых. Скользкий, сальный какой-то… — Хозяйка передёрнула плечами.
— Правильно сделали, что не пустили, Нина Петровна. У меня, имеются всякие знакомые, конечно, в том числе и весьма скользкие — уж такой я типус, Нина Петровна. Но знакомые — знакомыми, а в дом никого пускать не надо. Не надо. В следующий раз, когда кто-нибудь — неважно, скользкий или шершавый — проявит такие подозрительные желания, шлите его полем-лесом, да так жёстко, как только сможете. Договорились?
— Ну, конечно, Яков Кириллович, — с облегчением проговорила хозяйка и улыбнулась. — Конечно. Ужинать будете? Ой…
Одновременно с возгласом хозяйки Близнецы так задрожали в руке, — Гурьев невольно сжал пальцы, плотнее охватывая ножны-рукоять. Он бросил через плечо взгляд. Да. Ошибки быть не могло.
— Идите в дом, Нина Петровна, — тихо, улыбаясь, произнёс Гурьев, боковым зрением отслеживая незваного гостя, приближающегося к ограде палисадника. — Молиться умеете?
Хозяйка, глядя на него расширенными от удивления и ужаса глазами, быстро кивнула.
— Хорошо, — почти не разжимая губ, продолжил Гурьев. — Идите. Пожалуйста. И не ждите меня. Я буду поздно. Очень поздно.
Убедившись, что Нина Петровна прониклась и будет делать именно то, что он ей велел, Гурьев спланировал с крыльца и одним прыжком преодолел расстояние до ограды.
Человек, которого хозяйка назвала сальным, на самом деле оказался не просто сальным — возникало ощущение, что он целиком сделан из куска тёплого, прогорклого сала. Близнецы прямо рвались из рук. Отщёлкнув предохранитель, Гурьев освободил и раздвинул клинки примерно на дюйм. Человек остановился и обезоруживающе-укоризненно развёл руками:
— Ну, Яков Кириллович. Это же несерьёзно. Что Вы, в самом деле?
Не говоря ни слова, Гурьев вышел за калитку и двинулся вниз по улице, в направлении берега. Человек — человечек — немного постояв, пожал плечами и двинулся следом. Семеня маленькими ножками, он почти догнал Гурьева:
— Ну, Яков Кириллович. Ну, в самом деле, подождите же. Нам необходимо срочно поговорить!
Поговори с тобой, подумал Гурьев. Поговори с тобой. Видели мы тех, кто с вашей братией разговаривал. Разговаривали — а потом отчего-то стрелялись серебряными пулями и на шашки из стали номер три с серебряной нитью в клинке бросались. Увести, увести подальше. Что ж ты тут делаешь, нежить?!
— Яков Кириллович. Яков Кириллович. Ну, я же за Вами не успеваю. Разве так можно? Это же невежливо!
Гурьев двигался молча — он не собирался вступать ни в разговоры, ни в пререкания. Ему требовалось просто подальше увести это… Это. А потом — выпустить Близнецов. Больше ничего. Человечек чуть — на полшага — опять приотстал:
— Напрасно Вы так, Яков Кириллович. На Вашем месте я бы рискнул. А вдруг нам есть, что Вам предложить?
Вам нечего предложить, подумал Гурьев. Никому, никогда. У вас ничего нет. Всё, что вы можете — это путать. Путать и петлять. И жрать. Это всё, на что вы способны. Но — помилуй Бог — и этого иногда предостаточно. Даже много. Чересчур.
— Яков Кириллович. Ну, это уже даже смешно делается, честное слово. Я ведь насилу вас нашёл. Думаете, просто в наше время в нашей стране найти такого человека, как Вы? Ну, погодите. Вы же взрослый, сильный мужчина. Вы что, боитесь?
Гурьев чуть усмехнулся — такие дешёвые трюки на него не действовали, и он даже не подумал никак реагировать на провокацию.
— Знаете, это невозможно — разговаривать с человеком, не видя его лица и не слыша ответов. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы остановились, — в голосе человечка вдруг явственно прозвучала угроза, никак не вязавшаяся с его затрапезным обликом.
Ещё один приёмчик, усмехнулся Гурьев. А модуляции театральные — даже если этот клоп кому в реальной жизни угрожать смеет или пытался.
— Неужели Вы хотите меня убить?! — удивился человечек, уже вприпрыжку припуская за Гурьевым. — И куда же Вы спрячете труп? Столкнёте в воду? Ах, как романтично! Впрочем, Вам уже должно быть, действительно, всё равно — одним трупом больше, одним меньше. Но ведь Вашей дорогой девочке не нравится, когда Вы убиваете безоружных людей. Очень не нравится. Никто из советских людей не верит в бесов, даже если каждый день видит их воочию. Да Вы и сами не верите. То верите, то не верите. То чувствуете, то не чувствуете. Кажется, Вы хотели что-то спрятать, если не ошибаюсь? Или Вы хотели что-то найти? Может быть, у нас есть, что Вы ищете? Давайте поговорим!
Мели, Емеля, твоя неделя, подумал Гурьев. Давай, давай. Ни слова от меня не услышишь — по крайней мере до тех пор, пока не заговоришь о деле. Если доживёшь.
— Всё, я дальше не иду, — твёрдо заявил человечек и вправду остановился. — Можете бегать от меня, сколько вздумается. Встретимся, когда Вы окажетесь более подготовленным к разговору.
И это мы видели, подумал Гурьев. И это тоже. Неужели нет у них ничего нового в арсенале? До чего же примитивная форма жизни. Настоящие паразиты — больше ничего. Посмотрим, такой ли уж ты принципиальный, темносторонний ты наш.
Видимо, человечку всё-таки непременно требовалось что-то сообщить Гурьеву — потому что он, покачавшись на месте, словно раздираемый несколькими разнонаправленными силами, в результате качнулся-таки вперёд и продолжил свой бег:
— Ладно, ладно, не хотите разговаривать — как хотите. Выслушать Вам всё равно придётся. Слушайте. Поймите — у вас ничего не получится. Ничего вообще. Вы решили, что нашли способ всё исправить? Что теперь всё будет так, как вы задумали? Да ничего подобного. Ничего подобного. В этой стране невозможно ничего исправить. Всё совершенно испорчено. Безнадёжно испорчено. Неужели вы не понимаете, не видите этого? Вы думаете, если вам удаётся находить там или сям каких-то незначительных, пусть и не слишком испорченных людей, вам что-то удастся вообще?! Это иллюзия, Яков Кириллович. Это заблуждение, опасное, опасное заблуждение. Весь ваш труд, всё, что вы сделали, будет уничтожено — одним махом, одним ударом. Война унесёт миллионы жизней, превратит в руины половину страны, вам ничего не поможет — ни ваши научные центры, ни эти ваши дети, ни даже ваше оружие. Вы просто не успеете. Ничего не успеете. Не успеете, потому что решено: эта страна обречена. Обречена, понимаете?! Она нам мешает, она нам не нужна, поэтому мы её уничтожим. Вместе с вами, или без вас, уцелеете лично вы, ваши друзья, ваши женщины, — это ничего не решает в принципе. Здесь уже слишком многое разрушено. Самое главное разрушено. Если нет Бога, если нет Царя — значит, всё можно, абсолютно всё: предавать, убивать, мучить, оскорблять, насиловать, — всё, всё! Вы думаете это просто вернуть? Просто объявить — с завтрашнего дня, с понедельника, с первого января — станет по-другому? По-вашему? О, как же вы ошибаетесь! Как же ошибаетесь! Ничего не выйдет, ничего. Сотни, тысячи палачей и палачей палачей, охранников и охранников охранников — куда вы денете их? Вы слушаете меня, Яков Кириллович? Слушаете, конечно же, слушаете!
Я не слушаю тебя, нежить, подумал Гурьев. Я слышу — да, я слышу, что ты говоришь, но не слушаю тебя. Потому что ты всё опять перепутал. Как всегда. Как всегда. Потому что это единственное, на что вы способны.
Человечек, между тем, не успокаивался, и речь его для бегущего была необыкновенно плавной и сдержанно-яростной:
— Я не понимаю, не понимаю, чего вы добиваетесь. Какое вам дело до этих людей, до этой земли? Это ведь просто земля, просто песок и камни, просто вода и деревья, вы же сами когда-то говорили об этом! Вы же великий человек, Яков Кириллович. У вас есть всё, о чём только можно мечтать. Вы умнейший человек, вы молоды, здоровы, сильны, полны идей и энергии, — зачем же вы бьётесь с ветряными мельницами?! Для чего?! Да стоит вам только пожелать — и вы получите власть, признание, поклонение, за вами пойдут, как за богом, — это же так просто! А в этой стране у вас ничего не получится. В этой стране никогда ни у кого ничего не получается до конца! С тех самых пор, как… Ну, подумайте же, подумайте — в любой стране, в любой из великих держав, вас будут носить на руках, вы получите титулы, ордена, должности, всё, что хотите! Не может быть, чтобы вы этого не хотели. Этого хотят все! Все! Таковы люди, таков человек, и вы — не исключение! И Вы тоже, тоже хотите — просто вы задавили это в себе, загнали глубоко внутрь, — для чего?! Ради какого-то мифического долга перед этой страной?! Что дала вам эта страна?! Ваш отец погиб, даже не успев стать вам настоящим отцом, ваша мать погибла нелепо и страшно, защищая то, что не могло, не должно было ей принадлежать, ваш учитель жизни тоже погиб, сражаясь с какими-то жалкими ничтожествами, — что, что вас так держит здесь, у этих берёзок, у этих осинок?! Зачем вам колотиться здесь, разгребая эту грязь, эту нищету, эти глупость и подлость на каждом шагу — ради чего?! Неужели вы так наивны, что не понимаете — мы просто подводили вас, подставляли вам всё, потому что будет невообразимо приятно видеть, как всё это, выстроенное и подготовленное с такими усилиями, рухнет?! Мы просто показываем вам, на что вы можете рассчитывать, если действительно захотите сделать что-нибудь настоящее. Вы же не мазохист, правда? Только скажите слово, одно слово — и всё это закончится, и вы получите то, чего на самом деле заслуживаете! Почему вы молчите?!