Жизнь взаймы - Кононюк Василий Владимирович (полная версия книги .txt) 📗

В том, как легко и непринужденно Иван лишил жизни человека, была какая-то противоестественная, завораживающая красота, и все мы в едином порыве вскинули руки вверх и закричали:

– Слава!

Затем слово опять взял наш атаман:

– Славный поединок мы увидали, казаки, славно завершил наш брат, видный казак и верный товарищ Иван Товстый нашу викторию. Тридцать шесть вражин легло сегодня в сырую землю и никогда не придут больше незваными к нам в гости. Пью за вас, казаки, все добре бились, но отдельно хлопцам молодым скажу. Первый раз вы с нами в походе, хлопцы. Когда место боя вам назначал, думалось мне, что в самое спокойное место вас поставил. А так все повернулось, что пришлось вам всему татарскому отряду в хвост вцепиться. Славно вы бились. Мало что пока умеете, но главную науку вы уже выучили. Без страха в глаза супостата смотреть и наказа ждать. Ждать и терпеть – вот самая тяжкая наука. А теперь помолимся Богу за то, что даровал нам сегодня жизнь, а врагам нашим смерть. Отец Василий, тебе слово.

Празднество понеслось своей привычной колеей, после короткого молебна в честь победы нашего оружия все набросились на еду и на алкогольные напитки. Пережевывание жилистого мяса (видно, конь был уже старым) способствовало плавному потоку мыслей в моей голове. Тамерлан все-таки двинулся в свой знаменитый «Поход за весной» [31], приведший его в середине июня к берегам Волги.

Татары Тохтамыша, пытавшиеся до этого измотать противника постоянным маневром, будут вынуждены дать бой и потерпят поражение. Спасутся те, кто сумеет переправиться на правый берег. Войско Тамерлана не станет их преследовать, а повернет обратно, чтобы успеть до холодов добраться с добычей в родные края.

Ко мне подсел Андрей, прервав плавный поток моих мыслей.

– Не по правде тебя атаман покарал, – угрюмо обронил он.

Близко к сердцу, видно, приняли мое наказание хлопцы, подослали заместителя со мной поговорить.

– Не бери дурниц в голову, Андрей. Бьют – значит, любят. То такая шутка была, никто меня не бил, а кто бил – так того я запомнил. За одно это я атаману благодарствую.

– Все одно не по правде это, – упрямо повторил Андрей и выжидательно уставился на меня.

Этот взгляд мне сильно не понравился. У хлопцев после такого напряжения откат, все под кайфом и без меда хмельного. В таком состоянии дурные мысли в голову так и прут. А революций нам не надо ни сейчас, ни потом.

– Не о том думаете, Андрей. Ведь за казаками правда. Самовольничал я. Останься с нами Сулим – какой бы он наказ дал?

– Сидели бы в яру до самого конца, а он бы побежал с казаками татар бить. И тебя бы взял: ты – казак. А нам бы носа не позволил из яра высунуть.

– Сам все знаешь. Правильно мне Иван Товстый сказал, что по самому краю мы прошли, Андрей. У него глаз наметанный. Меня только теперь страх взял. Пустил бы кто-то стрелу без наказа – один Господь знает, сколько бы нас там полегло… а ты говоришь, не по правде. Вы с Лавором мои главные помощники. Поговорите с хлопцами, узнайте, у кого стрела мимо прошла, поспрошайте, что он думал, когда команды дожидался, трусило его или нет, как трусило. Вспомни, на двадцати шагах у нас все в яблоко стрелой били, а тут, считай, пять промахов из двадцати. Значит, так била их Пропастница, что в руках самострела удержать не могли. Сейчас меду выпьют – у многих языки развяжутся, а вы слушайте да на ус мотайте. Завтра поговорим. А как в село приедем, сразу все в церковь, свечки поставим и помолимся, что отвели святые заступники беду от нас. Все понял?

– Понял…

– С Богом.

– А ты чего к нам не идешь?

– Приду. Мне нужно атаману слово сказать, жду, когда он один останется.

– Долго ждать будешь…

– Сколько надо.

Андрей ушел, а в моей голове вновь закрутились списки дел и поручений, которые мне нужно успеть за эти день-два, пока не выйдем мы в новый поход. Изредка поглядывал в сторону атамана, но его плотно обступило кольцо старших казаков, полностью закрыв доступ посторонним к его телу. Тем не менее он, заметив мои взгляды, неожиданно сам подошел ко мне.

– Как плечи? Болят? – послышался сзади меня хорошо знакомый голос. От неожиданности невольно вздрогнул.

– Плечи – то пустое, батьку. Злоба людская ранит сильней нагайки…

– Твоя правда… Обиды на меня не держишь?

– Какая обида… спаси Бог тебя, батьку, за науку. Вот теперь сижу и думаю, чем я Макару и Бориславу не угодил, что злобу такую на меня в сердце держат. И ничего не могу понять, батьку.

– А нечего тут понимать. Скажи мне, из-за чего первое смертоубийство на Земле случилось?

– Завидовал Каин брату своему Авелю, что больше привечает отец его и его подарки.

– Зависть – страшное чувство… все равны перед Богом, все равны перед смертью, почему в остальном не равны люди? Почему один умный, а другой дурень? Почему один бедный, а другой богатый? – Атаман выжидательно смотрел на меня, требуя ответа.

– Откуда мне то знать… у каждого своя судьба и свое испытание. Так Бог создал этот мир. Каждый хочет быть богатым и здоровым, а не бедным и больным, не зная, что в монетах нет счастья.

– Спешишь ты куда-то, Богдан… спешишь, людей не замечаешь. Может, и знаешь куда, может, и надо спешить, а другие видят лишь то, что живешь ты рядом, а мимо людей глядишь. Они на тебя добре смотрят, а ты на них нет. Не прощают такого никому, так что думай, хлопец, крепко думай. Кого сегодня заприметил – глаз с них не спускай, а поскольку не дал нам Господь глаз на затылке, спиной к ним не становись. Теперь поведай мне, что дальше будет с Тохтамышем, а то запамятовал я с нашей прошлой беседы…

Поверить в это было трудно – уж скорей он мою память решил испытать.

– Побьет скоро Кривой Тимур Тохтамыша и обратно в свою землю повернет, не будет его разбитую рать догонять и добивать. Не будет у него на то ни сил, ни времени. И ему крепко от татар достанется. Но не успокоится Великий Хан. Дальше будет войска ратить, земли, что отнял Тимур у Орды, под свою руку подводить. Три года будет он украины Тимурова ханства разорять. На четвертую весну придет Тимур с силой великой на Кавказ, все народы, верные Тохтамышу, резать будет без пощады. Войско Тохтамыша сильно побьет, догонять будет побитые рати и добивать. До берегов Днепра будут гнать его конники битых татар. Кто на нашу сторону уйти сможет, тот и выживет. Сам Тохтамыш будет у Литвы защиты просить. Опустеет степь, Дон, Кавказ. И Крым не избежит разорения. Поставит Тимур нового хана, а кто жить захочет – тот ему в верности присягнет.

– А у нас что?

– В Киевском княжестве четыре года тишь да гладь. Крымчаки если и будут появляться, то малыми силами, кусок ухватят и бежать. На севере князь литовский, Витовт, будет биться с братом своим двоюродным, королем польским Ягайлом. Через два года замирятся они – и начнет Витовт всех поместных князей под свою руку подводить. Через три года, осенью, поменяют нашего князя киевского Владимира Ольгердовича на Скиргайла. Тот на следующий год в поход на Черкассы, на казаков пойдет.

– Уверен в слове своем? Не уверен – лучше помолчи, может так статься, что головой отвечать придется и тебе и мне, если слову твоему поверю.

– Что мне открыто, то тебе открываю, слово мое твердое. Надо будет – отвечу головой.

– Добре… Теперь скажи: что с наймитами делать думаешь? Может, в Черкассы их? Там простоя не будет. За тыном переночуют, а возле стен работать будут без опаски.

Жаба, мой тотемный зверь, надавила на грудь так, что слова застряли в горле.

– У меня работа для них в лесу есть, батьку. Простаивать не будут, – выдавил из себя, с трудом шевеля сведенной от возмущения челюстью. Я, можно сказать, ночей не спал, работников разыскивая, а тут и оставшуюся половину забрать хотят. Без хитрого Атанаса тут не обошлось, зуб даю.

– Порядок знаешь? Шуметь в лесу только вечером и ночью позволено. Днем тихо должно быть.

– Все будет, как ты велишь, батьку.