Страж фараона - Ахманов Михаил Сергеевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗

– Господин, ты приказал не убивать детей и женщин, и мы повиновались. Но эти… – Тотнахт метнул яростный взгляд на толпу ливийцев, – эти… Они-то не щадили ни женщин, ни детей! И ты даруешь им жизнь? Ты не позволишь нам смочить свои копья их поганой кровью?

– Позволю. Но не сейчас. – Семен положил руку на плечо Тотнахта. – Ты ведь слышал, что было сказано? Я хочу говорить с девушками. Потом буду судить и карать виноватых. Возьми точильный камень, Тотнахт, и постарайся, чтобы твое копье стало острым!

Копьеносец свирепо ощерился и повернул назад. Минуты три-четыре Семен и Техенна шагали в молчании, огибая уцелевшие палатки, колья, к которым привязывали коз, разбросанную утварь и грубые, сложенные из камней очаги. Потом провожатый Семена бросил на него пристальный взгляд и с непривычной робостью осведомился:

– Скажи, мой господин, ты многих еще убьешь? Конечно, они грабители и воры, но все же…

– Все же – твой народ, – закончил Семен. – Я обещаю, Техенна, и клянусь клювом Гора, клыками Сохмет и копытами Аписа, что будут наказаны только виновные. – Он помолчал и добавил: – Не потому, что ливийцы, а потому, что разбойники.

Глава 14

Западный край

Такелоту, отцу Техенны, было порядком за семьдесят; видимо, он, как и одноглазый генерал Инхапи, помнил времена Яхмоса и Аменхотпа, не говоря уж о славном правлении первого Джехутимесу. Волосы Такелота поседели, зрачки стали тусклыми, как покрытый пылью аквамарин, но голос не дрожал и память не ослабела. Он вполне прилично изъяснялся на языке Та-Кем и вызывал у Семена искренние симпатии, так как, несмотря на разницу в годах и внешности, чем-то неуловимым напоминал Мериру. Чем именно, стоило поразмыслить, и Семен, слушая речи старого ливийца и всматриваясь в его лицо, наконец доискался причины сходства: один – пират, другой – разбойник. Но очень почтенный, словно доживший до пенсии Робин Гуд.

– Благодарю тебя, вождь, за милость к моему недостойному племени, – говорил Такелот, отрезая гостю ногу козленка. – Что за беда, если ты перебьешь половину этих бездельников и воров! Женщины новых нарожают, ибо они плодовиты, как козы. Главное – вот это! – Он вытянул руку к саванне и пасущимся в ней стадам. – Другой забрал бы наших быков, овец, ослов и коз, а всех мужчин и женщин переселил в болота Дельты или, хуже того, в бесплодные скалы к востоку от устья вашей Реки. Я там бывал… давно, когда мои волосы были не пеплом, а огнем… Гиблое место! Подходит лишь для тех людей, которых вы называете хабиру.

Он протянул Семену мясо на кончике кинжала и сделал знак стоявшей за спиной Техенны девочке. Та проворно наполнила чаши козьим молоком из расписного глиняного кувшина. Такие кувшины делали в Саи, а чаши голубоватого фаянса – в Хай-Санофре. Поясок, подвеска и браслеты на девочке явно происходили из Буто, ковер, расстеленный на полу хижины, – из Мен-Нофра, а нож, которым Такелот пластал козленка – из Кебто или Танарена. Все ценное, что виделось в доме взгляду, пришло с востока, из долины Хапи, однако появилось не само собой – ведь у ковров, кувшинов, чаш и прочего имущества ног не имеется, как и желания переместиться из Та-Кем в Ливийскую пустыню. Но вещи не выбирают хозяев, а лишь покорствуют желаниям людей. Одни их делают, другие приобретают, дабы порадовать себя и близких, но служат они третьим – тем, у кого в руке топор, а за плечами – связка дротиков.

– Еще благодарю тебя за сына, – старый ливиец повернулся к Техенне, и глаза его блеснули. – Владыка Песков послал мне сегодня три радости: я видел труп врага, я встретился с сыном, и я понял, что вождь его – могущественный воин, великий, как горы Того-Занг. С таким вождем становишься достойнейшим из людей, украшенным перьями, браслетами и остальным богатством. Но главное сокровище – память! Память о тех, кто пожелал тебя убить и кого ты сам убил, насладившись треском их костей и видом крови, что хлещет из перерезанной глотки!

Прекратив жевать, Семен поглядел на старого разбойника, соображая, сколько глоток тот перерезал на своем веку и сколько разбил черепов. Тянуло на высшую меру или на три пожизненных, если вспомнить, что расстрел в России отменили. Он пробормотал на русском: «С волками жить, по-волчьи выть…» – рванул зубами сочное мясо с кости, проглотил и с важным видом произнес:

– Пять лет твой сын со мной, почтенный Такелот, и не было дня, чтобы кровь не обагрила его оружие. Он убивал нехеси у каждого из трех речных порогов, он убивал воинов-роме, восставших против пер’о, и если в какой-то из дней ему не попадался человек, которого стоит проткнуть копьем, он шел в пустыню и убивал там льва. Нынче львы в окрестностях Уасета перевелись, и он рубит головы журавлям и гусям для вечерних трапез, чтобы не потерять сноровки. А сноровка ему нужна, очень нужна! Ведь он держит щит передо мной и отражает врагов, целящих в мою печень!

– Да пожрет их Владыка Песков! – провозгласил Такелот, раздувшись от гордости за сына.

– Да пожрет, – согласился Семен, обгладывая кость и подмигивая Техенне. Тот тоже работал челюстями, усмехался, а еще помалкивал с достойной похвалы скромностью.

Девчушке, которая прислуживала им, исполнилось лет одиннадцать, и, кроме пояска, браслетов и малахитовой подвески, на ней не было ровным счетом ничего. Груди ее уже начали наливаться, бедра округлились, а огромные зеленоватые глаза то и дело с явным интересом обращались к гостю. Заметив, что Семен тоже поглядывает на девочку, Такелот сказал:

– Хочешь ее? Она – дочь младшей дочери моей умершей сестры и еще не знала мужчин. Большая честь для нее, если ты станешь первым.

Девочка хихикнула, а Семен поперхнулся молоком, побагровел и буркнул:

– Вряд ли это хорошая мысль, отец мой. Видишь ли, я человек рослый и предпочитаю крупных женщин. Иногда мелких, но уж, во всяком случае, не детей.

– Тогда, быть может, ты примешь ее в подарок? Она подрастет и, думаю, будет такой же, как моя сестра. А та была женщиной высокой и сильной и обращалась с оружием не хуже воина. Помню, была у нее дубинка, окованная медью… С этой дубинкой и с котлом, в котором варят мясо, познакомились все ее мужчины.

– И много их было?

Такелот впал в глубокую задумчивость, беззвучно шевеля губами и пересчитывая пальцы, которых явно не хватало. Наконец он произнес:

– Десять и еще четыре, если вспомнить человека из племени мешвеш, который ее украл. Сестра зарезала его во сне, отрубила ухо и детородный орган и вернулась в Уит-Мехе. Очень достойная женщина! И эта, – он похлопал девчушку по ягодицам, – похожа на нее, как один наконечник стрелы на другой.

– Тогда я лучше воздержусь, – сказал Семен, прикидывая, что с двумя наложницами, кушиткой и ливийкой, ему, пожалуй, не справиться. В постели еще туда-сюда, а вот в иное время… Не будет спокойствия в доме! Девчонка подрастет, и либо То-Мери скормит ее крокодилам, либо она пырнет То-Мери ножиком. Нехорошо!

– Но я должен чем-то тебя одарить, господин! – воскликнул Такелот. – Я был вождем, и я не беден, но думаю, что в доме твоем хватает оружия и чаш, а в загонах – овец и коров. Какой же дар наилучший, если не женщина? Та, чье тело прохладно в жару и греет в холод?

Семен потер щеку с недельной щетиной.

– Мне есть с кем согреться, почтенный Такелот. Что до подарков, то я буду счастлив, если ты одаришь меня воспоминаниями. Ты ведь сам сказал, что главное сокровище – память!