Стылый ветер - Быков Александр Владимирович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
– Да что ж вы молчите, когда вас спрашивает сеньор Кастелли? – повысил голос Антонио.
Густав и Франко переглянулись, опасливо глянули на молодого человека и, схватив свои котомки, бросились прочь. Прямо по бездорожью, по покрытому редким кустарником пологому склону вверх, к чернеющим вдали зарослям.
«Hostis generis humany, gloriam dei... – как колокол, звучало у Густава в голове. – Что же это такое? Хорват так и не растолковал мне. В кандалы заковали за эти слова. За то, что спросил, за то, что помощи ждал от людей в трудный час... Глаза у нее теперь еще страшней, чем тогда, когда билась она в пене на рыночной площади, предрекая чуму и войну. Где укрыться теперь от беды, где спастись нам, простым маленьким людям?»
Две одинокие фигурки забирались все выше по склону. Два всадника, молча, удивленно переглядываясь, ехали по дороге. Осенний ветер, налетая порывами, трепал их одежду. Пронизывал холодом душу.
Ветер гнал Ольгу прочь от альпийских вершин, в сторону моря.
Крыса. Большая тюремная крыса вылезла из насыпанного в углу полусгнившего сена и уставилась на Конрада маленькими красными глазками. Пошевелив носом, осторожно двинулась к нетронутой миске с похлебкой. Конрад даже не пошевелился.
«Отрубят руку!» Этот факт никак не укладывался у него в голове. Проще было представить себя застреленным из мушкета во время погони или замученным до смерти в камерах инквизиции. Но быть пойманным и осужденным, как разбойник и вор, из-за какого-то безумного, бессмысленного закона!..
«Ведь все, кто ни попадя, покупают это дьявольское оружие! Без руки я не смогу играть на органе. Никогда... Ведь я же никого не убил. За что, Господи?! Лучше бы они меня убили, прямо там, в дверях... Слабак. Позволил им схватить себя».
Крыса, нагло чавкая, жрала его похлебку. За зарешеченным окном по небу ползли тяжелые осенние тучи.
«Бог не отплатил бы мне ТАК за человеколюбие. Ведь я все сделал как надо! За что он меня наказал? За что отнимает теперь то единственное, что есть у меня ценного... Остаться в живых, жить и никогда больше не играть... Господь не желает меня больше слышать. Это хуже, чем то, что могло меня ждать в аду. Может быть, это уже и есть ад?.. Может, ОНИ победили? И все, что мы делали, было зря? Неужели...»
Со скрипом отворилась дверь. В камеру вошли два бородача в кожаных куртках и гладко выбритый толстяк в черной мантии. Толстяк достал из рукава пергамент и в свете принесенных бородачами факелов стал читать:
– Сего, двадцать второго числа, октября одна тысяча шестьсот восемнадцатого года Господа нашего, пополудни трибунал Зальцбургского магистрата, как уличенного в применении сатанинского оружия, именуемого пистолем и являющегося средством тайного убийства, грабежа, разбоя и нарушения общественного порядка, приговаривает тебя, Конрад Николо Витолио, к двадцати ударам плетью и к отсечению правой руки до локтя. Приговор будет приведен в исполнение немедленно, в присутствии судьи, священника и врача на тюремном...
Больше он ничего не слышал. Только одна фраза билась пойманной птицей у него в голове. «Это невозможно... Господи, это невозможно!»
Его уже кто-то волок по каменным ступеням, подхватив под руки. Обычная деревянная колода, как для разделки мяса. Лица – любопытные, безразличные, сочувствующие, суровые. Здоровый детина с красным колпаком, закрывающим лицо, воткнул в колоду широкий мясницкий топор.
С Конрада сорвали рубаху, связали руки и подвесили за руки на крюк, торчащий высоко, прямо в каменной стене тюремного двора. Звонко щелкнула плеть... Он почти не чувствовал боли. Только одна мысль: «Господи! Если ты есть, не дай им этого сделать! Оставь мне руку... Пусть лучше мне вырвут язык. Пусть совсем забьют этой плетью. Господи, душу мою не лишай надежды и жизни! Сделай хоть что-нибудь...»
Как во сне. Его еще шатало. Боль, пронизывающая тело насквозь. Надели снова рубаху. Он почувствовал, как ткань прилипает к запекающимся кровавым рубцам на спине. Кто-то стал закатывать ему рукав на правой руке.
– Не-ет! – Он попытался вырваться. На него навалились, прижав к земле, лицом прямо в стоптанную сотнями ног грязную жижу. – Не-е-ет!!! – Согнули, заломив руку так, что потемнело от боли в глазах. Поволокли к разделочной колоде. Тот, что в маске, отложив плеть, вынул из колоды топор. Положили его руку на сырую колоду.
– Нет! Лучше убейте. Убейте меня, твари, что вам стоит? Убейте!!! – Он снова стал вырываться. Но его бросили наземь, придавив сверху коленом. Руку прижали к колоде. Сжали со всех сторон так, что он уже ничем не мог пошевелить. – Нет! – Бессилие и ужас.
Вокруг все замолкли. Он ждал. Невозможно, невыносимо долго.
Удар.
Странно. Он думал – будет больнее. Убрали колено со спины. Подняли. Кровь хлещет фонтаном. Какой-то старичок накладывает на обрубок тряпичный жгут... Обрубок. Рука лежала тут же, по ту сторону колоды, у палача под ногами. Красивая рука с длинными, холеными пальцами органиста-виртуоза.
«Господи... За что же ты меня, Господи. За что?..»
– Надо прижечь, а то он наверняка не выживет... Закон суров, но справедлив, – раздалось у него над головой.
Чем-то горячим пахнуло справа. Старичок все не выпускал из рук его культю. Боль. Невыносимая боль. Запах паленого мяса и безумная боль там, где была его правая рука...
– И ты думаешь, инквизиторы оставят нас в покое? – скептически ухмыльнулся Саллах. – Я не удивлюсь, если узнаю, что они гонятся следом.
– Саллах прав, – кивнул Ходжа. – Нам теперь самое время залечь на дно. Здесь есть столько мест...
Ахмет молчал. За все время с того момента, как они угнали лошадей у солдат полиции Христа, он не произнес ни слова. Ныла рана в правом боку. Из царапины на лбу снова сочилась кровь.
– Зря ты все-таки влез в этот бой, Уно. Не надо было нам...
– И я не пойму зачем? – пожал плечами Саллах. – Только не надо говорить, что ты хотел погибнуть в бою из-за любви к этой...
– Ду! – одернул его Ходжа.
– А что Ду? Я что – не прав? – дернулся Саллах. – Если я не прав, то пусть он сам мне это скажет! Пусть сам... А я считаю, что все к лучшему. В том смысле, что... Хорошо, что он хотя бы не с ней. Эта ведьма сама найдет себе пулю.
– А тебе я найду пулю. Да? – подал-таки голос Ахмет.
– Слава Аллаху! Заговорил.
– А ты заткнись. Не то и правда найду.
Некоторое время они ехали молча, изредка переходя с шага на галоп. Альпы постепенно оставались позади. С юга уже тянуло морем. Все чаще встречались сады, поля, огороды. День клонился к закату. Вечер двадцать второго октября был теплым. Людей на дороге стало больше. Деревни одна за другой. На одном из перекрестков они догнали пожилого человека в одежде священника. Он задумчиво смотрел вслед удаляющемуся всаднику. Перекрестил его, вздохнул и стал забираться на своего мула.
– Так куда мы все-таки едем, Уно? – не выдержал Саллах.
– Куда глаза глядят... Вон, давай хоть у первого встречного спросим.
Саллах чуть не поперхнулся от такого ответа, а Ходжа лишь сочувственно посмотрел на Ахмета.
Албанцы остановились возле священника. Впереди Ахмет, чуть поодаль Ходжа и Саллах. Священник настороженно оглядел их. Учтиво приподнял шляпу:
– Мир вам, добрые люди.
– И тебе мир. – Ахмет на секунду смешался. – Прости за необычную просьбу, святой отец... Скажи, что мне делать?
Бендетто хотел сначала сказать, что он не священник, а ученый. Но потом заглянул в карие глаза вопрошавшего... Смотрел удивительно долго. С сочувствием. С нескрываемым интересом. Потом решился ответить:
– Не сдавайся, солдат. Ты близок к тому, чтобы сдаться... Все дело в женщине?
Ахмет кивнул.
– Найди ее. Поговори с ней еще раз. Может быть, ты напрасно так изводишь себя. Может быть, все еще будет хорошо. Пока есть хоть какая-то возможность, не сдавайся. Ты этого никогда себе не простишь.
В глазах Ахмета на миг словно вспыхнул огонь.
