Наследники по прямой. Книга первая - Давыдов Вадим (электронная книга TXT) 📗
Они так и заснули под утро, обнявшись. Как сёстры.
Сталиноморск. 15 сентября 1940
«Сменщик» Коновалова, небольшого роста, молодой, ясноглазый лейтенант ГУГБ с правильной фамилией Шугаев — Гурьев не уставал удивляться, насколько точными иногда бывают фамилии — прибыл, вместе с двумя «чистильщиками» Городецкого и водителем, поздно вечером. Гурьев встречал их на улице — в доме весь «гарнизон бронепоезда» просто не помещался:
— Как добрались, товарищ Шугаев? — он бросил мимолётный взгляд на номера сталиноморской серии запылённого новенького «Бьюика».
— Отлично, Яков Кириллович, — кивнул Шугаев. — На дирижабле, с машиной под гондолой. Просто отлично. Техника… С такой техникой горы свернуть можно, Яков Кириллович, — добавил он, не удержавшись, и засмущался своего порыва.
— Советское — значит отличное, — назидательно произнёс Гурьев, не иронизируя ни капли. Ему очень хотелось, чтобы так было на самом деле. И будет, подумал он, будет. Обязательно. Он улыбнулся: — Первый раз таким транспортом?
— Так точно, — Шугаев явно рвался в бой.
— Связью обеспечены?
— Так точно, Яков Кириллович. Товарищ Сагайдачный две «Касатки» выдал, одну — для Вас. Разрешите приступать?
— Приступайте, — Гурьев вручил Шугаеву папку с материалами Кошёлкина. — Коновалова снимайте тихонечко, нам шума не нужно. Вот совершенно.
— Так точно, Яков Кириллович. Вы не беспокойтесь, меня сам товарищ Городецкий инструктировал, я полностью в курсе.
— Ну, добро. Ни пуха, ни пера, как говорится.
— Есть ни пуха, ни пера, Яков Кириллович, — Шугаев козырнул, чётко развернулся и нырнул в машину.
Гурьев кивнул водителю и проводил взглядом отъезжающий автомобиль. Это было что-то вроде пароля: что угодно, только не «к чёрту». По этому «паролю» безошибочно узнавали своих. Ладно, решил он, взглянув на часы. Пора. Пора.
Сталиноморск, ГУ НКВД. 15/16 сентября 1940
После проведённого старым сыщиком расследования по всем правилам, «чистильщикам» и Шугаеву оставалось только тихо и бесшумно рассадить фигурантов по камерам. Гурьев вышел из шифровальной, поднялся в кабинет Коновалова. В здании было полно людей: ночь оказалась богатой на события. Взяли всех, в общем, технично, штатно — хотя без стрельбы и не обошлось. Двое легко раненых бойцов, один сломал ногу, когда лез дуром через забор — вот и все потери. А с «той» стороны… «Чистильшики» поработали на славу — и сейчас здесь же, в кабинете, перекусывали на скорую руку и чистили оружие. Коновалов сидел в углу, повесив голову, — в наручниках, прикованный к стулу и в батарее отопления. Казалось, что он спит. Гурьев шагнул к нему, поднял его лицо вверх, взяв за подбородок. Посмотрел в как будто остановившиеся глаза:
— Откуда такие дураки, как ты, Коновалов, берутся? Учишь вас, учишь: думай! Думай! Нет. Нечем, что ли? Как у Вас продвигается, товарищ Шугаев?
— В цвет, Яков Кириллович, — кивнул, неотрывно строча автоматическим пером по бумаге, лейтенант. — Признался уже во всём, гад.
— Не гад — дурак, — поправил Шугаева Гурьев. — Дурак, и уши холодные. И запомните, Шугаев, крепко запомните: настоящих гадов — совсем немного. Настоящий гад — редкая, золотая добыча. В основном наша беда — дураки. Дураки — и дороги. Ясно, товарищ Шугаев?
— Так точно, Яков Кириллович, — Шугаев поднял на Гурьева удивлённый взгляд. — Ясно.
— Отлично. Вот в этом направлении и работайте. Несоответствие занимаемой должности, непрофессионализм, отсутствие оперативного опыта, и так далее. Политику не трогайте, это нам не надо. Не надо. Дурак — это плохо, это ужасно, но дурак и враг, вредитель — звери разные. Вот совершенно. Всё от бедности нашей, от неразвитости, сохатости и сермяжности. Дадите мне потом протокол на подпись, я завизирую. И благодарю за службу — всем участникам операции напишите представления, я передам в Москву по своему каналу.
— Есть! Эх, жаль, главного шпиона живым не взяли… Такое дело бы… Но — всё равно. Уникальный товарищ просто этот ваш Алексей Порфирьевич. Даже неинтересно. После него…
— Других не держим. Будут ещё у Вас дела, Анатолий, — усмехнулся Гурьев. — Будут — ещё надоест. Коновалов! Ты слышал, что тебе вместо вышки за шпионаж — пинок под зад с условным сроком светит? А?
— Так точно, — пробухтел Коновалов и посмотрел на Гурьева ещё более ошалелым, чем прежде, взглядом.
— Цени, дурень. Сотрудничай. Пой. А Вы, Анатолий, валите всё на жмура. Тем более, что в данном конкретном случае всё это — правда. — Гурьев представил себе, сколько народу потянет за собой сейчас Коновалов — а всё почему?! Дефицит. Группа «А». Война впереди, чулки и помадки — после! Ему сделалось муторно от этой картинки. — И никаких задержаний лишних, мне тут сейчас только шороху не хватает для полного счастья. Потихонечку, потихонечку, вызываете фигурантов, беседуете — время у Вас будет, глядишь, клубочек-то и размотается. Аккуратнее.
— Добрый Вы, Яков Кириллович, — с неудовольствием сказал Шугаев. — Их, гадов, учить надо!
— Учить, а не стрелять. Учить. Вы же сами только что это сказали, Анатолий. Застреленного не научишь, а люди — не кошки, быстро не родятся. А ромбы и шпалы свои успеете получить — на наш век настоящих врагов хватит. И я не добрый — я справедливый. Востряков, Ложкин! Чего хмыкаете?! — Гурьев посмотрел на «чистильщиков». — Не «хмы», а так и есть.
— Так кто ж спорит, Яков Кириллыч, — с готовностью отозвался Востряков. — Это молодёжь куролесит, а мы — службу несём. Правильно, Тимофей?
— Правильно, правильно, — Ложкин залихватски поставил на место обойму пистолета.
— Всё, я дома, если что. Анатолий, позвоните Людмиле, успокойте, скажите, что всё штатно прошло. Волнуется же. Не звонили ведь ещё?
— Никак нет, — Шугаев захлопал на Гурьева пушистыми ресницами. — Сейчас позвоню, Яков Кириллович.
— Нехорошо, Анатолий, — укоризненно поджал губы Гурьев. — Работа — это очень правильно, здорово, мужчина без работы — не мужчина, не человек. Как и без семьи. Всё, занимайтесь.
— Вот, — с придыханием проговорил Шугаев, когда Гурьев вышел из кабинета. — Даже жену знает, как зовут. Вот — человек! — И посмотрел на Коновалова: — Понял, гад, какие люди из-за тебя ночей не спят?! У-у-у… Была б моя воля… Как он этого… С «вальтером» который, — я и ахнуть не успел, — а он… Я-то думаю: чего это он с тросточкой, как пижон?! А это… Р-раз! Р-раз! С оттяжечкой! От плеча — пополам… Да-а-а!
— Он ещё и не так умеет, — поддел Ложкин.
— У-у, — опять с ненавистью посмотрел Шугаев на своего предшественника. И повторил: — Была б моя воля…
Его воля — не твоя, подумал Востряков, протирая ветошью ствол оружия. Не твоя — его. И увидел Бог, что это хорошо.
— Дарья звонила, — пробурчал заспанный Шульгин, когда он вошёл. — Раз сто. Как там всё? В цвет?
— Выучил, — усмехнулся Гурьев.
— С тобой и не то ещё выучишь, — отпарировал Денис.
Раздался низкий звук зуммера «Касатки». Гурьев снял трубку:
— Слушаю, Гурьев.
— Гур! — он услышал, как девушка громко вздохнула, переводя дух. Слышимость в «Касатке» была отличной. — Гур. Слава Богу. Ты… не ранен?!
— Да тьфу на тебя, — рассердился почти натурально Гурьев. — Какие ещё ранения?! Тоже мне, Верден, штурм Перекопа. Ложись-ка ты спать, дивушко. Я завтра заеду. Мне, видишь ли, тоже иногда поспать требуется. Все вопросы задашь мне завтра. Договорились?
— Нет. Ты не договариваешься — ты приказываешь, — грустно сказала девушка. — А я — слушаюсь и повинуюсь.
Пока, подумал Гурьев. Это — только пока.
— Но главное — ты жив. Всё остальное можно потом. Спокойной ночи, Гур. Я тебя очень люблю. И Арон Самойлович с Брайной Исааковной тебе привет передают. И Дина. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, дивушко.
Сталиноморск. 16 сентября 1940
Гурьев разрешил себе поспать на час больше — подъём не в пять, как обычно, а в шесть. Окончательно проснувшись, позвонил Широковой: