Наследник (СИ) - Кулаков Алексей Иванович (книги полностью .TXT) 📗
— Перво-наперво, Димитрий Иванович, надобно по сырой земле выпустить побегать какую птицу. Курицу лучшее всего, она мечется много. А потом каждый ее следок вот так…
Щелк!
Тяжелый и длинный кнут с вплетенным в начало зазубренным железным жалом оставил в земле небольшую ямку. Старший дознаватель Разбойного приказа дернул рукой, сворачивая свой инструмент в круг, и продолжил негромкий рассказ:
— И так с полгода, пока руки не обыкнут. Следующие полгода добавляют урок по жердинам да бревнам стегать, переламывая: с малых начиная, и до средних. От таких вот.
Аввакум чуть развел свои ладони-лопаты, обрисовывая бревно окружностью сантиметров в тридцать. Стряхнул кольца кнута вниз, шевельнул рукоятью, отправляя плетеную змею сыромятной кожи себе за спину, и быстро махнул рукой.
Щелк-крак!
Невеликое бревнышко, лежащее на козлах примерно в сажени от старшего ката и его слушателя, резко просело вниз, переломившись напополам.
— Затем ученика в поле выводят, верхушки цветов сшибать. А когда и это превзойдет, к стаду буренок приставляют — чтобы слепней прямо на них сбивал. Вот как всю эту науку подкат превзойдет, тогда устраивают ему смотр: приводят несколько хрюшек, а он их должен в один-два удара упокоить. Если смог и это — до людишек допускают. Ну, поначалу кого из людоловов степных, или самых отчаянных душегубов, кому уж точно окромя плахи ничего не присудят, а потом и кого поважнее доверяют…
Надо сказать, палаческой науке внимал не только десятилетний отрок, но и Колычевы тоже — когда еще такое услышишь?
— Я своим-то оглоедам указал, так они для тебя, Димитрий Иванович, ужо расстарались. Прими, не побрезгуй.
Подняв длиннополую рубаху, старший дознаватель размотал с пояса небольшой кнут. Ладный, соразмерный, и с жалом из кованой стали.
— Передай им мою благодарность. Да и сам ее прими, Аввакум Михеич, за науку свою.
Легчайшее касание отрока к грубой руке главного палача царства Московского заставило последнего совершить удивительное действо — расплыться в доброй улыбке.
— Да чего уж там, невелика премудрость. Если что… Так я ж завсегда!..
Благосклонно кивнув на это четкое заявление, юный властитель двумя руками свернул коллективный подарок от тружеников Разбойного приказа в небольшое кольцо. Зажал самый конец рукояти и начало трехгранного жала затянутой в серую кожу перчатки ладонью, затем все же повернулся к стряпчему и его брату и окатил их тяжелым взглядом небесно-синих глаз.
— Многие лета тебе, государь-наследник.
— Егорий… Вижу, тебе есть чем меня порадовать?
Спиридон поначалу подумал, что сказанное относится к нему. Но, как быстро выяснилось, он ошибался — младший брат шагнул вперед и еще раз поклонился:
— Троих уже сговорил по делу первому, Димитрий Иванович. Одна племянницей мне будет, двое остальных просто недоросли, но с разумением. Из посадских людишек.
— Славно. Что по второму делу?
— С мастерами Пушечного да Бронного приказов потолковал. Семеро вроде как соблазнились, но попросили десять ден на раздумья. Еще трое в сомнениях, а один сразу отказался сынов от себя отпускать. Теперь вот в Тулу думаю податься, среди кузнецких подмастерьев кого подходящего поискать.
Чуть тряхнув рукой, в коей покоился дареный кнут, царевич мимолетно задумался. Затем легким жестом свободной руки подозвал претендента на должность второго стряпчего и тихо его спросил:
— Хочешь ли ты служить мне, Спиридон Колычев?
— Да!
— Хорошо ли ты подумал, нет ли у тебя каких сомнений или вопросов?
— Нету, государь-наследник.
— Ну что ж, коли так…
Под выразительным взглядом удивительно властных и умных глаз мужчина как-то сам по себе понял, что именно от него требуется:
— Клянусь служить тебе верой и правдой, государь мой Димитрий Иванович.
Сразу после этих слов у него как-то екнуло сердце, по телу прошла волна жара, а напоследок на лбу самую малость запекло.
— Принимаю твое служение. Запомни как Отче наш: о делах и поручениях моих молчать; никакого небрежения или лености; о любом подозрительном интересе к себе, ко мне, к делам моим, извещать меня без промедления; и ни в коем разе не самовольничать от имени моего. Нарушишь эти четыре правила, сам же мне о том и донесешь.
Юный властитель с нехорошей усмешкой поглядел на лоб нового стряпчего.
— Наказание одно — смерть. Но и служба верная да усердная без должной награды не останется. Старайся, и та шапка, о коей мечтаешь, со временем станет твоей. Впрочем, ты и так милостями оставлен не будешь.
Сквозь цепочку стражей невозбранно проскользнул царевичев подручник, подбежал, и без всякого спросу посунулся к уху господина. Что-то пошептал, уставился вопросительно…
— Приду. Ступай.
Подождав, пока легконогий сын оружничего унесется обратно, наследник взглянул своему стряпчему в глаза:
— Вот первое твое дело: я хочу знать, сколько всего купцов на Руси торгует лесом, пенькой, воском и березовым дегтем. С именами да указаниями, кто и в каком городе. Вторым твоим делом будет по возможности вызнать, где они свой товар берут.
Покосившись на первого из стряпчих (причем во всех смыслах) и немного поразмышляв, десятилетний отрок добавил еще два сопутствующих задания:
— Если же по службе своей столкнешься ты с человеком, коий имеет голову светлую и может стать розмыслом, обязательно отпиши о нем. Так же, если где услышишь ты про травниц-лекарок, должно тебе узнать про них все возможное. Но только так, чтобы не спугнуть их с места, и не учинить им никакого утеснения либо разору.
Немного помолчав, царевич Димитрий разрешил:
— Спрашивай.
— Государь-наследник, что первое, что второе дело немало серебра потребует, и еще больше времени.
— О том, где взять серебро, тебе скажет брат твой Егорий. А время… Оно у тебя есть. Только не вздумай все делать самолично — подыщи себе в подручники людишек расторопных да сметливых, вот их и гоняй.
Лихорадочные размышления Спиридона (столько всего навалилось, да сразу!) не остались незамеченными:
— До дня воскресного помысли над заданиями моими, а в понедельник явись на доклад. Ступай.
Вновь поклонившись, два брата смогли пронаблюдать, как их юный господин скорым шагом направился в Чудов монастырь.
— Никак, к владыке Макарию поспешает?
— К нему.
Колычевы одновременно перекрестились, так же дружно вернули шапки на головы, после чего Спиридон невольно потер лоб.
— Интересно, с чего бы сам на себя доносить стал… Да что за черт!.. Егорка, глянь, что у меня там за докука образовалась? Чирей какой, штоль, растет?
Младший брат как-то странно вздохнул, одновременно выискивая взглядом что-то по сторонам. Найдя же, сразу потащил его с собой — к обыкновенной бочке с водой.
— Глянь-ка на себя.
— Да что я тебе, баба какая?.. Ух ты ж ети!!!
В едва колеблющейся водной глади, кроме синего неба и плывущих по нему белопенных облаков отразилось и бородатое «личико» изрядной ширины — на лбу которого слабо алели тонкие линии, складывающиеся в православный крест.
— Ээ… Это как?.. Меня чего, как того черкеса, а?
— Ты давай не путай!!! Это вору тому было в наказание, а нам — в награду, отличая от иных прочих!.. Приболеет кто из семьи, государь его и со смертного ложа подымет, от врагов да недоброжелателей оградит, а со временем за службу верную и род наш в дворянское или даже боярское достоинство возведет. Тебе мало?
Вдруг Егор осекся и с легким подозрением (легчайшим, почти даже и незаметным) протянул:
— Или ты заповеданное тебе нарушать думаешь?
— Да окстись, брате, даже и в мыслях не было! О, вон и знак пропал…
Умывшись из той же самой бочки, Спиридон утерся шапкой, после чего ее же и одел.
— Не пропал. Вот как утворишь что не по слову Димитрия Ивановича, так он сызнова и проявится.
— Да понял я уже, понял. Что все нудишь и нудишь!
— Лучше я сейчас, чем вон они напомнят.
Глянув в сторону служивых Разбойного приказа, как раз вышедших подышать свежим воздухом, старший в семье Колычевых молча согласился. Да он и так все понимал, просто натуру свою тешил.
