Даймон - Валентинов Андрей (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Обошлось. Вдалеке прогремело несколько мушкетных выстрелов, затем, приблизительно через полчаса, воины начали возвращаться, громко переговариваясь и смеясь. Вскоре мы узнали, что дозором было замечено до сотни вооруженных людей, пытавшихся подобраться ближе к дороге, скрываясь в густой траве. Бой был недолгим – враг бежал, почти не оказав сопротивления.
У нас убито двое новобранцев, причем один – из нашего же мушкета. Враг оставил пять трупов. Подозреваю, что в их число включили и раненых, не успевших убежать. A la guerre comme а la guerre. Увы…
Я осмотрел трофеи. Это копья, большие и тяжелые, с кожаным ремнем, явно предназначенные для войны, а не для охоты. Макарака называют такое оружие "бодди".
Хотя пленных не было, все почему-то уверены, что нападавшие – жители Сешете, ближайшего селения на нашем пути. Стоит громкий крик, десятки голосов повторяют одно и тоже: "Гур! Гур!" – "Месть! Месть!". Гнев вызван тем, что Сешете числится в подданстве рундо Калимботы.
Итак, месть. Мы на войне.
Между прочим, этот частный случай неплохо иллюстрирует целую систему. Я уже упоминал о неплохом порядке в войске. Добавлю – дезертирства нет, более того, носильщики несут службу (и груз) честно, не пытаясь выбросить кладь или тем более украсть. Никакого чуда нет – в государстве Калимботы действует круговая порука. За дезертирство головой ответит не только командир, но и все племя, откуда родом бежавший. Первыми карают родственников, невзирая на возраст и пол. Такой же порядок действует относительно разбоев. За всякое нападение ответственность несет соседнее селение, посему местные негры сами следят за порядком на своей земле.
Трудно сказать, как такие обычаи совместить с привычными мне европейскими ценностями. Что важнее – права отдельной личности согласно Habeas corpus Act – или безопасность целой страны? Ответ я уже знаю. Местные негры переспросят меня, дабы уточнить, о чьей (!) личности идет речь?
С леди Ньямоаной мы виделись, но мельком. После боя, во время короткого привала, я подошел к ее носилкам. Леди о чем-то говорила с командирами мачака, и я, не желая мешать, коротко поздоровался. Она кивнула в ответ – милостиво и одновременно учтиво.
Ее слушают. Каждое слово этой женщины – закон. За нее идут на смерть. Моя шотландская кровь начинает закипать (подобно крови Святого Януария в неаполитанском соборе Сен Дженаро) при мысли о любом деспотизме. Меня ничуть не восхищают столь любезные англичанам "красоты" королевской власти. Сие суть не что иное, как пережиток язычества в худших традициях злокозненного папизма. Но я далек от легкомысленного анархизма. Люди должны повиноваться иным людям, и тот, кто способен не считаться, а быть вождем, заслуживает всяческого уважения. В этом смысле, леди Ньямоана – настоящая королева.
Иных происшествий за день не случилось, если не считать переправы вброд через небольшую речушку, где мы спугнули нескольких неосторожных бегемотов. Мухи цеце о нас, к счастью, не вспомнили, что весьма и весьма порадовало.
Зато обо мне вспомнил Даймон. Сегодня он был деловит и одновременно настроен несколько по-философски. Без комментариев выслушав мой короткий рассказ о случившемся, он передал мне некую новость, взятую, по его словам, "в Сети". Мне тут же представились духи, ловящие большой ячеистой сетью вести прямо из воздуха. К моему удивлению, Даймон без всякого удивления воспринял мою шутку, заметив, что в "его мире" новости узнают именно так.
Я не стал переспрашивать и уточнять. Про радиоволны и новостное агентство, именуемое "Всемирная Сеть", мне уже рассказала Даймон Евгения. Не хотелось ее выдавать.
Весть же, пойманная "Сетью", точнее, "в Сети", такова. В мире Даймона наконец-то нашли исток Нила! Он оказался не совсем там, где предполагали ("река Рукарара, впадающая в реку Кагера"). Трое ученых из Британии и Новой Зеландии (маори?!) проплыли около двух тысяч миль вверх по Нилу, достигнув конечной точки – истока упомянутой Рукарары. Он оказался на 90 миль дальше, чем было указано на картах.
Четвертый участник экспедиции был убит. В мире духов нравы столь же жестоки.
Мир душе твоей, неведомый смельчак!
Рассказ Даймона показался мне притчей. Мира нет нигде, ни на Земле Anno Domini 1851, ни в юдоли духов, где на календаре 2006 год. За открытия платят собственной жизнью, люди воюют, убивают – и умирают сами. Подставляющих другую щеку убивают первыми.
Ваши мечты никогда не сбудутся, друг мой Дэвид Ливингстон. Ни в мире этом, ни в мире Ином.
Закат был очень приметным. Вспомнилось привычное сравнение: красный, как кровь. Нет, он краснее крови. Красное солнце над красной землей…
День был воскресный, но я ни разу не вспомнил о Творце.
Дорожка 14. "Последняя поэма". Песня из к/ф "Вам и не снилось". Музыка А. Рыбникова, слова Рабиндраната Тагора. Исполняют Ирина Отиева и Вера Соколова (3`34).
«В полночь забвенья на поздней окраине жизни своей, ты погляди без отчаянья, ты погляди без отчаянья. Вспыхнет ли примет ли облик безвестного образа будто случайного…»
Алеша перевернулся на бок, попробовал привстать. Не смог – Варины руки не пустили. Вокруг шеи обвились, сцепились замком.
– А от задушу!
Вниз потянули – ближе, ближе…
– Втэкты думаешь, малюня? Ой, не втэчешь, не сбежишь. Я так скучила за тобой, не сбежишь, не сбежишь…
Не стал Алеша спорить, ткнулся затылком в мятую подушку, в темный потолок поглядел. Полчаса у него есть, даже больше. Спешить некуда. Не хотел идти, пришел, теперь уходить не хочется.
А зайчиков на потолке нет! Точно! Куда только подевались? Сбежали? Сбежали – и никто не удержал…
– Не могу без тебя, малюня! Ни з кым мне так мне не добрэ, ни з кым! Обиделся? А ты не обижайся, ты просто ко мне приходи, ни о чем не думай. Хочешь, даже размовляты не станем, просто будем любыты. Ты – меня, а я тебя…
Шептали в ухо мягкие губы, скользили по коже теплые ладони. Кажется, в самом деле соскучилась. И он соскучился. Сразу пришел – только позвонила. Понимал, что не стоит, все понимал. Но…
– Я теперь с хачем встречаться не хочу, и с братом его тоже, они мне не допомоглы, набрехалы. Я с тобой буду, малюня, тилькы с тобой. В кахве платят непогано, почти на все хватает, только бы с пропиской уладить…
Не перебивал Алеша, не спорил. То ли забыла Варя, как про "ахвицанта" из "кахве" рассказывала – всего час назад, то ли думает, что он забыл. Или "ахвицант" не считается? Эпизод случайный?
Может, ей с одним скучно, а все остальное – только слова? Для него, для себя самой? Возможно, Варя и о нем рассказывает – хачу, брату его, менту поганому, "ахвицанту". Интересно, что именно?
– А воны такие нечэстни, ничего для мня не зробылы. Хач говорить, что брату сейчас ни до чего, боится он, уехать хочет в свою Армению. Все милиционеры боятся, стреляют их, через одного убивают. Не бандиты – свои же, те, кого зи службы звильнылы. И наркоманов стреляют, у нас в общаге вжэ коноплю купыты нэ можно…
Не удержал товарищ Север – хмыкнул. Неплохо Иван Иванович постарался, даже до Вари круги дошли. Жаль хача в Армению отпускать, не заслужил, сволочь! И брат его, и другие…
Не пора ли списочек составить? Или, как и задумано, с пневмопистолетом? Жаль, в тот раз не решился, слабину показал!..
– А ты другим совсем стал, малюня. Думаешь, не вижу, не видчуваю? Жинку иншу нашел? Молчишь? О ней сейчас думаешь? И кто она?
Алексей улыбнулся. Не стал отвечать, глаз от темного потолка не отвел. Надо же, ревнует! Варя – ревнует! Жаль, врать не хочется, а то бы по полной программе выдал – чтобы прочувствовала. Про Джемину-подпольщицу, допустим. Даже лгать не нужно, рассказать, как в "Черчилле" шампанское пили, остальное Варя домыслит, во всех подробностях. Хватает опыта!
Джемина… Почему бы и нет? Или…
Лисиченко Ольга Ивановна.
Вздрогнул Алеша, сжал кулаки. Что за бред?
