Отрок. Покоренная сила. - Красницкий Евгений Сергеевич (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Мишка набрал в грудь воздуха, повернулся к толпе зрителей и возопил:
— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
Одновременно с последними словами он сделал дирижерский жест в сторону собравшихся. Если не все, то большинство знали, что произнесенные Мишкой слова положено повторять трижды, и нестройно затянули:
— Святый Боже, Святый Крепкий…
Прикрываясь шумом их голосов, Мишка шепотом затараторил:
— Кропи, отче! Кропи, кропи… Да кропи же, отче!
Отец Михаил, наконец-то найдя в себе силы пошевелиться, накрест махнул кропилом, попав брызгами не столько на покойников, сколько на Мишку. Зрители как раз закончили «Троесвятое» и теперь осеняли себя крестом, кланяясь в пояс.
Момент был самый подходящий, и Мишка рванул с голов покойников капюшоны. Один капюшон откинулся легко, другой же, присохший на запекшейся крови поддался только со второго раза и издал при этом легкий треск. В толпе какая-то баба ахнула:
— Кожу сдирает!
"Истеричка, мать — перемать! Теперь еще и таксидермистом ославят".
Отец Михаил стоял неподвижно, лицо его было несчастным, а в глазах плескалась вселенская тоска. Приходилось снова брать инициативу на себя.
— Слава Отцу и Сыну… — затянул Мишка, требовательно глядя на монаха. Тот, то ли опомнившись, то ли повинуясь закрепленному многими десятилетиями рефлексу подхватил:
— … и Святому духу, и ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Потом осенил себя крестным знамением, развернулся и побрел к церкви. И это был уже другой отец Михаил: сгорбленный, повесивший голову, шаркающий ногами, как глубокий старик. Мишка догнал его, подхватил под руку.
"Драть Вас некому, сэр Майкл! Его же Алена только-только на ноги подняла, а он теперь на себя какую-нибудь жуткую епитимью наложит, строгий пост держать станет… плоть умерщвлять, опять себя доведет… Раньше думать надо было, теперь-то что? Как-нибудь воспользоваться тем, что он подавлен, резко упала самооценка? А как? Он и без того вон: "Паче всех человек окаянен есьм". Угробит себя покаянием. Стоп! Еще же с покойниками что-то делать надо. Впрочем, это просто: спектакль посмотрели — извольте оплатить".
Мишка обернулся к толпе любопытствующих односельчан и крикнул, все своим видом показывая, что передает волю отца Михаила:
— Унесите их! Заройте где-нибудь, но не на кладбище!
В топе началось беспорядочное движение — у каждого нашлись какие-то срочные дела, но разбежаться зрителям не дала неизвестно откуда взявшаяся тетка Алена. Ее могучая фигура и мощный голос сразу же придали «броуновскому» движению людских фигур некую осмысленную направленность.
"Эх, жаль, что бабы священниками не бывают! Вот бы Алену нам в настоятели! Ага, сэр, а Нинея все повторяет: "Эх, был бы ты девкой!" — но, поскольку современная медицина до операций по перемене пола еще не додумалась, не заняться ли делами более насущными? Например, как будем падре Мигеля из депресняка вытаскивать?
Хрен его знает, я же не психиатр… какие вообще могут быть способы? Напоить? Ага, еще и в баню с телками… Морду набить? Дохлый номер. Он же еще и благодарить станет: так, мол, меня многогрешного — по сусалам, по сусалам! Не скупись брат мой во Христе, ногой еще добавь! Мазохист, туды его!
Отвлечь? Как, на что? Вообще-то, ориентировочно-исследовательская реакция вполне успешно гасит как негативные, так и позитивные эмоции… Только как ее запустить?".
Закончить размышления отец Михаил не дал. Едва войдя под своды церкви он бухнулся перед Мишкой на колени и обратился к нему полным муки голосом:
— Братья во Христе исповедуются друг другу, прими и ты мою исповедь и покаяние, брат Михаил. Грешен аз ничтожный многажды: в слепоте гордыни узрел сучок в глазу ближнего…
"Ну, сэр, будем клин клином вышибать! Разубедить его не выйдет, значит надо «опустить» еще ниже, чтобы хотя бы чувство протеста возбудить. Должен же быть предел самоуничижению, даже у монаха. А если нет, обвиню вообще в какой-нибудь дури, лишь бы возражать стал, а там — разберемся".
— Остановись, отче! — Прервал Мишка прервал излияния монаха решительным, насколько получилось голосом. — Евангельскую притчу о сучке и бревне в глазу я и так знаю. Грех же твой не в том, о чем ты мне говоришь, а гораздо более тяжкий и долгий по времени. Закоснел ты в нем и исправляться не желаешь!
Монах, до того упорно смотревший в пол, удивленно поднял глаза на Мишку.
"Есть реакция! Продолжать!".
— Сколько лет ты уже в воинском поселении пастырский долг исполняешь, а воинские обычаи, даже в основе не постиг. А ведь ты — духовный воевода, начальный человек, даже и над сотником! Воевода! А правильно приказ отдать, даже нескольким ученикам Воинской школы не смог!
Мишка жестом попытался остановить возражение отца Михаила, но не смог, а потому просто заорал, перекрикивая его:
— А был обязан! Мальчишки выполняли приказ, ты его отменил, а нового не дал! Знаешь, кто так делает?
Мишка понизил голос и снова заговорил спокойным голосом:
Либо хам, который подчиненных за людей не держит и лучшим способом управления считает ругань, либо начальник, дела не знающий и неспособный указать подчиненным, как им поступать!
Одно из главных правил: командования людьми, особенно, людьми военными: если сказал «отставить», то тут же говори, что нужно делать! Ты ученикам Воинской школы «отставить» сказал, а как дальше поступать — нет. Они покойников на том же месте и бросили. Народ стал любопытствовать, языками трепать — недалеко и до смущения умов!
Если бы я так Младшей стражей командовал, меня сотник Кирилл давно бы взашей из старшин погнал! А ты не над Младшей стражей, а над всеми ратными людьми здесь поставлен. Должен не просто знать, но и самую суть воинской службы понимать!
— Грешен… Великий грех на мне…
"Подействовало? Но где же протест, я же протеста добивался! Нет, так дело не пойдет, продолжаем!".
— Да, ты согрешил, брат! — Мишка заговорил размеренно, с паузами между словами, стараясь не сбиться на поучительный тон. — Не по злому умыслу, гордыне или нераденью. Грех твой — от незнания и непонимания смысла воинского жития.
