Душа оборотня - Николаев Андрей (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
— Дай-ка я, — сказал еще один знакомый голос, — подержите его.
Середина схватили за руки. Он все-таки не выдержал, зашипел, когда из бедра потащили стрелу.
— Несите в дом. — Середин узнал голос Невзора и открыл глаза.
— Погоди… погоди…
Над ним склонилось странное, без бровей, ресниц и усов, голое лицо. Только глаза узнаваемы: еще теплятся в них огоньки ярости.
— Невзор?
— Я это, я. Что, не узнал? — Невзор провел ладонью по голому лицу. — Обгорел малость, не рассчитал. Уж очень яро полыхнул огонь греческий.
— Все кости собрать, — прошептал Середин, ловя его руку, — все, до единой. Сжечь… все сжечь, а прах — в реку. Проследи сам.
— Ладно, все сделаю, ты лежи.
Олег поманил Невзора пальцами к себе поближе. Тот склонился.
— Ингольф?
— Ушел, гад.
— Тогда не медли. Спалите кости и торопись к Малуше своей. Выручай ее, не то он первый успеет, и тогда уж все… Век ей волчицей жить. — Середин пожал ему руку и в лучших традициях Голливуда откинулся, как бы впадая в беспамятство.
Мужики положили ведуна на две скрещенные жерди и понесли к дому. Сам Крот шел сзади, стряхивал кровь с усов, щупал пальцами распухшие лепешками губы и ругался на чем свет стоит.
— Вот ведь дуфегуб, прямо в морду черепуфкой фаехал…
Середин смотрел на светлеющее небо — близилось утро. Звезды бледнели, прощаясь до следующей ночи, туман оседал, растворялся, прятался в землю. Перед глазами маячила спина мужика в разодранной рубахе. Мужик то и дело оборачивался, подмигивал Олегу, кивал: мол, не тужи, выходим, отмолим тебя.
Послышались женские голоса. Середин увидел над собой лицо старостихи. Она приподняла ему ворот рубашки, взглянула на рану:
— Заживет, как новый будешь.
— Ты тут не мефайфя под ногами. Давай, полотно готовь, девки пуфть воду греют. А мне медку бы надо — вифь, фубы рафтерял.
— Тебе только бы медку! Вот обиходим парня, тогда и получишь, — отрезала женщина.
Олега внесли в горницу, положили на лавку. Жена и дочери крестьянина разрезали его рубаху и штаны, приложили отвары из трав, перевязали чистым полотном прошитое стрелой бедро, плечо и рваную рану на левой руке.
— Ничего, кости целы, мясо нарастет, — приговаривала старостиха.
День прошел в полузабытьи. Под вечер пришел Невзор — попрощаться. Долго сидел возле Середина, неловко молчал, наконец осторожно пожал ему руку.
— Пойду, пожалуй. А то как бы и впрямь колдун не упредил. Ты поправляйся, а я приеду. Может, с Малушей и приеду. А навьи кости мы пожгли, и хозяйство кузнецово спалили. — Он встал, потоптался у двери. — Спасибо тебе.
Середин махнул рукой.
— Иди. Тебе тоже спасибо. Может, свидимся еще.
Невзор ушел. Ведун лежал, укрытый до подбородка теплой овчиной. Его то бросало в жар, то трясло в ознобе. Плечо горело, бедро дергало непрекращающейся болью. Заглянул хмельной мужик, вытер ему полотном взмокший лоб, улыбнулся, щерясь выбитыми передними зубами.
— Положили костлявых! Всех до единого. — Староста уже пообвыкся с отсутствием зубов и шепелявил гораздо меньше. — Мужики подоспели, ага. — Он наклонился к Олегу, дыша в лицо перегаром. — А Невзор-то, а! Кто ж он таков? Как пошел шкелеты метать: сюда голова, сюда руки-ноги… о-о! А уж скакал, чисто барс. Прям как сиганет — коня со шкелетом наземь валит, и кости рвет, грызет, ага! Меду хошь?
— Нет, не надо, — прошептал Середин. — Торбу мою принеси. Травы там у меня. И жену позови — расскажу, как заварить. А то ведь и помереть недолго.
— Что ты, что ты, — замахал руками Крот, — помрет он! И не думай! Если б не вы с Невзором… Добрава! — заорал он, обернувшись к дверям. — Добрава, иде ты есть, гость помирать собрался!
— Чего орешь? — скользнула в горницу жена, накидывая на плечи платок. — Малые спят уже.
— Ну-ка, неси его торбу.
— Да вот она, под лавкой. — Добрава наклонилась, вытянула котомку. — Чего с ней делать?
— Я тебе расскажу, только не перепутай, слышишь? — прошептал Середин.
Женщина развязала тесемки, присела на лавку и стала доставать свертки и мешочки, складывать себе на колени. Крот суетился вокруг, пытаясь помочь, пока она не шуганула его из избы.
Крестьянин вышел на двор. По улице пылили березовыми метлами бабы — староста велел промести всю дорогу, да песок в реку покидать, чтобы и малой косточки от врагов не осталось. Возле плетня стояли селяне; увидев старосту, все разом замолчали. Крот подошел к ним. Мужики смотрели с ожиданием, дышали медом, брагой — сегодня вся деревня гуляла по поводу избавления от погибели.
— Ну, что там?
— Плох ведун, — проворчал староста, хмурясь, — говорит: помру.
Мужики загудели встревоженно.
— Да нешто не вытянем, а? Надобно к знахарю в Чернигов посылать. Там, сказывают, лучший.
— Не, лучшие в Муроме, туда слать надоть.
— Свои травы у него есть, — попытался успокоить земляков староста. — Умен, ведун. Сам знает, что делать надобно. И воще, востер, как ни смотри. Я вот давеча как очухался, из избы выскочил, — гляжу, а за плетнем, — он выпучил глаза, будто все еще удивляясь увиденному, — прям смерть сама с собой бьется! Шкелеты, да на лошадиных шкелетах, а посередке — ведун, и не видать его почти, как ветром его носит, только кости летят, да сабля звенит! А потом вижу — отбежали злыдни, да стрелами его, а он — вжик сабелькой и отбил все стрелы, вот сдохнуть мне, если вру! Да со спины его достали! Ну, думаю, выручать надо — за нас парень живот кладет. — Крот приосанился. — Вот, меч я мой верный выхватил… — Он хлопнул по боку, огляделся. — Иде мой меч?
— В горнице лежит, почистил я его, смазал, да в холстину закатал, — успокоил старший сын.
— Молодец. Ага, схватил я меч, да и ка-ак пошел костлявых рубать! — Староста выдохнул, успокаиваясь. — Ну, и вам, мужики, спасибо: не выдали.
— Чего там, за свое бились.
Из дома вышла Добрава, подошла к плетню, оглядела всех, поджав губы.
— Эх, а вам только повод дай, упились, а ведун, того и гляди, помрет. Горит он, весь так и пышет жаром. Чего делать, и не знаю. Травы из его запаса заварила, но поможет — нет, не ведаю.
Крот поскреб затылок.
— Надо в Чернигов гнать, к Белобою. У него, помню, нянька старая травы ведает, заговоры знает. Вот ее и привезти надоть.
— Так чего стоишь, пенек замшелый? — напустилась на него Добрава. — запрягай, да гони.
— И правда, сам поеду, — сообразил староста. — И воеводу давно не видал…
— Нет уж, ты кого помоложе посылай. Знаю я: как сядете с Белобоем старое вспоминать — и знахарку не привезешь, и сам не приедешь до белых мух.
— Да я что… я и не хотел, сам-то. Ну-ка, давай, — Крот хлопнул по плечу старшего сына, — давай, воронка запрягай, да ветром в Чернигов. Чтоб к утру тама был, а к заходу ждем вас со знахаркой.
Парень бросился к конюшне — слово отца здесь явно не обсуждалось. Мужики потоптались, умильно и жалостно поглядывая на старосту. Тот кашлянул, боком придвинулся к жене.
— А, что, Добравушка, бились мы крепко, вороги уж на что лютые, а все одно их одолели.
Жена подозрительно покосилась на него.
— Это ты к чему ведешь?
— Да вот, угостить бы мужиков? И то сказать, сил сколько положили…
— Меду не дам, — отрезала Добрава. — Хотите — вон брага на леднике. Хоть упейтесь. — Она покачала головой: — Кабы не ведун, куда вам, сиволапым. Он того гляди помрет, а у вас бражка на уме.
— А мы помочь-то чем можем? — резонно спросил Крот, распахивая калитку. — Только вот за здоровье его выпить. Проходи, мужики, — указал он на стол, врытый в землю под раскидистой яблоней, — сейчас я принесу, чего там на леднике стоит.
— Только не шуметь, — грозно предупредила старостиха, — покой ему надобен.
Под руководством Середина Добрава смешала в плошке выбранные им из торбы травы, добавила березового угля, растертой ольховой коры, заварила кипятком и вышла, поставив плошку на лавку у печи. Олег приподнял повязку на плече. Вокруг раны кожа побагровела, вздулась. Он скрипнул зубами: только гангрены не хватало. Если остановить распространение, то организм, возможно, сам справится. Вспомнить бы заговор… Мысли путались, он стискивал зубы, пытаясь вызвать в памяти нужные слова, откидывался в бессилии, снова приподнимался, простирал руку над плошкой.
