Государь поневоле (СИ) - Осин Александр Васильевич (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Неудача погасила интерес царя, и он поспешил вон. У двери я заметил, что тряпкорубка стала стучать звонче, а мужичок, который питал её, устало сидит в углу.
— Никита, — позвал я Учителя, — а сырья-то хватает? Из дерева целлюлозу варить не пробовал?
Он шепотом одернул меня:
— Государь, не дело сейчас о секретах говорить. — А вслух сказал — Сырья, слава богу, великий государь хватает. Не велик выпуск новой бумаги. Вот поставим новые бумажные машины — тогда прошу тебя прислать мне Яшку Брюса в помощь для розмысла над бумажным делом. Чаю, может помочь сей отрок мне добрым советом. Больно светлая у него голова.
— А когда поставить сии машины думаешь? — Я не повелся на желание царя пообещать выполнить просьбу Учителя и поменял тему. — Уже ли сделать их успел?
— Даст бог, к зиме и поставим. Машины эти сделать не успел, но задумку уже в роспись воплотил. Коли ещё людишек дашь, государь, может и быстрее получится. За нового твоего мастера из Тулы хлопочу. — Пояснил Зотов. — Игрушки у него изрядно сделаны, так может своими руками золотыми и мне грешному поможет тот мужик.
— Не обнадёжу я тебя ныне, Учитель. Надобно мне с кравчим своим да с постельничим совет держать. Тот тульский мастеровой один, а желаний, что делать ему у них изрядно. Но пошли на воздух, Никита Моисеевич — видишь, как мои робяты притомились. Не интересует их бумажное дело.
Зотов разочарованно покачал головой на мой отказ обещать ему ресурс Инженера, но тему разговора таки поменял.
— Не все равнодушны, Пётр Алексеевич. Заметь, как у Тишки Мальцева глаза горят, как он слушает пояснения Иоганна. Так что, его мне на практику потом оставь. И может быть Одоевского ещё.
— Добро, Учитель! Как только — так сразу! С Апраксиным сиё обрешим в вечор сегодня. — Тут царь почувствовал лёгкий укол голода. — Айда, подкормишь нас чем-нибудь. Больно лёгким был завтрак.
И мы выбрались наружу. Там на берегу Яузы уже поставили стол и разложили для потешных по куску хлеба с холодной телятиной. У больших медных котлов стояли слуги, готовые потчевать знатных отроков горячим сбитнем. "Ловко, ловко у них всё организовано. И когда успел?" — подивился я расторопности местного старосты.
Вступив вновь в управление телом, я садиться со всеми за общий стол не стал. Взял мясо и кружку и отошёл к берегу реки, где на обрубке бревна устроился подкрепиться. В процессе питания я пытался повнимательнее присмотреться к кустам на том берегу — ждал нужного мне человека из местных — Фролова Глеба.
Глеб — это бывший шут царя, изгнанный за компанию с другими карлами после майских событий. Он прорвался ко мне с челобитной в последний мой вечер в Кремле. При этом смог выбрать момент, когда отлучились и спальники, и охрана. Даже вечные мои сопровождающие Матвеев и Головин проспали его появление. Я тогда сильно удивился и испугался такой пронырливости этого горбуна. Не смотря на увечие, полученное в детстве, Глеб отличался необычной подвижностью. Движения его были быстры и резки, но по особенному точны. И если бы не память Петра, узнавшего его, я непременно посчитал бы, что Милославские решились на радикальное решение проблемы двоецарствия.
Ростом горбун был не выше царя, но, пожалуй, втрое шире в плечах. На обезображенном шрамами и заросшим курчавыми черными волосами лице его выделялись пронзительным блеском глаза. Именно их умный взгляд удержал тогда меня от немедленного поднятия тревоги. Глеб кинулся в ноги и скороговоркой отбил просьбу дать ему пропитание и не оставить милостью. Глухой рокот его голоса был понятен в каждом звуке, не смотря на скорость речи. Это так же заинтересовало меня, так как указывало на хорошее развитие мозга этого калеки.
— Хорошо, в милости не оставлю тебя, Глеб. Токмо матушке сказаться надобно. Почто к ней не пошёл прямо.
— Прости государь, за слова мои, но не возлюбила меня государыня-царица. Али не помнишь ты, что только твоим заступничеством был взят. Зело ты любил потешаться над моими плясками. Над тем, как я бояр кажу.
Я со стыдом вспомнил, как Пётр ребенком действительно забавлялся, заставляя шута танцевать, что, при увечиях того, получалось весьма карикатурно.
— Прости, был мал, да не разумен!
— Что ты, что ты государь! Зачем же ты винишься перед шутом? То дело господское над шутом потешаться.
В его словах я увидел столько затаенной грусти, что мне остро захотелось исправить несправедливость.
— Всё равно, прости, грех смеяться над увечьем. Будь покоен, тебя не забудут. Утром матушку упрошу тебя вернуть.
Глеб пронзил меня своим взглядом.
— Другой ты стал, царь-государь. Совсем другой.
— Пришлось меняться, шут. Такая жизнь настала.
— Правду народ баит, что дух в тебя вселился. Токмо спорят люди, каков дух, добрый, али худой.
Меня заинтересовала возможность узнать немного больше о том, как Пётр выглядит в глазах обычных людей. Узнать из независимого источника, так сказать. Что бы там не докладывал Майор о настроениях москвичей, как бы ни старался выглядеть беспристрастным аналитиком, не было у меня к нему абсолютного доверия.
— Расскажи, Глебко, как народ сказывает. Только правду говори!
— Шож царь-батюшка сказывать? Ты уж сам вопрошай, а я ничего не утаю, не скрою.
— Про всё рассказывай. Что думает простой люд про смуту, про царский двор, да по меня и матушку мою.
И Глебушка рассказал! Не ожидал я, что так заметны вселенцы. Казалось, что благодаря моей шизофрении удаётся не сильно выпячиваться, а все изменения прикрывать переживаниями. Думал, что специально готовившиеся к переносу темпонавты, так же смогли вжиться в новый мир. Но не тут-то было! Острый народный глаз подметил, а молва-сорока разнесла, что круг царя-младшего полнится странными, будто не русскими людьми, которые и молятся не по-московски и умения у них многие появились. Дворяне и другие ближние к царям про это ничего не говорят и удивления не выказывают. Всё списывают либо на суровость предков, что воспряла в юном царе, либо на монарши причуды, коим оказывается и дед, и отец Петра чужды в подобном возрасте не были. И неметчиной увлекались, бывало, и церковными службами по малости лет манкировали, только у них наставники были не в пример Натальи Кирилловне, держали их в суровости и страстям не потакали. А народ ещё глубже видел, особенно дворцовые служки. Доставалось не только царю. Малые, повседневные привычки выдавали и Капитана, и Майора и молодого Лопухина. Только Учитель был пока более прикрыт. А так "срисовали" всех попаданцев. Глебушка мне подробно обсказал, кто "не от мира сего" и почему Учителю прощается чудачество, а Ивана Нарышкина едва терпели, почему так доброжелательно приняли изменения в поведении Петра. Большое значение сыграли добровольная передача власти старшему брату и спасение родной сестры. Очень польстила мне народная молва, что царь по совести живёт и для правды народной более радетелен, чем Кремлёвские, кровь по-напрасну не льёт, но и себя в обиду не ставит. Может и Борис Голицын, здесь подыграл, но всё равно приятно было узнать, что считают и Петра, и всех Нарышкиных неправедно обиженными.
Подробно рассказал Глеб о бунте старообрядцев, о его усмирении верными Софье стрельцами. Последних жутко ненавидели посадские и мелкие служивые, а сторонников старой веры среди них, напротив, было много. Теперь получалось, что и старообрядцы относились к царю с жалостью. Считали, что выслали его Милославские с Патриархом из Москвы, дабы не был он за них. Софья-то в беседах разговаривала с царицей придерзко, и это так же не укрылось от взора народного. Странно только, что на Майора это отношение не распространялось. Напротив, его считали главным сподручником своего брата, который держит младшего царя под стражей и воли не даёт ни ему, ни царице.
"Интересно и неожиданно. Вовсе не рассчитывал на такое отношение к Петру. Как же многих разочаровать придётся! С церковью рвать никак нельзя, да и со стрельцами надо отношения выстраивать положительные, а такую народную любовь, такой имидж терять не хочется. В реале-то его не было. Или было? Пётр и тогда был гоним, и стрельцов вряд ли сильней любили. Может эта жалость и спасла его в нашем мире. Антихристом-то уже потом нарекли!" Тут меня затопил испуг проснувшегося ребенка: "Антихрист? Как? Почто? Меня?" Пришлось успокаивать: "Спи, спи дальше Петя, я для того и живу с тобой, что бы этого не было". Однако мальчишка спать уже не хотел. Он узнал Глеба, обрадовался, захотел, чтоб тот сплясал — потешил царя. "Нет, Пётр, подожди. Да и недостойна сия забава государя!" — одёрнул я ребенка.
