Начало (СИ) - Вязовский Алексей (лучшие книги TXT) 📗
– Навроде все ладно – я суммировал свои наблюдения Перфильеву с Мясниковым – Померз кто ночью?
– Нет – помотал головой Тимофей – Все живы, здоровы. Ляха поймали. На шпионстве. Чеснова этого.
– Курча?
– Его.
Перфильев поправил саблю за поясом, добавил:
– Ты, царь-батюшка, повелел следить за ним. Мои ребята углядели, что он на ямской двор заехал. С получаса там провел. Мы потом ямщика тряхнули – письмецо в Москву лях написал циферью.
Афанасий Петрович передал мне серый лист измятой бумаги. На нем действительно, шли рядами кривые цифры. На другой стороне было написан адрес. Лавка купца Сыромятникова на Орбате. Лично в руки.
– Где он? – я посмотрел на военачальников.
– Ямщик?
– Лях!
– В Старом Арыше стерегут – вздохнул Перфильев – В доме старосты. Ежели бы…
– Так вы его заарестовали? – я скрипнул зубами. Никакого понятия оперативной работы.
– А что ж, ему стол накрыть?? – удивился Афанасий Петрович. Мясников согласно кивнул – А ежели он не токмо в Москву написал бы, а и в Казань також? Ждите мол, ваш ампиратор Петр Федорович идет с полками, через день-два будет…
– Как-будто они и так не знают! – каждый день передовые разъезды имели стычки с правительственными пикетами. Перестрелки, конные сшибки.
– Так – я покрутил письмо в руках – Ляхов – раскидать по другим полкам. На их место офицеров из бывших барей. Это на тебе, Тимофей. А ты Афанасий Петрович, повели стеречь Курча крепко. Как разберусь с Казанью – узнаем, что за фрукт сей.
– Чего ждать? На дыбу подвесим, кнутом по спине пройдемся… Споет соловьем.
– Кнутом можно. Но лучше лаской.
– Со шпиком лаской?? – военачальники посмотрели на меня как на умалишенного.
– Да, господа казаки. Вести следствие пыткой можно. Но под кнутом Курч может оговорить кого невиновного, выдумать чего лишнего – проверяй потом, время трать… Лепше, когда такой человечек сам, искренне всхочет вести дела с нами.
– Ага, жди от него…
От бригадира и полковника так и несло скептицизмом.
Вопрос о необходимости преградить скопищам Пугачева дорогу к Казани поднимался и раньше. Это была любимая мысль честолюбивого генерала Александра Ильича Бибикова, недавно прибывшего в столицу губернии. С его приездом начали подходить и подкрепления. Два карабинерских полка, три гусарских и один кирасирский.
На последнем совещании в губернаторском доме по этому поводу вышел жестокий спор между стариком фон Брантом, главой Казани и генералом.
– Государь мой, – заявил Бибиков, кусая губы – Я почитаю позорным то обстоятельство, что местные власти не задавили до сих пор все движение. Слава российского оружия омрачается успехами мятежников. Доблестные войска императрицы Екатерины прославили себя в сражениях с таким неприятелем, как турки, коих янычарская пехота до сих пор почиталась непобедимой. Тактика Петра Первого, которую применяли и после него наши славные полководцы Миних, Румянцев и другие, состоит не в обороне от неприятеля, а в нападении на такового!
Но фон Брант лишь кривил рот, прихлебывая кофий, что подавали собранию три лакея.
– Я сам в молодости имел счастье служить под начальством графа Миниха – заявил он – И участвовал в его походе на Крым. Но война с врагом внешним отнюдь не сходна с действиями против мятежников.
– Чем это? – генерал раздраженно отставил чашку. Его полковники стали грозно выбивать трубки, хмуро переговариваться.
– А тем, что действующие части определенно знают, кто есть противник. Здесь же им приходится действовать, так сказать, слепо. Вот, пожалуйста – фон Брант пошелестел бумагами – Вчера село Никитовка, это рядом с Казанью, было полно людьми, законам повинующимися и приказы начальства выполняющими, а сегодня то же самое село перешло на сторону Пугачева. А как вы, ваше превосходительство, полагаете отличить верных граждан от бунтовщиков?
– По их действиям! Ежели они изъявляют покорность…
– Это не так-то легко. Сегодня они вам покорны, а ночью запалят конюшни с лошадьми. Или еще какую пакость учинят! Нет, господа, надо запереться в Казани и ждать пока Пугач от голода да холода вымрет.
– С кем запираться? – вспыхнул Бибиков – С конными войсками? Со мной пришел лишь один батальон Зарайского мушкетерского полка. Все остальные – это гусары, карабинеры, кирасиры… Поставим их на валы?? Нет! Только атака, один удар и все.
– Александр Ильич! – губернатор умоляюще посмотрел на генерала, потом на полковников – Раз уж ты все решил и имеешь повеление от ее величества, я слова больше не скажу. Но Христом богом прошу, оставь зарайцев для моей охраны. Ведь и в Казани неладно все. В горожанах шаткость образовалась. В слободах опасно стало, народец с оружием сидит. Вчера мне докладывали, что человечка от митрополита Вениамина поймали к Пугачеву.
– Не может быть! – полковники закачали головами, генерал Бибиков хмуро посмотрел на Бранта:
– Кто поймал? Шешковский?
– Нет, мои людишки – губернатор тяжело вздохнул – Степан Иванович, как приехал, только один раз заглянул представиться. Больше я его не видел.
– Дожили – горько произнес Бибиков – Обер-секретарь Тайной экспедиции пропал в мятежной губернии. Он еще хоть в Казани?
– Не имею таких сведений – Брант допил кофий – Так что насчет зарайцев?
– Они мне нужны для охраны батарей – покачал головой генерал – И дворянское ополчения я у вас тоже забираю.
Губернатор дрожащими руками закрыл лицо.
Во вторник 30-го ноября, императрица Екатерина собрала у себя совещание из доверенныхкруга лиц. Были: новгородский губернатор Сиверс, Григорий Орлов, Никита Панин, обер-прокурор Сената князь Вяземский, генерал-аншеф, граф Чернышев и личный гофмейстер императрицы пухлый Иван Елагин. Беседа велась в кабинете Екатерины за чашкой чая, без пажей и без посторонних. Чай разливала сама хозяйка.
Высота, свет, простор, сверкание парадных зал. Всюду лепное, позлащенное барокко, изящный шелк обивки стен, роскошь мебели на гнутых ножках, блеск хрустальных с золоченой бронзой люстр. Всюду воплощенный гений Растрелли, поражающий пышностью царских чертогов. Но кабинет Екатерины уютен, прост.
Все пьют чай с вафлями, начиненными сливочным кремом. В вазах клубничное и барбарисовое варенье. Чернышев ради здоровья наливает себе в чашку ром. А князь Вяземский, также ради здоровья, от рому воздерживается. Орлов опять-таки здоровья для, предпочитает пить «ром с чаем». И пьет не из чашки, а из большого венецианского, хрустального, с синими медальонами, стакана, три четверти стакана рому, остальная же четверть – слабенький чаек. Впрочем, ему многое дозволено…
Екатерина начинает беседу. На ее лицо стали заметные новые морщины – следы сердечных страстей и неприятных политических треволнений. Кожа под подбородок её значительно обвисла, лицо пополнело, вытянулось, утратило былую свежесть.
– Теперь, Иван Перфильевич, доложи нам по сути дела – обратилась она к Елагину.
Тот порылся в своих бумагах и, уставившись живым глазом в одну из них, начал говорить:
– Итак… прошу разрешения вашего величества… Екатерина кивнула головой. Воронежский губернатор Шетнев доносит, что меж крестьянами вверенной ему губернии стали погуливать слухи, что за Казанью царь Петр Федорыч отбирает-де у помещиков крестьян и дает им волю.
Раз! Второе: крестьяне Кадомского уезда, села Каврес, в числе около четырехсот душ, собрались на сходку и порешили всем миром послать к царю-батюшке двух ходоков с прошением, чтобы не быть им за помещиками, а быть вольными… «Требовать от батюшки манихвесту…»
Он привел еще несколько подобных же примеров и, отхлебнув обильный глоток чаю, сказал, словно отчеканил:
– Вот-с каковы у нас дела.
– Да… И впрямь дела не довольно нам по сердцу – вздохнула Екатерина.
После недолгого молчания Орлов заговорил:
– Я тут слышал, что еще милейший губернатор Шетнев вздумал с бухты-барахты обременять население излишними работами и тем самым неудовольствие в народе возбуждать. В этакое-то время, во время столь жестокой инсуррекции, он взял себе в мысль приукрашать подъезд к городу Воронежу дорогой. И это зимой! И для сего согнал более десяти тысяч крестьян. Сие некстати в рассуждении рабочей поры, а еще больше не по обстоятельствам. Не с дорог и просек губернатору начинать бы нужно, а есть дела важнее в его губернии, которые требуют поправления. А посему, – поднялся Орлов и, закинув руки за спину, принялся мерно и грузно вышагивать по кабинету – А посему, смею молвить, надлежало бы губернатору написать построже партикулярное письмо… А еще лучше вызвать его к нам да немного покричать на него… Покричать! – резко бросил Орлов. Голос у него – могучий, зычный. Когда он говорил, казалось, что грудь и спина его гудят.
