Отрок. Покоренная сила. - Красницкий Евгений Сергеевич (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
"М-да, характеристика… А мать-то… Ладно, не девочка, и не мне ее учить. Впрочем, может быть она и не с ним вовсе…Но, все равно, заняться Спиридоном придется вплотную. Дед ясно дал понять, что раз идея с лавкой и торговлей в округе моя, то и спрос — с меня. Надо въезжать в тему. Черт меня тогда за язык дергал…".
— Слушай, Петь. Так может Спиридон и в Турове натворил чего-то, а дядька Никифор его у нас спрятать решил?
— Запросто может быть. — Охотно согласился Петька. — Такой чего угодно натворить может.
— Ладно, ты иди к Кузьке доспех примерь, а потом мы с тобой сходим, проверим, как Спиридон к приходу ладей приготовился. Если что, вразумим… Вдвоем-то справимся?
— Справимся, он, паскуда, еще и трус. Мужики говорили: если дело к драке идет, так Спирька всегда смыться норовит.
Расставшись с Петром, Мишка отправился на поиски сестер — информацию надо получать из разных источников. Одно дело — мать с дедом, другое — сестры, у них на все проблемы иной взгляд, можно будет сравнить.
Искал сестер, а нашел мать. Она сидела на лавочке возле стены дома, держа на коленях какое-то шитье, а рядом, одной рукой подбоченясь, а другой опираясь на стену стоял какой-то типчик — весь из себя благообразный, нарядный и самоуверенный донельзя.
По всему видать, это и был тот самый Спиридон. Приказчик, как на картинке: прилизанный, с короткой ухоженной бородкой, тонкими, закрученными на кончиках усиками. Розовая, с шитым серебром оплечьем, рубаха, украшенные бисером сафьяновые сапожки…
Приторно улыбаясь, Спиридон что-то негромко говорил, время от времени наклоняясь к самому уху матери, а та совершенно явственно млела, тихо улыбаясь и медленно перебирая пальцами лежащую на коленях ткань.
"Тьфу, едрит твою… Ну скажите, ради Бога, сэр, почему бабам нравятся именно вот такие прилизанные типы? Невооруженным же глазом видно, что дерьмо! Ох, я тебе, Спиридоша, портрет-то отрихтую, ласковый ты мой… Нет, нельзя мать расстраивать…
Блин. Ничего, придумаем что-нибудь. Только бы он у гулящих девок какую-нибудь гадость не подцепил. Сифилис, слава Богу, из Америки еще не привезли, но и без него добра хватает… Интересно, Настена хоть триппер-то лечить умеет? Господи, о чем думаю! Ну, Спиридоша, чует мое сердце: добром мы с тобой не разойдемся".
Мишка, пока его не заметила мать, отшатнулся за угол и продолжил поиски сестер. Машка и Анька-младшая обнаружились быстро, но были заняты. Вернее, занята была Мария — разговаривала о чем-то, с серьезным хозяйственным выражением лица, с немолодой холопкой. Анька же топталась рядом, по-видимому горя желанием встрять в разговор, но не находя для этого повода.
Разговор, похоже и правда, был серьезный, поскольку немолодая женщина слушала Машку внимательно и, даже если и возражала, то делала это уважительно, а Машка с ней соглашалась, не чинясь. Деликатно дождавшись окончания разговора, Мишка подошел к сестрам.
— Здорово, сестренки! Ну вы вчера моих богатырей в самое сердце поразили! Прямо околдовали! Они аж с коней слезть забыли, так и сидели, разинув рот.
Непривычные к таким комплиментам девы зарделись. Сегодня они были "не при параде" — в обычных рубахах из беленого полотна и головных повязках, но обе от мишкиных слов расцвели так, что было просто приятно посмотреть. Впрочем, языкастая Анька нашлась с ответом быстро.
— Тоже мне, богатыри! Пацаны прыщавые, было б кого околдовывать!
— Ну, чем богаты, тем и рады. Извините, других нет. А рассказали бы вы мне новости, девоньки, а то я почти месяц в Ратном не был.
Мишка был уверен, что главной новостью будет Спиридон, но, к величайшему своему удивлению, ошибся. То ли девы очень уж добросовестно отнеслись к своим новым обязанностям, то ли мать спрашивала с них не за страх, а за совесть, но сначала пошли исключительно хозяйственные темы, из зон ответственности Анны и Марии.
Мишка узнал, что жилье до ума не доведено: бычьих пузырей для окон нет, полатей и лавок не хватает, из-за чего часть народу спит на полу. Крыши до конца не покрыты, холопские дети не присмотрены — двое уже чего-то наевшись, маются животами, а один подцепил какую-то коросту и т. д., и т. п. Это все было из зоны ответственности Машки.
Анька же, на которую, надо понимать, взвалили дела кухонные, обогатила Мишку информацией о том, что хлеб кончается, неизвестно: хватит ли до нови, но крупы, овощей, мяса и рыбы пока хватает. Огороды старые вскопали, но этого теперь мало, а подходящих мест для разведения новых поблизости нет. Холопы жрут в три горла, не напасешься, да еще мишкину ораву кормить…
Все это можно было слушать до бесконечности, поэтому Мишка, с трудом выбрав паузу в словесном потоке, поднял «неубиенную», с его точки зрения, тему — Спиридон.
Тема действительно оказалась благодатной. И умница, и красавец, и такой вежливый-обходительный! Такой веселый, столько занимательных историй знает! Одет всегда опрятно, красиво. О себе должное понятие имеет: вежлив, но не подобострастен. Везде-то он бывал: и в Нижнем Новгороде, и в Киеве, и в Турове… И по второму кругу: а собой хорош, а слова какие приятные говорит! Мишка уже начал подумывать, как этот фонтан заткнуть, как вдруг прозвучало:
— А дед, зверюга, его чуть не убил!
— Как это? — удивленно спросил Мишка, и был вознагражден душераздирающим повествованием о визите сотника Корнея на Княжий погост.
Были там у деда какие-то дела (какие именно, сестрам было неинтересно), а сделав их дед с погостным боярином Федором так загуляли, в такое буйство впали, что ну прямо половецкий набег учинили. Вышибли в боярском тереме две двери, разогнали прислугу, поломали в щепки: мебель, лестницу, перила на крыльце и дедову деревянную ногу.
Новых ног погостный плотник сделал аж пять штук, но дед их все каждый раз браковал, и пьянка продолжалась дальше. Приехавший на Княжий погост Спиридон обнаружил следующую картину. Из-за забора боярского подворья, на всю улицу гремел холопский хор, исполнявший песни похабного содержания, сам погостный боярин стоя на карачках возле курятника, непонятно зачем, шуровал внутри просунутой в щель жердью. При ближайшем рассмотрении оказалось, что в курятнике, словно петух, сидит на шестке совершенно несчастный погостный писарь, а под ним мечутся две напрочь рассвирепевшие свиньи, чью ярость боярин Федор упомянутой жердью и стимулировал.
