Прыжок с кульбитом и валидолом (СИ) - "Сербский" (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
До меня вдруг дошло, что мама всегда готовила завтрак для меня. Нет, семейство тоже кушало, но старалась она именно для сына. И только сейчас я осознал эту простую и очевидную истину особенно остро.
- Это мама? - спросил я робко.
- Ну да, - несколько удивленно отозвалась другая часть меня. - А добрая поленница под навесом у сарая - моя заслуга.
- Не помешает еще подрубить, - пробормотал я, медленно разжимая левый кулак.
Пузырек валокордина выпал из рук.
- Так и путешествуете вместе? - догадался Антон.
- Хочешь это обсудить? - ответил любимым вопросом психоаналитика.
- Ты приходишь сюда с пузырьком второй раз, - сразу попал в точку Антон.
Что ж, пусть рассуждает. А я послушаю. Так получилось, что постоянно солирую здесь, задвигая его вглубь сцены, на место припевки. Хорошо это или плохо, еще предстоит понять.
- У тебя наверняка есть одежда, - продолжил он. - Уж трусы - точно. Но ничего такого сюда не проходит. Или ты живешь там без белья?
- Белье у меня есть. И более модное, - пробормотал я, трогая семейные сатиновые трусы. - А это что?!
- Утренняя эрекция, - недоуменно ответил Антон. - Забыл, что ли?
Забыл! Стыдно признаться парню, но я и о сексе забыл.
Когда это было последний раз? На Новый год, кажется, с соседкой Ритой. Романтично так, под елкой. Однако новогодние елочные украшения звенели очень недолго. Скомкано как-то все прошло, и то с помощью мощных медицинских препаратов для мужчин.
- Антон, а вот за это проси что хочешь, - растрогано прошептал я, из-под резинки трусов разглядывая чудо дивное, утреннюю эрекцию.
- Так уж и все? - ехидно уточнил он.
- Умолять буду, чтоб ты взял!
- Я подумаю... А еще ты притащил лист бумаги. Не модные трусы, жаль конечно, однако на размышления наталкивает.
- Да, Антон, еще как наталкивает, - я засмеялся в предвкушении новых возможностей. - Листок важен так же, как молодецкий задор. Ты понял? Я могу носить сюда вещи.
Мама, прищурив взгляд, от кухни помахала рукой:
- Сынок, завтрак на столе!
Она ласково улыбалась, вытирая руки полотенцем. Мама всегда была доброй и улыбчивой, со всеми непременно уживалась. Разговаривала тихо, очень редко повышая голос. Должно было случиться что-то невероятное, чтобы она вспылила. Помнится, когда я зимой провалился под лед, мама не только кричала, она еще и дралась. Рыдая, высказала мне все, что знал о себе точно, и о чем не догадывался. Пока отец стаскивал с меня обледеневшую одежду, ему, за компанию, тоже прилетел подзатыльник. Получив указание 'выпороть паршивца как сидорову козу', он даже ремень офицерский свой в чулане разыскал. Но сначала отец растер меня спиртом, и заставил выпить полстакана огненной воды. Удивительное дело, но на следующий день я проснулся огурчиком.
- Бог помог, - убежденно заметил Антон. - Даже насморка не выскочило.
Бог помог, конечно, только из проруби вылез я сам. Как течением не утянуло, можно одним чудом объяснить. А ребята не помогли, отбежали подальше. Винить их не стал - бросились бы спасать, могли всей группой под лед уйти. Однако дружеские отношения треснули весенним льдом, в эту компанию меня больше не тянуло. Ну и мама, конечно, повлияла своеобразно, когда коньки запретила категорически. Она их даже из дома унесла.
- Да, - согласилась другая часть меня. - Нехорошо тогда получилось.
Но нет худа без добра. Потеряв коньки, я всерьез увлекся гитарой. Так-то и раньше неплохо играл, но теперь записался в кружок, а дома в любую свободную минуту мучил несчастный инструмент. Походя собрал ламповый усилитель, присобачил его к кинаповской колонке. На деку гитары установил самодельный звукосниматель, слепленный из высокоомных наушников. Получилось неплохо. Журнал 'Радио' рулит! Параллельно я поднял владение балалайкой. Наслушавшись вражеских музыкальных радиостанций, попробовал блюзовые квадраты на балалайке, и сам обалдел от возможностей инструмента. Первоначально меня подтолкнула мама, с детства поющая народные песни и отлично владеющая разными инструментами - барабанами, гармошкой, балалайкой, мандолиной и даже домброй. Я начал вникать в теорию, а преподаватель кружка практику направил. Сильно помог, нагружая сложными домашними заданиями. Потом я оснастил мамину балалайку звукоснимателем, и в доме стало два электрических инструмента. Ей мощное звучание понравилось, мы потом частенько репетировали дуэтом.
Мой авторитет на улице вырос до небес, ребята и девчата вечерами ломились к нам в дом, чтобы 'послушать музыку'. Весной, как потеплело, я вынес гитару на улицу и, обладая слабым, но задушевным голосом, моментально стал местной звездой. Все девчонки оказались моими, они выстраивались в очередь, чтобы записаться на свидание. Завистники и обманутые любовники постоянно угрожали расправой, иногда били, а недавно даже слегка подрезали, но это так, издержки славы.
Звезду заметили в школе, пригласили в школьный ансамбль, а потом я пошел на повышение - в оркестр при клубе гипсового завода. Это был высочайший уровень районного масштаба, весь поселок тусил там на танцах.
- В твоих воспоминаниях слышна ирония, - с обидой заметила другая часть меня.
- А ты еще не слышал, как вырос мой уровень за сорок шесть лет, - парировал я. - Вот придем на репетицию, и я устрою вам закат разума на гей-параде!
- А что такое 'гей-парад'?
- Ну, это мы тоже обсудим, но позже, после завтрака, - ответил я, умываясь.
Полевого супа на курином бульоне, с крупой и картошкой, в моем рационе не было лет сорок. Со свистом втянув обжигающее варево, я блаженно зажмурился. Сложная гамма ярких, необычайно острых ощущений захлестнула вкусовые рецепторы языка.
- Кайф! - счастливым голосом подтвердила другая часть меня.
- Я бы сказал больше: полный улет, - откусив солидный кусок хлеба, я оторвал ногу от вареной курицы.
- Посолить! - подсказала другая часть меня, и своевременный совет был немедленно исполнен.
Короткая жизнь в этом мире подарила столько впечатлений, что я не переживал за двадцать лет. И следует заметить - еще не вечер!
- Хорошо сидим, а, Антон? - никакого дискомфорта от соседа в голове не ощущалось. А ничего тут странного нет, ведь это же я, только сорок шесть лет разницы.
Зеленый лук, петрушка и соль крупного помола замечательно сочеталась с горячей, исходящей паром куриной ногой. Еще на столе меня дожидалась тарелка тонко порезанной брынзы и отдельно - армянский лаваш. Но это на десерт, если влезет.
Лишив курицу второй ноги, я встал из-за стола, чтобы налить молока в кружку. Каждое утро козье молоко нам приносила тетя Римма с Третьей улицы. Если дома никого не было, она оставляла стеклянную банку на кухонном столе, и забирала вчерашнюю посуду. Деньги за товар мама закладывала внутрь, в платочке. Еще тетя Римма носила козий сыр, но только по воскресеньям - каждый день такое нам было дорого, не по карману.
Покончив с легким завтраком, я задумался, переводя взгляд со своего несколько вздувшегося живота на чугунок с вареной картошкой. Он уже слегка остыл, дышал горячим паром, но не так яростно.
- Чего ждем? - вкрадчиво спросила другая часть меня. - Забыл, где вилки лежат? Так мне не трудно напомнить, в буфете! А сливочное масло, кстати, в холодильнике.
- Как прошел вечер? - улыбаясь, на кухню заглянула мама.
- Сначала в школе были танцы, а потом поехали на набережную, - вклинился в разговор Антон, и правильно сделал. - Гуляли, веселились, катались на кораблике. Под утро разошлись по домам.
- Что, и драку не заказывали? - мама усмехнулась.
- Обошлось, - честно доложил Антон. - Отдельные уроды нашлись, конечно, но их быстро успокоили без меня.
- Ой, чуть не забыла, - вскинулась мама. - Отцу на работу позвони, он тебя пожалел, будить не стал.
Отцу позвонить надо обязательно! Хотя бы для того, чтобы просто услышать его голос. Вот доем картошку, и сбегаю к больнице. Там телефон-автомат редко ломают.
