Морской волк - Савин Владислав (книги онлайн TXT) 📗

Я заговорил с ним по-немецки — и он понял! Он действительно оказался немцем, хотя уже несколько лет как кончилась война! Нашей злосчастной победой, позволившей Системе выплеснуть свою заразу в прежде мирную, цивилизованную Европу. Германская оккупация и связанные с ней эксцессы были кратковременным явлением — теперь же, боюсь, несвобода придет надолго!

Я люблю свою Родину, когда она страдает. Тогда в ней проглядывают лучшие, святые черты. Я ненавижу ее, когда она упивается победой, позволяющей законсервировать все затхлое, косное, несвободное. Пусть этот несчастный немец стрелял в нас на честной войне — но теперь, когда наконец настал мир, он для меня прежде всего человек, имеющий такие же общечеловеческие права, как любой. И первое из них — это право на свободу, даже более значимое, чем право на жизнь.

Звали его Броддек или Бродде.

Капитан первого ранга Лазарев Михаил Петрович

Подводная лодка «Морской волк». Карское море.

Это полный сюр — старший майор НКВД читает Солженицына на борту атомного подводного крейсера, посреди Карского моря, в тысяча девятьсот сорок втором году!

Освоился старший майор Кириллов у нас на удивление быстро. Причем интересовали его в первую очередь не технические новшества — а информация и люди. Он неизменно присутствовал на «накачках» Григорича личному составу, перезнакомился со всеми командирами БЧ, легко говорил и с мичманами, и со старшинами — и как-то незаметно стал в кают-компании почти своим. Даже нашел общий язык с Пиночетом. Ну и конечно, уделил особое внимание Сан Санычевой библиотеке, а также всем книгам, оказавшимся на борту.

Войны, понятно, никто не отменял. Радиообмен шел интенсивный — со штабами флота, Беломорской флотилией, с Диксоном, Щ-422, и даже с К-22, которая, задержавшись с выходом, должна была лишь сегодня вечером присоединиться к нам. Но старший майор уверенно держал руку на пульсе — теперь наши уже знали все и были ко всему готовы, в отличие от той истории, когда все у нас пришло в судорожное движение лишь после гибели «Сибирякова». Никто не будет теперь метаться в поисках несуществующих рейдеров — состав и дислокация сил противника были известны точно. Тем более сил этих осталось… U-251, что болтается сейчас поплавком где-то на севере Карского моря — если наши о ней не вспомнят и не возьмут в плен, ох, не завидую фрицам! — и «Шеер», тщетно пытающийся сейчас пробиться сквозь льды. Что совершенно напрасно, поскольку наш караван, «Третий Арктический», уже прошел мыс Челюскина на сутки раньше, чем в нашей истории, и уходит все дальше. Кстати, у нас этот караван, чудом избежавший встречи с «Шеером», пройти сквозь ледяные поля не смог, вернулся, и суда его «капельными рейсами» шли позже в Исландию, причем кого-то утопили подлодки. Теперь, надеюсь, проскочат — сутки в северных морях это очень много!

Двадцать третьего немцы должны были бомбить Сталинград. А немецкие танки едва не ворвутся в город, но будут встречены у Латошихи девчонками-зенитчицами, которые все погибнут, но задержат фашистов на несколько бесценных часов, позволив нашим организовать оборону. Двадцать четвертого будут бомбить Архангельск. Но Кириллов успел передать информацию — интересно, кто его адресат, неужели сам Лаврентий Палыч? — и, надеюсь, наши успели хоть что-то предпринять. Если и там, а не только у нас на Севере, дело идет лучше, чем в реале, — значит, история уже переводит стрелки с того пути на новый.

Оставшееся время товарищ старший майор заполнял чтением. И беседами с людьми, которые, несмотря на «партполитработу», все больше осознавали, не абстрактно, а по-настоящему, что вместо РФ-2012, они по возвращению попадут в сталинский СССР. Естественно, разговор зашел о «зверствах кровавой гэбни», в доказательство которых Родик с «Региона» стал размахивать «Архипелагом», прихваченным с собой.

— Прочесть дай! — попросил Кириллов. — А то ты обвиняешь, а я ни сном ни духом, в чем… Что, в вашем времени это в школьной программе, как Лев Толстой? Так тем более интересно, что там о нас пишут. Ну и талмуд! Как кирпич. Это на сколько ж мы там назверствовали? К вечеру осилю — и отвечу. Лады?

Читал Кириллов на удивление быстро. На мой вопрос, как, он ответил нехотя — методика есть. Учили их, когда он в Москву с границы служить приехал, в тридцать девятом — объяснять долго, и подписка.

Ага, секретная! Три правила: не проговаривать, взгляд по странице не возвращать и расфокусировать, чтобы сразу несколько слов ухватить. Есть еще что-то, но эти главные. Система скорочтения супругов Бородиных была популярна в Питере в конце восьмидесятых — подлинное спасение для студентов и курсантов в ночь перед зачетом. Оно?

Кириллов лишь руками развел. Вы потомки — у вас прогресс!

Сразу скажу — лично я к Солженицыну равнодушен. В отличие от моего отца. Именно благодаря ему я впервые взял в руки его «шедевры», еще в Питере, в училище, в конце 80-х. Кстати, с самыми лучшими ожиданиями — да и официозная критика в те времена была скорее в плюс. «Иван Денисович», «Матренин двор», «В круге первом». «Архипелаг» я до самого конца не дочитал, а на «Красном колесе» споткнулся окончательно. Ну не мое это — категорически!

Причем виноват в этом, как ни странно, тоже мой батя, учивший, что хорошая книга должна обязательно делать мир лучше. Заставить что-то понять, повернуть под неожиданным углом. Именно это имел в виду еще Нобель, завещав, что премия по литературе имени его должна вручаться за лучшее ИДЕАЛИСТИЧЕСКОЕ произведение — не путать с сусально-слащавым. Безвыходная чернуха же, «все плохо», «мы в полной ж…» имеет право на существование лишь в одном случае: «люди, проснитесь — хватит спать!», привлечь внимание к чему-то страшному, уже надвинувшемуся, ну, как Чапек в «Саламандрах». Тогда в этом ключе «Архипелаг» следует расценивать исключительно как призыв к свержению существующей власти! Перестройка, начавшаяся в тридцать седьмом, — и двадцать второе июня; на германо-японской границе все спокойно — дальше объяснять?

— Талантлив, местами очень даже неплохо, — сказал Кириллов, возвращая книгу, — что единственно в плюс. А в минус — все остальное. Оправдываться не буду, поскольку неблагодарное это дело — укажу на иное. Человек получил лагерный срок (справедливо или нет, вопрос другой). Но вышел, абсолютно не раскаявшись, уверенный, что ему ни за что сломали жизнь. И как он будет расплачиваться, мстить, если талант литературный у него, безусловно, есть? Верите, что он будет абсолютно беспристрастен?

Дальше — сидел он, судя по приведенной биографии, в Казахстане. Так откуда он про колымские лагеря знает? Ах, ему записки присылали? Так вы поверьте, нет ни одного сидельца, который бы не уверял, что тяжесть не по вине или вообще ни за что — ВСЕ так говорят! Кроме того, есть и такая вещь, как лагерный фольклор, которым матерые зеки новичков пугают: часть страшилок точно оттуда!

Ну например: «На Кемь-Ухтинском тракте близ местечка Кут в феврале 1929 года роту заключенных, около ста человек, за невыполнение нормы загнали на костер, и они заживо сгорели». Двадцать девятый? Это, выходит, через шестнадцать лет кто-то записал? Что до возражений — так я на вашем «компьютере» нашел, лучше и мне не выразить:

«…ведь любой лагпункт — это не только место, где зеки „тянут срок“, а еще и хозяйственная единица со своим планом работ. Лагпункт — это производственный объект, где зеки — работники, а начальство — управляющие производством. И если где-то „горит план“, то лагерное начальство может иногда удлинить рабочий день зеков. Такое нарушение режима ГУЛага часто и случалось, в рот им пароход. Но чтобы своих работников уничтожать ротами — это дурь, за которую само начальство непременно было бы жестоко наказано. Вплоть до расстрела. Ведь в сталинские времена дисциплину спрашивали не только с рядовых каторжан, с начальства спрос был еще строже! Так что резолюция моя будет такая… Сука он позорная, ваш Солженицын. Больше мне нечего сказать».