Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости (СИ) - Линник Сергей (чтение книг .txt) 📗
— Андрей, у тебя нормально? Ты как? — спросил Михаил во внезапно наступившей тишине.
— Я цел, этот двухсотый [3], в голову, — ответил Андрей. — Ты как?
— Цел. Повезло, водила чуть не попал, прыткий, гад, рукав мне порвал пулей. Тоже трехсотый, стонет за машиной.
— А молодой?
— Сейчас посмотрю молодого, — ответил Михаил и через пару секунд раздался глухой выстрел. — Тоже двухсотый.
— Давай к водиле тогда. Я справа, ты слева, пошли. Миша, за пассажиром смотри.
— Не учи ученого. Пошли!
Водитель лежал на спине тяжело дыша и пуская изо рта кровавые пузыри. Наган отлетел в сторону при падении и он никак не мог до него дотянуться. Михаил выстрелил в него и водитель, дернувшись, затих.
— Пассажир, — сказал Андрей.
— Я готов, давай, — ответил Михаил и направил ствол в сторону дверцы.
Андрей рывком распахнул дверцу и одновременно со звуком открывающейся дверцы услышал выстрел. С заднего сиденья сползал полный мужчина в полувоенном френче, выронив пистолет на пол. Рана на правом виске сомнений в исходе выстрела не вызывала.
— Двухсотый, сам, — сказал Андрей, пощупав пульс на сонной артерии и приподняв веко покойника. — Решил в руки врагу не сдаваться.
Он отошел от машины и посмотрев в лицо Михаила, спросил:
— Ну, и на хрена ты это натворил? Видно же было, что пацан этот просто на нервах весь, начальник, небось, его накачал, успокоили бы, отвезли этого борова куда-нибудь и поехали по своим делам. Всё же наши. Что теперь? Хорошо, дорога пустая, а ну появись здесь какой-нибудь патруль, положили бы нас ни за грош.
— Психанул я. Как этот прыщ про Маленкова завопил, так крышу и снесло, после деда никак не отойду.
— Давай убираться, Миша, и поехали быстрее отсюда, — Андрей достал из кармана платок и вытер ручку дверцы «эмки», которую он перед этим открывал.
— А что убираться? За нами и так весь НКВД охотится.
— Давай-ка я теперь за руль сяду, а то ты еще чего натворишь, — сказал Андрей. — Иди, теперь ты ложись отдыхать.
До Москвы добрались без происшествий. Все три кордона на дороге проехали без вопросов, везде ограничивались простой проверкой документов. И свежая царапина, которую оставила пуля из нагана водителя Маленкова на крыше машины, никого не заинтересовала.
— Куда теперь? — спросил Андрей, когда «эмка» пересекла Садовое кольцо.
— Предлагаю машину бросить возле редакции, а самим пешком потом к трем вокзалам, снимем квартиру там, отсидимся.
02 ноября 1941 года
Все газеты Советского Союза вышли в этот день с одной и той же одинаковой первой страницей в траурной рамке. Справа вверху сообщалось, что вчера, первого ноября одна тысяча девятьсот сорок первого года, после тяжелой кратковременной болезни в пятнадцать часов тридцать пять минут скончался выдающийся деятель нашей партии и Советского государства, член ЦК ВКП(б), кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК ВКП(б), секретарь ЦК ВКП(б), депутат Верховного Совета СССР товарищ Георгий Максимилианович Маленков. Ниже размещался портрет товарища Маленкова, обращение от Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) и Совета Народных Комиссаров Союза ССР, некролог, подписанный всеми вождями, обращения от центральных комитетов, народных комиссариатов и прочая, прочая и прочая [4].
Известие об этом принес вместе с газетой «Московский комсомолец» Михаил, когда вышел после обеда для того, чтобы позвонить и узнать, есть ли новости о Лене и Насте.
Комнату на Первой Мещанской, в доме сорок шесть с литерой «А», в котором, как гордо сообщил им маклер, живет гроссмейстер Ботвинник, они нашли безо всякого труда, как и предложил Михаил, на площади у трех вокзалов. Проверять наличие в доме шахматиста ни Андрей, ни Михаил не стали [5], а, накупив в коммерческом магазине еды, заперлись в съемной комнате и, не обращая внимания на посторонние шумы, легли спать и проспали с небольшими перерывами почти весь день первого ноября.
— Хрен с ним, с Маленковым, — сказал Андрей. — Что там с нашими?
— Долетели, на месте.
— Слава богу, — радостно выдохнул Андрей. — Ради такого дела и выпить не грех.
— Давай выпьем, — сказал Михаил. — Имеем право. Наливай.
Андрей разлил в стаканы коньяк и они выпили. Первую за здравие, вторую — за упокой, а третью — просто так.
05 ноября 1941 года
На улицу без лишней нужды по обоюдной договоренности не выходили. Рисковать напрасно перед самым финишем не хотелось. Но пятого утром Михаил собрался и ушел звонить, как он сказал, треклятым коллегам. Отсутствовал он долго, часа два и Андрей всерьез обеспокоился. Контрольное время, после которого комнату надо было покинуть, заканчивалось уже через час, так что когда в замке загремел, поворачиваясь, ключ, он достал пистолет и снял его с предохранителя.
— Я это, я, — сказал Михаил, открывая дверь.
Андрей вздохнул с облегчением, если бы Михаил сказал, что он один, пришлось бы стрелять — такой был договор.
— Есть новости? — спросил он Михаила, снимающего плащ-палатку.
— Новости? А как же, есть, давай, освобождай место и будем смотреть очень интересные фотографии.
Андрей сбросил со стола лежавшие там книги, с помощью которых они скрашивали свой досуг (второй и четвертый тома «Тихого Дона», «Легенда о Тиле Уленшпигеле» и собрание стихотворений Семена Яковлевича Надсона) и Михаил с торжественным видом положил на стол конверт из плотной коричневой бумаги.
— Открывай, — сказал он.
— А ты что, не смотрел? — спросил Андрей.
— Мельком глянул, конечно. Открывай уже.
Андрей дрожащими руками открыл конверт и достал из него две фотографии размером тринадцать на восемнадцать.
На первом фото на ступеньках у левой двери главного входа Монреальского университета стояли Лена (на предпоследней ступеньке первого пролета) и, справа от нее, Настя (на последней ступеньке). Лена держала руки за спиной (Андрей заметил новое пальто, выгодно подчеркивающее ее фигуру и ботинки), а Настя, улыбаясь в камеру самой широкой из всех возможных улыбок, держала, прижимая к новому пальто обеими руками, книгу, заголовок которой не был виден, но обложка была очень знакома.
— Вот засранка, — восхищенно сказал Андрей. — Она нас всех сделала.
На второй фотографии Лена сидела за столом и держала в руках номер The Gazette [6] за первое ноября, субботу. Прямо перед ней на столе стояла кофейная чашка.
— Что про нас?
— Сегодня в восемь вечера, возле Рижского вокзала, или как он там сейчас, да, Ржевский, нас заберут, поживем в казарме на аэродроме. Вылет десятого, аккурат в день советской милиции. Вот так, но родине свой первый день рождения отпраздновать не получится.
— А у тебя когда день рождения?
— Восьмого декабря. Как раз в день смерти Джона [7], мне десять тогда было. Помню, отец еще сказал, мол, запомни этот день, как точка отсчета тебе будет на всю жизнь.
10 ноября 1941 года
Едва самолет оторвался от земли, Андрей понял, зачем им вручили по тулупу — в самолете царил собачий холод. Кроме них двоих летел еще один мужчина, сопровождавший штабель ящиков, которыми было уставлено почти всё свободное пространство.
— Олег, — первым представился попутчик, низкого роста, полноватый, на вид далеко за пятьдесят. — Ну что, за встречу, пока не сильно замерзли? — сказал он, открывая солдатскую флягу, судя по разнесшемуся запаху, с коньяком.
До Анадыря они добрались за двадцать восемь часов, что, как сказал пилот, было очень даже неплохим результатом. Сразу по прилету Михаила с Андреем проводили в кабинет военного коменданта. Там они сдали все советские документы, а взамен получили канадские паспорта и три купюры по пять канадских долларов, две английских и одну французскую, с каждой из которых на них подозрительно щурился Принц Уэльский [8]. Михаил стал Майклом Маккензи Морганфилдом, что делало его если не родственником, то тезкой блюзмена Мадди Уотерса [9], а Андрей превратился в Джона Чемберса [10], что заставило его удивиться шуткам судьбы: книги серии «Темной башни» он любил. Еще через пять часов их запихнули в DC-3 американских ВВС, забитый коробками и ящиками почти доверху.
