Павана - Робертс Кит (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
Эленор была заперта на неделю в своей комнате, а когда дверь открыли, наотрез оказалась выходить… а две недели спустя отец застукал ее на том, что она у колодца вместе с солдатами стреляла в цель из арбалета. Он без промедления вызвал сенешаля. Пусть Эленор поживет при королевском дворе в Лондониуме — уж там-то ей некогда будет заниматься верховой ездой, соколиной охотой и копаться в автомобильных моторах. Пора ей осознать свое социальное положение и усвоить то, что должно уметь знатной девушке. Роберт дал сенешалю тайные инструкции, завершив их темпераментным восклицанием: сделайте из нее леди — или прирежьте. Через две недели ее увезли из замка, невзирая на рыдания и вопли. Отец провожал ее у ворот, но она не удостоила его даже взглядом. За это Эленор упрекала себя до скончания дней своих — ведь ей так больше и не довелось свидеться с отцом.
Несчастье случилось в один из церковных праздников, когда во внутреннем дворе замка были разбиты шатры акробатов, жонглеров и продавцов сладостей, посреди веселых криков, и хохота, и треска дубинок, которыми, меряясь силами, охаживали друг друга молодые парни из окрестных деревень. Конь Роберта оступился на мосту и сбросил хозяина; милорд ударился головой о камень и рухнул в глубокий ров, из которого была спущена вода. Все ярмарочные шумы тут же стихли; из Дурноварии доставили лучших докторов, однако у Роберта был пробит череп, и он, не приходя в сознание, скончался. Эленор оповестили посредством семафорного телеграфа уже через час, но как она ни спешила, отца живым уже не застала.
Она похоронила его в Уимборне в тамошнем старинном соборе в усыпальнице, которую он построил для своей жены; траурный кортеж — убранные черным крепом лошади и автомобили — медленно вернулся в Корф-Гейт под тяжелую дробь барабанов. Был тихий сентябрьский день, но пронизывающий ветер дул с моря, а над землей нависло свинцовое небо.
Завидев родной замок, Эленор натянула поводья и сделала остальным знак двигаться дальше. Остался один сенешаль; его лошадь переминалась на холодном ветру, покуда траурный кортеж не миновал их и не скрылся в дали. Эленор повернулась; она выглядела старше своих лет: под глазами залегли тени, на щеках следы слез…
— Ну вот я и гранд-дама, — невесело сказала она. — А там — мое поместье…
Сенешаль промолчал, зная ход ее мыслей; она тяжело сглотнула и отбросила волосы от глаз.
— Джон, сколько лет вы служили у папы?
Казалось, он тщательно высчитывает. Но после паузы он сказал:
— Много лет, миледи.
— А до этого — его отцу?
Ответ был такой же:
— Много лет, миледи…
— И служили отменно. А я вот, расставшись с ним, ни словечка не написала… И все из-за ерунды. Уж я и забыла, почему мы сцепились в первый раз. Да что уж теперь… — Эленор в молчании гладила лошадиную гриву, которую трепал ветер. — Есть у вас меч?
— Да, госпожа.
— Дайте его мне и спешьтесь. Пожалуй, это все, что я могу сделать…
Сенешаль протянул ей меч и сквозь навернувшиеся слезы проводил глазами клинок дамасской стали.
— Для человека таких достоинств, как вы, титул — пустой звук, — сказала она. — Но, надеюсь, вы не откажетесь принять его от меня.
Он преклонился на одно колено. Эленор слегка коснулась клинком его плеча.
— Не знаю, утвердит ли король мое решение, но для нас вы отныне сэр Джон…
Затем она пришпорила коня и поскакала в сторону замка, щуря глаза и всматриваясь в знакомые, сейчас расплывчатые, очертания башен и зубчатых стен. Так она вернулась в этот дом, скорбящий об утрате хозяина… А вскоре навлекла на себя гнев первосвященника.
С самого начала общественное положение Эленор было не без странности. Лорды Парбекские владели своим феодом — своими землями — как вассалы короля; при нормальном развитии событий ее бы спешно выдали замуж, чтобы поместье как можно скорее попало в мужские руки. Но нельзя было не считаться с тем, что в один прекрасный день Эленор, в качестве внучки последнего из Стрэнджей, могла унаследовать капиталы фирмы, — а в те времена экономического спада годовой налог, выплачиваемый этой гигантской компанией, составлял немалую долю монарших доходов. Поэтому король Чарлз, который намеревался весной совершить длительную поездку в Новый Свет (ибо Северная Америка, пусть и номинально, принадлежала ему), решил до своего возвращения оставить все как есть — утвердить Эленор во владении замком, невзирая на то, что многие представители высшей знати противились этому решению.
Она отнеслась к своим новым обязанностям с высочайшей серьезностью. Первой среди намеченных задач был объезд совместно с окружным судьей границ ее владений, дабы устранить те мелкие недоразумения, которые обнаружились после смерти отца. Поездка совершалась без помпы, в сопровождении одного сенешаля. Эленор останавливалась у тех домов и фермерских хозяйств, которые ее чем-то заинтересовывали, вела беседы с людьми на их простецком наречии, чем произвела немалое впечатление на своих подданных, живущих на обширных пространствах дорсетского края. Там, где она находила тяжелую нужду, она смягчала ее не денежными подарками, которые обычно быстро утекали в местные таверны, а раздачей одежды и еды, а также раздачей фригольдов — то есть дарила землю арендаторам. Эленор увидела такое море беспросветной нужды, что пришла в ужас и задумалась над собственным образом жизни.
— Сделано немало, сэр Джон, — сказала она однажды вечером вскоре после возвращения в Корф-Гейт. — Однако, в сущности, я ничего не достигла. Разумеется, любому приятно получить хоть малое облегчение благодаря крохотному дару благотворительницы, но по большому счету это пустяки. Один-другой фермер порадуется тому, что больше не надо горбатиться, чтобы выплачивать еженедельную ренту сеньору, но остальным-то как помочь? Пусть папа римский с негодованием отрицает, что церковь налагает запрет на определенные формы прогресса, но факт есть факт: мы были и будем малочисленной нищей нацией, которая влачит полуголодное существование. Так что же конкретно я могу сделать?
Разговор происходил за ужином в домике, построенном в шестнадцатом веке позади большого дворца. Отложив прибор, Эленор указала рукой на мебель, на увешанные картинами и коврами стены и горячо продолжала:
— Не отрицаю, что мне все это нравится, мне приятно покупать лошадей, собак, лучшие ткани и духи, все то, о чем простые люди и мечтать не смеют… Поверите ли, — сказала она с застенчивой улыбкой, — когда мой несчастный отец услал меня в город, я возымела фантазию убежать, отказаться от богатств и начать простой образ жизни, обрабатывать землю, работать на свое семейство — как заурядная пейзанка. Но когда я увидела реальность, как на самом деле живут эти самые «пейзане», желание мое как рукой сняло. Меня страх берет, что я могла бы кончить тем же, чем и деревенская девушка, нарожать без числа детишек от какого-нибудь безмозглого мужика, который припахивает навозом, и помереть лет в тридцать от непосильного повседневного труда. Или это звучит слишком цинично? Скажите мне честно, а то вы все молчите да молчите.
Сенешаль с улыбкой налил ей вина.
— Намедни заспорила я с отцом Себастьяном, — задумчиво продолжила Эленор. — Я процитировала стих о том, что должно свое имущество раздать бедным. Он покивал: дескать, прекрасная мысль, а потом сказал, что при более внимательном чтении Писания приходишь к пониманию, что людям, для их же блага, совершенно необходимы учителя и понукатели. Но это же отвратительно, подумалось мне, и я не удержалась, высказала это вслух. Я сказала: продай церковь хотя бы половину золота с алтарей — и можно было бы обуть каждого в этой разутой стране и сделать множество других добрых дел. Начни папа это благое дело у себя, в Риме, я бы с готовностью отказалась от многих предметов роскоши здесь, в Корф-Гейте. Мне показалось, что отцу Себастьяну очень не понравились мои речи. Знаю, не стоило дразнить его, но иногда он меня так раздражает… Такой на-а-абожный, куда там! А толку-то, толку! Вот он идет сквозь пургу помолиться за больного ребенка — и я говорю: какой добрый человек! Но потом мне приходит в голову: а будь у отца этого ребенка побольше денег, может, и не заболел бы малыш? Так, наверно, доброта не в том, чтобы сквозь пургу… а в чем-то ином?
