Рацухизация - Бирюк В. (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
— Не юли. Я — знаю. Я — слышала. Бабы про всех сказывают. Который — как. Так, как ты сегодня со мною — таких нет! Откуда у тебя такие… умения? Это в геене огненной так учат?! Чтобы бедным бабам совсем мозги вынести?! Чтобы дуры наши души свои христианские вашему князю Тьмы продали? За вот такое… за разврат такой?! Говори! Ой! Ты чего творишь?! Ай!
Она так интенсивно трясла меня, так старалась вытрясти из меня правду о моём происхождении, образовании, национальности, партийности и вероисповедании… Уселась верхом мне на живот, дёргала меня за плечи. А вот ручки мои шаловливые… которые, кроме как на её бёдра — положить некуда, оставила без внимания. А ведь я предупреждал: у меня была неделя воздержания. Это сколько ж разиков я пропустил? Надо, надо догонять. Восстанавливать общий счёт и улучшать собственную карму.
Тем более, что её седловка на моём животе… конкретно — её промежность на моей нежной коже чуть ниже пупка… прикосновение её ног к моим бокам, конкретно — шлюсами и шенкелями… и завораживающее движение её грудей перед моим носом… конкретно — туда-сюда…
Как бы ты не седлал лошадь — седло сползёт вперёд, на нижние лошадиные рёбра. Там её, подпруги — место. А вот когда вместо жеребца — мужчина, а вместо седла — женщина… Она тоже сползает. Но — вниз. Пока не наденется. Там её, подруги — место.
Агафья крайне растерялась. Удивилась, заволновалась. Попыталась сняться, уперлась мне в грудь руками, но я держал крепко. Потом чуть отпустил и, когда она приподнялась, снова осадил на… на место. На место подруги. И ещё раз. И ещё.
— Гапа, как тебе так?
— Как… как на колу. Глубоко и твёрдо. О-ох.
Я остановился, давая время привыкнуть к новому для неё положению. Агафья чуть отдышалась и стала осторожно осматриваться по сторонам, потом с интересом принялась разглядывать меня сверху, наклоняя голову то к одному, то к другому плечу.
— А ты… ты отсюда… непривычно смотришься. И опочивальня твоя… Иначе… О, а у тебя за иконой паутина, и угол не метен.
Она села прямее, поморщившись мимоходом от внутренних ощущений, прикрыла соски ладонями и принялась с удивлением крутить головой, рассматривая комнату в трепещущем свете лампадки.
— Интересно-то как… Как-то… по-взрослому… Не так, как с подушки. И ты — совсем другой. Ну, сверху вниз-то.
Она хихикнула:
— Лысенький, молоденький. Будто дитя малое на постели. Титьку пососать хочешь? Ха-ха-ха! Чудно. И чего теперь?
Я осторожно подсунул свои ладони под её. Чуть сжал её груди и осторожно потянул вверх. Она неуверенно, непонимающе послушалась, подчинилась моему движению.
— А теперь — поехали!
И мы поехали. Поскакали. Постепенно увеличивая размах и скорость этого… «аллюра». Я, честно говоря, не ожидал сколько-нибудь выдающегося результата — слишком непривычно для девушки. Но ей всё непривычно! При таком непрерывном потоке инноваций каждая последующая всё более воспринимается уже как норма. Что позволяет сосредоточиться на собственной реакции. А не на глупостях типа: «хорошо ли я выгляжу? Правильно ли я подскакиваю? В той ли тональности брякают мои серьги?…».
В какой-то момент она оскалилась, плотно зажмурила глаза и, рыча и мотая головой, устроила такой… галоп. Видимо, вспомнила какой-то запомнившийся персонаж из личной жизни, на котором очень хотела… верхом поездить.
Потом упала мне на грудь и чуть слышно сообщила:
— Всё. Я умерла.
Впрочем, «умерла» — ненадолго. Устроившись поудобнее на моём плече, смущённо попросила:
— Ваня, ты… ты про эти наши игры… не рассказывай никому.
Не понял. Это вообще не мой стиль. Дела постельные — не тема для обсуждения. Нет, я понимаю, бывают экстремальные ситуации: в суде, в больнице, в церкви, на телевидении, в соцсетях… Но так-то болтать… мне не свойственно.
— Не говори никому. Люди… завистливы. А уж бабы-то… Ежели узнают, что я на тебе верхом ездила… Съедят. Да и тебе худо будет. Уважать перестанут, насмехаться начнут. А уж мне-то… Ой, Ванечка, стыд-то какой. Ведь не можно бабе сверху быть! Ведь от господа заповедано: муж в дому голова. А ежели голова в… внизу… Грех-то какой! Забьют меня, Ванечка, до смерти. Заклюют, утопят… Тебе-то, чёртушка мой миленький, твой… не к ночи будь помянут — поможет, выведет. А мне погибать.
Посопела в шею и задорно добавила:
— А и ладно! После такого… сладкого — и смерть не страшна. Я теперь — баба настоящая. Да ещё и непростая! Такого попробовала! С самим чёртом… кувыркалась! На Звере Лютом — каталася! Ха-ха-ха! У тебя — вся вотчина под седлом, а я — на тебе верхом! Не, точно с зависти все полопаются! О-ох… Ты не обижайся — я сейчас посплю малость.
И она мгновенно засопела.
Забавно. Я как-то не думал, что эта позиция так… неприемлема аборигенам. А оно-то оказывается для туземцев — выражение крайнего разврата, нарушение исконных устоев. С отсылками к Святому Писанию, к основам семейного уклада и социальной организации общества.
«Бабе сверху быть неможно!». Точка. Абсолютная истина. Нарушение карается всеобщим презрением в отношении мужчины и обвинением в разврате и ведовстве в отношении женщины. Оба «отношения», силами православной церкви и святорусского общества, переводятся из моральной плоскости в материальную. Панночка из «Вия» тоже ездила верхом на парне. Концовка известна: недоучившийся философ забил девушку поленом до смерти.
Кажется, только в «Декамероне» аббат-бенедиктинец применяет эту позицию, причём исключительно из соображений техники безопасности и в целях снижения травматизма:
«он взобрался на постель монаха и, взяв во внимание почтенный вес своего достоинства и юный возраст девушки, а может быть, боясь повредить ей излишней тяжестью, не возлег на нее, а возложил на себя и долгое время с нею забавлялся».
Монах, подглядывавший за процессом, честно сообщает аббату:
«Мессере, я еще недавно состою в ордене св. Бенедикта и не мог научиться всем его особенностям, а вы еще не успели наставить меня, что монахам следует подлежать женщинам точно так же, как постам и бдениям. Теперь, когда вы это мне показали, я обещаю вам, коли вы простите мне на этот раз, никогда более не грешить этим, а всегда делать так, как я видел, делали вы».
«Отмазка» принимается аббатом без изумления. Включая равноценное отношение к сексуальной позе и к обрядам католической церкви.
Вывод: даже в весьма продвинутой части европейского общества — среди монахов-бенедектинцев, в наполненной культурой и прогрессом Италии, с начинающимся уже Ренессансом, столетие спустя после моего «сейчас»…. - такая поза широким массам неизвестна, считается сакральной, требует специального разрешения духовного наставника и начальника.
В христианском средневековом мире позиция «дама сверху» — жёсткое табу. Что вызывает яркие чувства. Неважно какие: восторг ли от собственной смелости, ужас ли от неизбежности наказания… Главное: переживания — сильные. Крепкий шнурок на человеческой душе.
«Запретный плод — сладок» — давняя христианская мудрость.
Построить подходящую ситуацию — дело техники. Важно, что такой поводок можно накинуть и уверенно за него дёргать — потому что крепкий. Потому что — табу. А нарушение табу — вызывает мощные эмоции.
Прав был Иисус:
«знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст Моих».
«Тёплые» — неуправляемы. На них не накинешь «ошейник» сильных эмоций.
«После нескольких лет наблюдения за своим сознанием Будда Шакьямуни пришёл к выводу, что причиной страдания людей являются они сами, их привязанность к жизни, материальным ценностям, вера в неизменную душу, являющаяся попыткой создать иллюзию, противостоящую всеобщей изменчивости. Прекратить страдания (вступить в нирвану) и достигнуть пробуждения, можно путём разрушения привязанностей и иллюзий устойчивости с помощью практики самоограничения».
