Рацухизация - Бирюк В. (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Она сидела на полу и высказывала свои претензии, глядя мне в лицо. А тут — глаза опустила.
Мда… Как много душевных страданий и переживаний отпадает, стоит только посмотреть на то, что у тебя под носом.
Я уже говорил, что сплю по-волчьи? Что каждые четверть часа, не просыпаясь, встаю на четвереньки и делаю круг по своему «палкодрому»? Что от этого резко усиливается циркуляция крови в организме, мозг быстрее насыщается кислородом, и я высыпаюсь быстрее? Всего этого в одежде не сделаешь — мешает. Вот, я как был, так за ней вдогонку из-под простынки и кинулся. Теперь, соответственно, очень… наглядно видно мое к ней отношение. Весьма доброжелательное. Насчёт «добра» — пока не знаю. Но «желательность»… аж звенит.
Я ухватил её руку, поднял и прижал к своему сердцу. Пальчики немножко жирные. После сала. Но я — не брезглив. А в этой ситуации — может, оно и к лучшему. Медленно повёл её растопыренной ладошкой по своему телу вниз. По груди, по животу… В последний момент она попыталась вырвать свою руку. Не дал. И её пальчики… нервно трепещущие, испуганно отдёргивающиеся, любопытно возвращающиеся… смелеющие миг от мига и сжимающиеся в плотный горячий потный кулачок…
— Мягче, Гапушка, мягче.
Встревоженный, жадно ищущий взгляд взволнованных, поднятых на меня глаз. Игрушку отберут?! Что-то не так сделала?! Я такая неловкая, неумелая…
— Ой… Тебе… больно?
— Нет. Просто не спеши.
Я осторожно разжал её кулачок, чуть нажал на затылок, наклоняя и приближая её голову. Удивление, недоумение, сомнение, испуг… А… а что… и так…? а как же… можно…?
Мягкое, но сильное и уверенное, давление моих рук на её голове направляло, подталкивало и способствовало… Способствовало проявлению её инстинктов. Её собственное любопытство — способствовало ещё больше.
В 18 веке каждый химик-экспериментатор, получив новое вещество, должен был его обязательно лизнуть. Чтобы сообщить научной общественности, среди прочих характеристик полученного в пробирке продукта, о его вкусе. Некоторые от этого помирали. Агафья, конечно, не средневековый химик. И продукт… не в пробирке. Но ей — любопытно попробовать. Лизнуть. И здесь… и здесь… О-ох, блин…
Она рассматривала меня снизу с совершенно детским интересом: и как оно тебе? А если вот так? А если язычком прижать? А если вот тут пальчиками… Манипулятор-экспериментатор!
— Гапа! Не крути мне яйца! У меня от этого голова кружится. И не кусайся.
Она, кажется, хотела извиниться. Но когда рот занят… а освобождать для всяких акустических глупостей… Глубже. Ещё глубже.
Насчёт гениальности моей генитальности… преувеличение. А вот насчёт «гналось и запрещалось»… При всём различии моего нынешнего занятия и описанного Владимиром Семёновичем, видны параллели:
Первый шаг в правильном направлении уже сделан: она помалкивает. Я — тоже. Терпеливо продолжая ласково улыбаться сверху в её запрокинутое лицо.
Постепенно мы поймали «правильные характеристики» — фазу, амплитуду и частоту. И начали их согласовано менять. Она лишь изредка вскидывала на меня взгляд, проверяя моё состояние. А я успокаивающе улыбался в ответ: живой я пока, живой.
Прилагать усилий уже не требовалось, можно спокойно развязать узел платка у неё на темечке. И правда: полный парад. Под дорогим платком, завязанным по-бабьи — кикой, обнаружилась чистенькая белая косыночка, уже чуть пропотевшая, и толстая тёмно-русая коса, скрученная в башенку. Выдернутые три изукрашенных костяных гребня освободили её, и она немедленно развернулась до полу. Агафья инстинктивно дёрнулась подхватить. Потом крепче ухватила меня за бёдра и заработала интенсивнее. Блин, свалит же! С ног сшибёт! Энтузиастка…
Вот ещё одно прямое нарушение кондовой исконной посконности: платки завязаны по-женски, а коса — девичья. Что точно соответствует её сути: выглядит как женщина, а сама девчонка.
Под двумя слоями ткани сыскалось ещё одно несоответствие: кривические височные кольца — традиционное украшение девушек. И серебряные сережки — более распространённые среди замужних женщин. Сочетание — интересное… И — позвякивает. Сравнительный анализ ювелирных технологий домонгольской Руси… вместе с понятиями: чернь, зернь и финифть… отложим до более подходящего… Ух, как меня забирает! Да не то, что она…! А то, что меня самого…
Главное: уши. Я добрался до её ушей! Маленьких, аккуратненьких, тёплых, чуть вспотевших. Нежных… до слёз. И беззащитных… тоже до слёз. Девочка, хочешь я тебе песню спою? Про твои ушки? Про женские уши надо сочинять и петь. Петь — именно в них. Песни, баллады, эпосы… О-ох… не спою. Тут и без арии такое… крещендо накатывает… О-ох… ещё разик. Ещё глубже. Ещё. И — замерли. Всеми остальными членами. Кроме дёргающегося в судороге. Уточняю: судорога называется — «любовная». Во-от. Да. Хорошо.
Я присел рядом с ней на корточки и, поглядывая в раскрасневшееся, чуть замученное лицо пытающейся отдышаться, нервно сглатывающей женщины, произнёс в это милое ушко формулу «заклятия Пригоды». Формулу полного подчинения души и тела. Мучительного смертного наказания. И моей защиты. Вечной. На том и на этом свете. Подчинения её — моей воле, подчинения меня — моей жадности, заботе о части моей собственной души, вкладываемой в эту женщину.
Привязанность — это не от кого-то к кому-то, это — связь между двоими.
— Живая? Выпить хочешь?
Помог подняться, она растерянно пыталась найти у себя на голове снятые платки, ошалело смотрела на налитую стопку в своей руке. Пришлось чокнуться с ней кувшинчиком. Блин! Крепкую, однако, Мара штуку делает. Как бы не за пятьдесят градусов. Что-то типа «Охотничьей». А эта — закидывает и закидывает. И не закусывает.
Какая-то она… нерадостная. Чуть отдышалась и снова: глаз не поднимает, губы кривит. Будто опять плакать собралась.
— Ваня… Господине. Я ж… Благодарствую, господине, за заботу, за снисхождение к робе твоей бестолковой, неумелой. Спаси тя бог, что не побрезговал старухой негожей. Дозволь, пойду я…
— Стоять! Гапа, что ты опять себе напридумывала?!
— Ой, да как же ж можно?! Не можно робе глупой, бессмысленной господину выговаривать, упрёки какие, укоризны…
— Хватит! Ты внятно сказать можешь?!
Ага, «внятно»… Она села и разрыдалась. Хорошо, что у меня хоть последний рушничок чистый оставался. И я с ним — вокруг неё вприсядку. У-тю-тю… а кого это у нас глазки со слёзками, а у кого это носик с протечкой, у кого это вместо мозгов мякина…
На последний вопрос ответ очевиден — у меня.
— Я к тебе зачем пришла? У-у-у… Чтобы ты меня вые… у-у-у… испортил. А ты меня… у-у-у… И я теперь… ы-ы-ы… как пришла девкой-целкой… ы-ы-ы… а теперь они все… у-у-у… господин несхотел-побрезговал… а-а-а… что ж мне ныне — к этому козлу идти?… в зенки его…лядские глядеть… ы-ы-ы…
— Не пойму я — в вотчине полно мужиков. Неужто тебе и выбрать некого? Шла бы ты замуж. Такой-то умнице да красавице от женихов, поди, и отбоя нет.
— У-у-у… они все… они говорят: раз до таких годов — одна, значит — больная или порченная. Ы-ы-ы… Как узнают что я… у-у-у… девица, так сразу шарахаются. Одни козлы криворылые… да дураки мохнатые… остаются.
Мда… Сходный случай описан в «Тихом Доне»: казак пытается подхватить сифилис. Чтобы его комиссовали из армии. Находит подходящую даму. По внешним проявлениям — должно быть оно самое. Но при ближайшем рассмотрении обнаруживает девицу. Не совсем юного возраста. От чего приходит в крайнее разочарование. Как всегда, эмоциональная оценка зависит не от сути явления, а от соотношения желаемого и получаемого.
