Путь домой (СИ) - Турундаевский Андрей Николаевич (прочитать книгу TXT) 📗
— Понимаешь, паря, скоро всем живоглотам конец придет. Трудовой народ поднимется — всех господ на куски порвёт. Рабочие люди — сила!
— Какая сила? — конторщик недоверчиво хмыкнул. — У царя войско да жандармы — вот настоящая сила, с ружьями и пушками. Что против них твои бомбисты — разве что какого-нибудь губернатора взорвать. Так царь найдет, кем взорванного заменить. Желающие появятся, только свистни.
— Э-э, в армии тоже люди всякие служат. А против оружия обязательно другое оружие найдется, — Тимоха с пьяной ухмылкой подмигнул собутыльнику. — Только тсс! Никому ни слова! Понимаешь?
— Понимаю, друг! Могила!
— Так вот, была у нас в воскресной школе учительница Ольга Владимировна. Работала до весны. Барышня, конечно, образованная, культурная, но могла, если кто ей не по нраву придется, обложить так, что иной старый мастер покраснеет. А жених ейный, то есть теперь уже муж, на нашем заводе инженер, он социалист, завсегда к нашему брату рабочему благоволит, умные книжки почитать даёт.
— И чего? — скривился конторщик. — Инженер со своей бабой собираются бомбы в министров кидать, как летом в Питере?
— Вот еще! Ольга Владимировна завсегда говорила — бомбы бросать в господ, что тараканов по одному давить. Умаешься до смерти, а прусаков не выведешь. А умный хозяин избу вымораживает. Так и Россию надо целиком выморозить и прибрать. И железные метлы для такой уборки уже готовятся. Раз вечером, давненько уже это было, приезжает Ольга Владимировна на завод. Ну, думаю, к своему мужику — дело молодое. А господин инженер в тот день руку поранил машиной. О чем-то они пошептались. Потом инженер и говорит: "Тимофей! Мы знаем, что вам можно доверять. Не могли бы после смены нам помочь — только никому ни слова?" Отчего же не помочь хорошим людям? И поехали мы на новом моторе господина Вельяминова — инженер сам управлял, хоть рука завязана. Ох и страху я натерпелся! Всю Москву проскочили, не успел оглянуться — уже по Ярославскому тракту катим. Сворачиваем к одной даче — а хозяина я узнал. Английский инженер, что как-то раз помогал нашему налаживать станки из Бирмингема, а потом рассказывал рабочим про социализм. Оказалось, что надо какие-то ящики вынести с дачи и погрузить в авто. Наш инженер грузить не мог из-за руки, поэтому меня и позвали. Мы с мистером Вильямсом перетаскали всё, только один ящик обронили. Оттуда такие железные хреновины посыпались — вроде ружей, только покороче. Инженеры говорят, мол, это новое оружие, с ним рабочие легко справятся с царскими жандармами и солдатами.
— Ну а куда ружья эти повезли? — спросил почти протрезвевший конторщик.
— Чего не знаю, того не знаю. Дали мне денег на извозчика, а дальше поехали сами. Дескать, на месте есть, кому разгружать…
Кошелев с удовлетворением прочел донесение конторщика. Вот и сгодились православные активисты. Одного избили до полусмерти, другой напился до белой горячки, зато третий раздобыл полезные сведения. Надо будет отметить удачливого агента и организовать слежку за инженером Андреем Вельяминовым и его супругой. А московским жандармам поставить на вид: опрашивали ведь окружение Вильямсов, от означенного инженера получили формальный ответ и на этом успокоились.
Петра Сергеевича опять заваливали донесениями ревнители православия. Куда ходили, с кем общались Андрей Васильевич и Ольга Владимировна. Какие-то дальние родственники, однокашники по гимназии и императорскому техническому училищу. Всех приходится проверять — а толку чуть. Такие благонамеренные, что тошно становится. Самым опасным карбонарием среди знакомых инженера оказался его товарищ по училищу, подписавший петицию о необходимости срочного благоустройства отхожих мест на Ярославском вокзале.
Кошелев меланхолично перебирал бумаги, куря дорогие гаванские сигары, когда в гостиничный номер вошел жандармский офицер с приглашением от великого князя Сергея Александровича. Императорский дядя и одновременно свояк, московский генерал-губернатор, звал Петра Сергеевича к себе на прием. Многоопытный чиновник понимал, что предстоит отчет о проделанной работе, в какие изысканные выражения не облекалась бы беседа.
Резиденция генерал-губернатора располагалась на Тверской, в двух шагах от "Националя". При личном общении великий князь произвел на Кошелева неприятное впечатление, несмотря на безупречные манеры. Что-то порочное было в этом джентльмене с холеной бородой. Петр Сергеевич, умевший добывать компрометирующие сведения и доверявший своей интуиции опытного сотрудника спецслужб, всё больше убеждался в справедливости слухов о содомских наклонностях "князя Ходынского". Поговаривали и об оргиях с участием великого князя Павла Александровича, младшего брата генерал-губернатора, и его жены, греческой принцессы Александры. Черт их разберет! Похоже, у царской родни принято понимать призыв Христа любить ближнего своего в самом буквальном смысле, причем без различия пола и возраста. Ходили также разговоры о романе великой княгини Елизаветы Федоровны, родной сестры императрицы, и Владимира Джунковского, адъютанта генерал-губернатора. Возможно, великий князь сам поощрял шашни своей супруги, чтобы не препятствовала противоестественным увлечениям мужа. Однако под маской святоши красавица Элла скрывала не только любовные страсти, но и изрядное властолюбие, побуждавшее великую княгиню манипулировать своей истеричной сестрой и ее мужем-императором.
Цедя слова, генерал-губернатор напомнил питерскому гостю, что официальный шеф московского отделения православного союза именно он, великий князь Сергей Александрович, и любые действия с участием московского актива ПС без согласования с ним недопустимы. Формально его императорское высочество был прав, однако Кошелев видел, что реально великий князь делами организации не занимался, свалив их на помощников, превративших отделение в собственную кормушку. Махинации сотрудников бросали тень и на генерал-губернатора, но тот не вмешивался, не выгораживая проштрафившихся и не отмежевываясь от них. Скорее всего, Сергей Александрович Романов считал себя надежно защищенным от любых обвинений своим родством с царём. Не без оснований — за Ходынку вину свалили на полицмейстера Власовского, а великого князя даже не сняли с должности. Но теперь высокопоставленный содомит резко изменил отношение к делам.
Петр Сергеевич попытался осторожно выяснить причины такой перемены, скрываемые под маской начальственного гнева. Но Сергей Александрович рта не давал раскрыть.
— Что вы мне докладываете, милостивый государь? — почти кричал великий князь. — И чем вы занимаетесь в первопрестольной? Собираете клевету на самых достойных подданных империи! Посылаете моих людей с пустяковыми поручениями! И это в то время, когда бомбисты готовят покушения на самых важных лиц в государстве! Под ударом основы Российской монархии!
Генерал-губернатор размашисто перекрестился.
— Но позвольте, ваше высочество, я всеми силами стараюсь расследовать убийство верных слуг империи…
— Это вы можете рассказывать газетчикам. А на самом деле серая скотинка, сиречь русский мужик, тысячами гибнет сейчас в Маньчжурии. Какое значение имеет гибель еще сотни мужиков? Совсем недавно я посетил Санкт-Петербург и услышал очередное пророчество нашего дорогого друга. Будущее ужасно! Ищите бомбистов и не отвлекайтесь на мелочи!
Кошелев видел нелогичность речи великого князя, пытался безуспешно возражать, ссылаясь на необходимость расследования ростокинского происшествия и для борьбы с эсеровским терроризмом. Но с таким же успехом можно было проповедовать трезвость выпивохам в извозчичьем кабаке. "Дорогим другом" в придворных кругах последнее время именовали Никитина. Бывший женевский душегуб периодически ошарашивал окружающих новыми апокалиптическими пророчествами. Петр Сергеевич не присутствовал при последних беседах Никитина и Сергея Александровича, но догадывался, что речь опять шла о предсказании будущего. А что если за агрессивным, но нелогичным напором великого князя стоит банальный страх? Генерал-губернатор услышал про собственную гибель и старается её предотвратить, отодвинув на второй план все остальные дела…
