Засечная черта - Алексеев Иван (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Наевшиеся и, главное, напившиеся воеводские приспешники стали с прибаутками и матерной руганью подниматься со своих мест и обступать сидевшего дружинника полукольцом.
«Ты нас не уважаешь!» – извечная присказка всех пьяных драк на Руси.
Разик легко вскочил, сделал шаг в сторону, вытянул вперед руки с раскрытыми ладонями. Этот жест не таил в себе угрозу, напротив, обозначал беспомощность жертвы, то есть вводил в заблуждение нападавших. Одновременно вытянутые руки ограждали пространство, необходимое для дальнейших действий, ибо, подпустив противников на слишком близкую дистанцию, невозможно защитить себя от внезапного удара.
– Что вы, православные! Что я вам сделал? – растерянно лепетал Разик, разворачиваясь лицом в середину полукруга и, как положено, не глядя в сторону крайнего, заходящего слева противника, то есть того, кому предназначался первый удар.
Пора!
С резким шипящим выдохом, сокращавшим грудную клетку и удлинявшим удар, Разик на подскоке выбросил влево правую руку с вытянутыми, плотно сжатыми пальцами, одновременно скручивая корпус и плечо. Пальцы попали туда, куда был направлен взгляд, в глаз левому крайнему врагу. Для такого удара важна не сила, а длина выпада. С диким криком боли первый противник, согнувшись, схватившись за поврежденный глаз, отлетел назад и выключился из боя на пару минут. Разик мгновенно раскрутил корпус в противоположную сторону и нанес следующему в полукольце врагу мощный удар в голову кулаком левой руки, тут же добавив правой. Получилась классическая «двоечка» из английского бокса с поправкой на скрестный шаг рукопашного боя русских дружинников. Второй был готов, мешком рухнул, где стоял. Третий противник, видя, как один его товарищ получил в глаз, а другой – в нос и челюсть, инстинктивно поднял руки, защищая лицо от готовящегося удара. «Нет, милый! То, что я сейчас делаю, называется „растаскивание". Получи-ка теперь удар туда, куда не ждешь. По нижнему уровню, то есть прямой ногой по коленке!»
На четыре удара ушло две секунды. Теперь – быстрый выход в образовавшуюся тройную брешь. Разик выскочил из окружения, оказался за спинами врагов, отбежал на три-четыре сажени к стене. Нападающие с дикой руганью принялись разворачиваться в его сторону. Дальше никакая техника первого удара, никакой рукопашный бой уже не помогут. Конечно, еще пару-тройку врагов он вырубит наверняка, но тут же будет сам задавлен всей массой тел. Будь на месте Разика Михась, он, пожалуй, еще поиграл бы со смертью, попытался бы снова зайти в тыл нападавших, пробежав по стене или перепрыгнув через головы, попутно врезав кому-нибудь ногой в висок. Но финал все равно один.
Разик расстегнул подсумок, выхватил ручную бомбу с секретным запалом, разработанным в Лесном Стане, за Забором, тщательно спрятанными от всего мира гениальными русскими оружейниками. Он выдернул смотанную на специальную ось бечевку, раскрутив тем самым колесико, высекшее от трения о кремень искру. Вспыхнул, зашипел, потрескивая, запал-замедлитель, из запальной трубки выполз сизый дымок. Дружинник поднял дымящуюся бомбу над головой, выкрикнул оглушительно, перекрывая матерки и угрозы приближающейся к нему толпы врагов:
– Там порох! Всем лечь на пол, взорву к чертовой матери!
Нападающие замешкались, приостановились. Разик, на самом деле не желавший городить гору трупов своих соотечественников, хоть и не вполне соблюдающих Божьи заповеди и занимающихся вместо военной и государственной службы исключительно грабежом и насилием, метнул бомбу за их спины, под дубовый пиршественный стол. Он сам упал на пол, ногами к взрыву, закрыв голову сцепленными ладонями.
Тугая волна взрыва прокатилась по палате, плотно забив уши коротким мощным громом. Тяжеленный стол подпрыгнул, раскололся в нескольких местах. Брызнули фонтаны вин и разносолов, куски снеди с блюд, чарки и ложки разлетелись в разные стороны, разноцветным дождем накрыли все пространство пиршественной палаты.
Оглушенные и контуженные незадачливые воеводские приспешники повалились на пол, как снопы соломы под порывом ветра. А Разик уже вскочил, достал вторую бомбу, высоко поднял ее в вытянутой руке:
– Всем лежать и не шевелиться! Кто дернется из палаты за дверь – разнесу тут же весь терем на куски! Будете лежать смирно – пощажу и отпущу к утру души на покаяние!
Убедившись, что его призыв дошел до тех, кто не был в отключке, Разик выскочил за дверь в уверенности, что час-другой он может рассчитывать на полную свободу действий и отсутствие попыток какого-то бы то ни было сопротивления.
Дружинник взбежал вверх по лестнице в светлицу терема, легко прыгая через три ступеньки. Окинув взглядом несколько дверей, он почти сразу определил нужную. Она была самой массивной, украшенной всевозможными вычурными финтифлюшками. Разик постучал в эту дверь, крикнул по-английски:
– Кэт, Джоана, это я!
Ему открыла Джоана. Войдя в палату, Разик закрыл за собой дверь и на всякий случай задвинул засов, чтобы никто не помешал им, вернее, Катерине выполнять важное дело, а именно допрашивать воеводу.
Аверьян Мартемьяныч сидел на лавке с расширенными от ужаса глазами, застывший взгляд которых был направлен в одну точку. Его нос, расквашенный точным и выверенным ударом бойца особой сотни Катерины, распух, из него текла кровь, обильно смачивающая усы, попадающая прямо в рот. Ощущение вкуса собственной крови на губах способно выбить из колеи даже весьма мужественного человека. Впрочем, воевода мало походил на героя. Он дрожал как осиновый лист и инстинктивно старался отодвинуться от Катьки, которая, поставив одну ногу на лавку, нависала над ним всем телом, одной рукой схватив за бороду. В другой руке у девушки был тот самый абордажный кортик, о котором недавно вспоминал Разик. Катька держала лезвие перед глазами допрашиваемого. Оно было зеркально гладким, сверкало и переливалось в огнях многочисленных свечей, освещавших малую столовую палату. Но самый кончик кортика был покрыт кровью, Катька специально провела им по воеводским усам, чтобы запачкать лезвие. Кровь эта собиралась тяжелой каплей на острие. Капля, постепенно набухая и увеличиваясь, вот-вот должна была сорваться. На это самое острие, на эту каплю крови и был направлен полный ужаса взгляд воеводы, еще пять минут назад ощущавшего себя всесильным повелителем в своих владениях. Его верный подручный, Хальник, считавшийся в городке здоровым мужиком и лихим кулачным бойцом, лежал неподвижно посреди горницы на полу, на дорогущем персидском ковре, и не подавал признаков жизни. Страшная гостья завалила его голыми руками, одним-единственным молниеносным движением.
Катька лишь мельком взглянула на Разика, коротко кивнула ему и продолжила только что начатый допрос:
– Ну что, козлище позорное, ошкурить тебя, как бревно? Нос, уши и прочие члены как сучки пообрезать или все же вспомнишь добром, куда дружинника нашего раненого дел?
Воевода, обретя наконец дар речи, залепетал жалобно и невнятно:
– Прости меня, боярыня, бес попутал! Ничегошеньки я про дружинника вашего знать не знаю, ведать не ведаю! Соврал я вам давеча, чтобы в свой терем привлечь! А сам-то я в глаза никого и видеть не видывал и слыхом не слыхивал! Берите, что хотите, злато-серебро, меха и каменья драгоценные, только пощадите, живота не лишайте!
– Как ты думаешь, Кэт, он врал тогда или сейчас? – по-прежнему по-английски спросил Разик. – Он действительно не видел Майка или же боится признаться, что... – Разик запнулся на последнем слове, бросил взгляд на Джоану, побледневшую как полотно, и закончил фразу чуть по-другому, чем первоначально намеревался: – ...что заключил его в темницу или выдал опричникам?
– Выяснением именно этого вопроса я сейчас и занимаюсь, брат полусотник, – отвечала Катька на том же языке. – Так что ты уж меня пока не отвлекай, а лучше осмотрись, план нашего прорыва еще раз обдумай.
Тряхнув воеводу так, что он слегка треснулся затылком о стену, Катька приблизила к нему лицо, уставилась в упор леденящим душу взглядом, которому позавидовала бы любая подколодная змея.
