Зима стальных метелей (CИ) - Лабунский Станислав (книги бесплатно без TXT, FB2) 📗
Пригорюнился народ, а Снегирев что-то оживился, сделал какие-то выводы, и принялся командовать.
— Сержант Михеев, построить отряд!
Капкан бодро-весело метнулся к освобожденным.
— В две шеренги становись!
Все зашевелились, затолкались, но быстро с местами определились. Капкан их по стойке смирно поставил, о числе старлею доложил. Семьдесят три человека нас стало, включая шестерых раненых.
— Сводный отряд бойцов НКВД! Слушай приказ! Считать, что пребывания в плену не было. В связи с краткосрочностью контакта с противником. О данном факте докладывать запрещаю. Четыре часа отдыха. Затем выдвигаемся на Видлицу. Там и суда Ладожской флотилии и железная дорога. Разойтись!
Кто-то у костра стал бурчать, что таких приказов не бывает. Раздался глухой удар. Упало тело.
— Если кто хочет на гауптвахте посидеть, с нашими следователями особых отделов поговорить, и остальных за собой утащить, пусть такой говорун сразу в озере топится, другим жизнь не портя, — прокомментировал свои действия Михеев.
А звали его, как и меня Олегом. Тезки, значит.
С рассветом, прикончив на завтрак весь припас, от печенья и сухарей, до сахара и последней банки тушенки, вышли в путь. С двадцать первым веком меня связывали телефон, кроссовки и пара носков в рюкзаке. Аста ла виста.
Весь мусор, в том числе и бинты, обертки и другие отходы тщательно в костре сожгли. Не надо погоне лишних данных давать. У нас было одиннадцать винтовок, ручной пулемет, два пистолета и пять гранат на всех. Свой трофейный «Лахти» я скрыл, поэтому командир отдал мне обратно винтовку. Штык был отстегнут, и вручен побитому Капканом комсоргу. Чтоб хоть как-то его утешить. Ухо у него опухло, и стало красивого сине-зеленого цвета. Так ему, дураку и надо, тоже мне, приказы обсуждать во время войны….
Ходить здесь все умели, людей было много, у носилок с ранеными подменялись через каждые десять минут, прямо на марше. Головной дозор согласно уставу, арьергард с пулеметом, так и шли до самого озера, что на всех европейских картах обозначено Ладожским морем.
В поселковой временной комендатуре нас поджидали неожиданности с неприятностями. Этакая сладкая парочка. Они приняли облик майора НКВД и какого-то типа из замполитов. Батальонный комиссар или дивизионный, я мимо ушей пропустил. Майор сразу меня из нашей тройки выделил, и начал взглядом сверлить. Мать твою, я в налоговой инспекции не дрожал, так неужели здесь дрогну. Посмотрел я на него, оценивая, куда ему пулю вогнать — прямо в лоб, или в переносицу, и скис наследник ЧК, потупил взор.
А Снегирева в это время замполит в оборот взял, ставил нам задачу.
— Необходимо вывезти из отдельного лагерного пункта заключенных. Их там одна тысяча четыреста семьдесят шесть. Роты охраны вполне достаточно для поддержания порядка в условиях стационарного содержания, но для конвоирования охраны недостаточно. Я приказываю — принять участие в этапировании вашему сводному отряду, — распорядился комиссар.
Ага, размечтался.
— Пока мы будем с этапом вдоль берега тянуться, либо финны подойдут, либо среди заключенных лидер найдется и бунт поднимет. Или просто рванут все в лес, где бурелом гуще, и мы их места займем. Чушь это и непонимание текущего момента. Майор, подтвердите, пеший этап — затея глупая, — и взглядом на него давлю.
Он и кивнул головой. Даже и сам не понял, как старший командир пошел на поводу у непонятного типа в чужой гимнастерке без знаков различия…
— Или просто грузим их в вагоны, и там сил роты охраны хватит, или списываем их убытием по первой категории, — продолжаю.
У майора лицо почти человеческим стало. Признал меня за своего. Убытие по первой категории — такая вещь, о которой посторонний знать не может. Ликвидация заключенных.
— У нас четыре пулемета, — начал чекист, но я его прервал отмашкой руки.
— Только такие кретины, как Мухин, к расстрелам легко относятся. Массовую ликвидацию организовать очень трудно. Вывод на место исполнения, сама ликвидация, складирование тел в ямах, охрана основной массы, а они тоже интуицию имеют звериную, и смерть почуяв, рванут на прорыв, не спастись, так хоть жизнь подороже продать. А тут сплошь пятьдесят восьмая статья, троцкисты и командиры армейские, народ ловкий и жилистый, в лагере выживший, их пулеметы не остановят. Первые два ряда охрана положит, а потом в рукопашной их толпа разорвет. В прямом смысле. А потом и нас. Берем баржу, люки заделываем щитами или проволокой заплетаем. Грузим их на этап, выводим на глубину буксиром и затапливаем. Чисто, надежно и бесследно. Даже если финны сюда прорвутся — никаких скандалов, и урона достоинству СССР. А то вон, под Минском в Куропатах — немцы тела родственникам для захоронений выдают. И во Львовской тюрьме весь город побывал, посмотрели, как сотрудники НКВД подследственным глаза выкалывают, яйца отрезают и скальпы снимают. Вам что, тоже нужна международная известность? — усмехаюсь добродушно. — Только топить, если решим. За вами баржа и оформление документов, за нами ликвидация, и сразу на буксире пойдем в Ленинград. Пулеметы мы у вас заберем. А вы ждите указаний от руководства управления лагерями, куда вам следовать.
Так и договорились. Я от Снегирева до самой посадки на буксир не отходил, не давал майору возможности с ним наедине пообщаться. Помахали ему с палубы, натянулся канат, запыхтел наш буксир и потащил баржу с обреченными заключенными на гладь Ладоги.
Минут через пятнадцать капитан буксира, вылез с предупреждением, что возможен шквал, дело обычное, но все равно опасное. И надо решать, сколько еще баржу тянуть, потому что глубины уже достаточные.
— А у нас нет возможности затопить несамоходное судно, — отвечаю. — Нет подготовленной группы исполнителей. Поэтому идем спокойно на Шлиссельбург, там и будем разбираться.
Снегирев повеселел, да и Капкан тоже, а до остальных мне и дела не было. К вечеру слегка заштормило, пошла боковая волна, и мне стало сильно нехорошо. А ближе к полночи мы причалили к островной цитадели. Поставили на пирсе пулеметы и выпустили заключенных из трюма. Еды не было, да и где ее было взять среди ночи на полторы тысячи человек? Зато воды было вдоволь.
Проснулся с первыми лучами солнца. Отправил Снегирева к местному начальству решать вопросы с санитарной обработкой контингента. А сам двинул в военторг добывать продукты.
Мы с Михеевым и десятком бойцов вошли в магазинчик цитадели.
— Мы покупаем все, — сообщил я тетке в замызганном передничке. — Сколько с нас?
И мы вынесли все крупы, овощи, консервы, колбасы, пиво и лимонад, крабов, соль, табак, спички и бочонок паюсной икры.
— Сорок одна тысяча двадцать один рубль и девятнадцать копеек, — подвела итог тетя продавец.
— Вот вам, уважаемая, сорок две тысячи, и езжайте срочно на городскую базу за продуктами. Мы скоро еще к вам заглянем, — пообещал я.
Лагерную одежду мы просто сожгли. Десяток раздевался догола и бежал в баню. Следом другой. А после помывки им выдавали белье и форму третьего срока годности. Штопанное, но чистое.
Миска макарон с растительным маслом и пшеничный хлеб с куском пиленого сахара достался на обед каждому. Народ приободрился, но стал очевидно недоумевать. Некоторые обнаглели до такой степени, что даже пытались задавать вопросы.
— Товарищи бойцы! — сказал я, и наступила звенящая тишина. — На основании постановления ГКО руководство управления лагерей Карелии предало вас в штрафную роту пятой дивизии народного ополчения. Нежелающие защищать родину могут выйти из строя, он просто будут отправлены обратно.
Дураков здесь не было, их уже всех в землю закопали в первую лагерную зиму. Никто не шелохнулся.
— Следуем через Ленинград на Лугу. Там и вступим в бой. Доберемся до позиций — встанем на пищевое довольствие. Во время марша будем питаться сухим пайком. Вопросы есть? Вопросов нет. Бывшие военнослужащие — налево, троцкисты — направо, трактористы и водители — три шага вперед. Остальные — на палубу баржи, шагом марш!
