Берлин - Париж: игра на вылет (СИ) - Чернов Александр Викторович (е книги TXT) 📗

- И вы?

- Ну, мы, конечно, вскочили. Стоим, таращимся на него и молчим, как истуканы.

- А он?

- А он усмехнулся, и говорит: «Что это вы замолчали, камрады? В такую погодку на могилах моряков розы точно не распустятся.[1] Спойте-ка мне лучше «Вахту на Рейне», да угостите кружкой пивка.»

- И вы угостили?

- Ах, Алексей Николаевич! Никогда я не пел так весело, как в тот вечер, вместе с моим Императором. Тогда-то я и выпил лучшую кружку пива в своей жизни…

- Ну, а что же было после?

- Потом он посидел еще немного с нами задумавшись, встал, и со словами «Спасибо вам, друзья. Вы славно проводите свое время!» вышел…

Эпизод этот имел место после марта 1901-го года, когда в Бремене на Вильгельма было совершено покушение анархиствующим психом: кайзер был ранен брошенным ему в лицо куском рельса. Пожалуй, после подобного прецедента иной правитель запросто мог бы отказаться от «излишней близости» к простым подданным.

Не таков был Вильгельм. Страх прослыть трусом в глазах народа был в нем сильнее любых личных опасений. И справедливости ради, сопоставляя факты, нужно согласиться, что «трусоватость» германского монарха в большей степени относилась к возможности испортить публичное реноме или проиграть в «Большой мировой игре», как «император и король», чем к вульгарному бытовому страху за себя, любимого.

К сожалению, о «хождении в народ» царя Николая II говорить не приходится. Ничем подобным наш будущий самодержец не отметился даже в молодые годы. Согласитесь, но вечерять с шампанским в офицерском собрании лейб-гвардии гусарского полка совсем не одно и то же, чтобы взять, да в одиночку заглянуть «на огонек» в трактир, где ведут свои задушевные беседы и поигрывают в «фанты» нижние чины. Это вам не по Кшесинским и ей подобным «картофелинам»[2] шастать…

Кстати, как доверительно, на ушко, сообщил Балку Тэпкен, кое-кому из лиц низших сословий дружеские отношения с кайзером принесли дворянские титулы. И даже ренты! Вильгельм II был чужд традиционных условностей во многом. При желании, или просто под настроение, он мог «за песни жницу сделать» если и не королевой, то баронессой - запросто. «Царь я, или не царь?..»

С другой стороны, Василий узнал, что Вильгельм просто от скуки или под юморок мог назначить кого угодно своим «шутом на час». Любого! Даже самого заслуженного и бравого вояку, сановника или министра! И получалось, что песни и пляски вприсядку Семена Михайловича Буденного перед Сталиным и поддатой компанией из цековского Политбюро – просто невинные, дружеские шуточки в сравнении с генерал-адъютантами, танцующими балетные па в сапогах и гламурных пачках.

На минутку попробуйте-ка представить себя на месте престарелого гофмаршала, по команде Экселенца отбивающего во главе едва живой от морской болезни свиты поклоны и приседания на предательски ускользающей из-под ног, мокрой палубе «Гогенцоллерна», штормующего где-то у берегов Ютландии. «Если жив пока еще – гимнастика?..»

Неужели никому из оказавшихся в подобной унизительной ситуации, даже в голову не приходило просто плюнуть, развернуться и выйти, да хоть за борт, сказав на прощание: «А не пошло бы ты далеко и лесом, Ваше величество?..»

Орднунг? Или что? Информация к размышлению: их нравы, как говорится. И с чего мы так удивлялись, как горделивые германские генералы и фельдмаршалы позволяли вытирать о себя сапоги сбрендившему от собственного величия отставному ефрейтору? Похоже, что в коллизии офицерской чести и догмата «начальник ВСЕГДА прав», догмат победил здесь давно. Вот вам, Василий Александрович, еще один штришок к портрету воинствующего пруссачества. «Ты начальник – я дурак!» - ist das axiom? Natürlich!

***

Вечер перестал быть томным и торжественно-респектабельным моментально, словно по мановению волшебной палочки рассерженной волшебницы, которую почему-то на этот праздник жизни забыли пригласить. Нет, невеста Кронпринца не уколола себе пальчик вилкой. Не превратились в тыквы катера у пристани, не трансформировалась в мышат с крысятами многочисленная ливрейная прислуга. Но…

Огласивший округу истошный женский визг, которому через секунду-другую начали вторить еще несколько комплектов дамских голосовых связок, был способен заставить вскочить или шарахнуться подальше от эпицентра этих килогерц и децибелл кого угодно. Что, собственно, и произошло. Но, слава богу, поднявшаяся суета и суматоха не означали ничего серьезного. Всего-то одна маленькая, безобидная летучая мышка…

Бедняжка в погоне за мотыльком, привлеченным светом фонарей, самую малость не рассчитала траекторию стремительного полета и… бац! Внезапно оказалась прямо на шляпке супруги канцлера Бюлова. Смех, шутки, веселье, как говорится…

Но внимание Балка привлекло иное событие. Пока госпожу канцлершу приводили в чувство веерами и уксусом, а ее подругам и прочим сочувствующим особам суетящиеся кавалеры подливали освежающего шампанского, несколько действующих лиц по-тихому, бочком-бочком, оставили застолье. И стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, удалились в дворцовые покои. Василия их уход весьма заинтересовал, поскольку трое из участников побега от коллектива являлись объектами его повышенного внимания.

«Итак, что мы имеем: Петрович, кайзер, Тирпиц и пара неизвестных фигурантов во фраках собрались учинить междусобойчик. Занятно. Только кто они, эти двое?»

- Вижу, Вы заинтригованы, любезный Василий Александрович? – негромко спросил Ревентлов, склонившись к уху Василия, - Может быть Вы не знаете господ, вышедших вместе с вашим адмиралом, статс-секретарем Тирпицем и Его Величеством?

- Как Вы проницательны, граф. Откровенно говоря, не знаю. А хотелось бы.

- Нет ничего проще. Эти двое - наши лучшие корабелы. Что постарше и с бородкой, - доктор Иоганнес Рудольф, главный строитель флота. Все линкоры и крейсеры последних типов спроектированы под его руководством. А тот, что помоложе, с усиками и в пенсне, - это доктор Ханс Бюркнер, правая рука Рудольфа. Он гениально «считает» корабль. Между прочим, предложенные им методики позволили нашим инженерам наконец-то избавиться от хронической строительной перегрузки на новых кораблях. Поговаривают, что в скором времени он займет кресло вице-директора проектного департамента Маринеамт: Экселенц за последние месяцы явно охладел к бедняге Иоганнесу, так что…

- Благодарю, дорогой Эрнст. В самом деле, компания подобралась прелюбопытная. Но разве таланты Бюркнера «тянут» лишь на «вице»? Один из моих сведущих знакомых считает его гением, - Василий с улыбкой многозначительно приложил палец к губам, - Не просто так Всеволода Федоровича пригласили в столь узкий профессиональный круг. Вам так не кажется?

- Директором - главой департамента К1 - является контр-адмирал фон Эйкштедт. Это пост больше административный. На нем - планы, работа с верфями, согласования цен. И, конечно, при определении концептуальных моментов, как по типам кораблей, так и по программам кораблестроения, слово Эйкштедта решающее. После Тирпитца, естественно. Но в вопросе непосредственного проектирования Рудольф первая фигура. Пока, во всяком случае. И я согласен: разговор шефу вашего МТК, несомненно, предстоит интересный.

- Жаль только, что нам его услышать не придется, - делано вздохнул Василий.

- Так, а в чем проблема? Разве после их общения Вы не сможете найти возможность доверительно порасспросить обо всем своего бывшего командира?

- Конечно, мы с Всеволодом Федоровичем в хороших отношениях, но не настолько, чтобы я мог позволить себе подобное. Для меня это выглядит неэтичным. Возможно, Вы, как журналист, более свободны от условностей, Эрнст, и поэтому так не считаете, но…

- Вот как? А с точки зрения офицера ИССП?

- Это иное. Нужны веские основания. Здесь не тот случай. И наше любопытство вряд ли будет удовлетворено, любезный граф.

- Мне кажется, или я наконец-то понял Вас, Базиль? Поразительно, но передо мной стоит разведчик-моралист… – «уколовшись» о красноречивый взгляд Василия, Ревентлов в полголоса рассмеялся, примирительно протягивая руку, - Не обижайтесь же, ради Бога, мой дорогой. Настырное любопытство – оборотная сторона моей профессии.