Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 (СИ) - Токсик Саша (книги хорошего качества txt, fb2) 📗
Если кто-то и способен выбить информацию из ответственного секретаря, то Лиходеева-старшая — идеальный таран . Митрич вон войну прошёл, а при одном упоминании о ней заикаться начинает. И повод замечательный. Переживание за кровиночку единственную.
И вообще, не зря говорят — что она ведьма.
Лидка довольно хихикает. Представила свою маму на тропе войны.
— Алик, — мурлычет она, — ну, если моё фото будет на выставке…
— Погоди, — говорю, но она уже лезет ко мне, заглядывая в душу счастливыми глазами и прислоняясь горячим телом.
За спиной у Лидки раздаётся жуткий треск. Копчёный проламывается к нам через кусты, напрямик. Шевелюра у него всклокочена, а физиономия перекошена. Лидка отпрыгивает в сторону. С визгом.
Я и сам, признаться, охреневаю от неожиданности.
Он становится, широко расставив голову и набычившись. Бухлом несёт так, словно Копчёный в нём искупался.
— Воркуете, мля, голубки?
Глава 16
— Валера, это не то, что ты думаешь! — заявляет Лида.
— В смысле? — тут уже удивляюсь я, — Копчёный! Чего бы ты там себе ни надумал, это оно самое! Зуб даю!
— Алик, зачем ты так?! Ты же видишь, он выпимши…
Лидка всё ещё прижимается ко мне, но тело напряжено как струна. Взгляд мечется между нами. Любимая женская игра в "тайного соперника" подошла к своему логическому финалу.
— Суки, — ревёт Копчёный, — оба вы суки!
Он кидается на меня без всяких изысков, выставив вперёд руки, словно хочет поймать и придушить.
Отталкиваю Лиду, которая упорно лезет под руку и встречаю его прямым справа. Удар отбрасывает Копчёного на спину. Он барахтается, пытаясь встать как неуклюжий майский жук.
— Валера! — Лиходеева, кажется, одинаково переживает за обоих сразу, — не трогай его, он сейчас уйдёт!
— Заткнись шалава, — сопит Копчёный, стоя на четвереньках, — я его ща порву!!!
Давно пора поставить точку в этой затянувшейся травле одного отдельно взятого отличника местными хулиганами. Тем более что Копчёный, наконец, один. Вот только одет я совсем не для драки. Если этот урод порвёт мне новые джинсы… Ни в коем случае нельзя подпускать его к себе. Ни малейшего шанса приблизиться.
Копчёный, совладав с гравитацией, встаёт на ноги. Прямо передо мной его пьяная рожа. Он прёт буром, не думая прикрываться. Наивно, по старой памяти, он меня не боится.
Пробиваю ему несколько по корпусу. Бью словно по боксёрской груше. Этот придурок настолько пьян, что боли не чувствует. Внутри его щуплого тела что-то булькает. Срубаю его хуком в подбородок.
— Алик, ты цел? — Лидка снова кидается ко мне.
Гладит по щеке ладонью. Копчёный копошится у неё за спиной. Горе побеждённым.
— Отойди ж ты, — кричу, — зашибём ведь дуру!
— Ах, я дура, да?!
Она не видит то, что вижу я. Лежащий пластом Копчёный начинает двигаться. Его рука находит оградку палисадника. Низкую такую ограду, выложенную из половинок кирпича. Он расшатывает одну, тянет к себе. Шутки кончились.
— В сторону, блин!
Дёргаю девушку на себя, уводя из-под удара. Она машет руками, теряя равновесие, и локоть впечатывается точно мне в левый глаз. Сзади слышен звон стекла и истошный вопль Лиходеевой-старшей: "Хулиганы! Милиция!!!"
Сука, как же больно! В поле зрения пульсируют световые круги, от мельтешения которых хочется блевать. Где-то за ними покачивается тёмная фигура. Бью почти наугад. Попадаю во что-то мягкое, оно мнётся под моим кулаком. Фигура падает.
— Беги! — кричит Лидка.
Её мать из за занавески вопит как сирена, созывая бдительных соседей. Копчёный благодаря вбитому в подкорку шпанскому рефлексу, ползком покидает место преступления. Ещё минута, и я останусь в ответе за всё это безобразие.
Ковыляю вдоль кустов, с каждым шагом двигаясь всё быстрее. Зрение возвращается, зато начинает болеть голова. Но боюсь я совсем не этого.
— Вот держи, — Женька протягивает мне медный пятак, — приложи плотнее, должно помочь.
— Мёртвому припарки, — отвечаю.
Пятак приятно холодит кожу, и глаз перестаёт щипать. Но в его чудодейственные способности вериться мало.
— Зря ты так, —не обижается приятель. — Это бабулин, дореформенный. У меня, когда живот пучит, я его к пупку прикладываю и проходит всё тут же.
— Ты его помыл хотя бы? После пупка?
— Обижаешь, — солидно отвечает Женёк, — я его вчера под пяткой на экзамене держал, а потом в холодильнике для тебя заморозил.
— А почему дореформенный?— интересуюсь, надеясь, что все микробы сдохли в процессе заморозки.
— Бабуля говорит, до реформы деньги были настоящие, — шёпотом поясняет друг, — А потом вся медь на транзисторы пошла, а из монеты стали из всякого мусора плавить.
— Смотри не брякни где-нибудь, — говорю.
— Могила, — Женька пугается сам себя. — А может тебе кровь спустить? Можно бритвочкой под глазом надрез сделать, отёк и сойдет.
— Тоже бабка? — спрашиваю с подозрением.
— Не, свояк, — мотает башкой друг, — он часто отхватывал за свой язык длинный.
— У вас, это, походу, семейное.
Жендос огорчённо кивает.
— Походу.
Фингал не проходит. Он наливается внутренней синевой и силой. Заплывшее веко стало похоже на спелый крыжовник. Ближе к глазу всё залито тёмно-лиловым, словно ночное небо без единой звезды. Ниже по щеке цвет переходит к сиреневому и даже лавандовому, с тонкими пурпурными прожилками, как на лепестке тропического цветка.
Он притягивает внимание. Он выглядит героически и трагично, авантюрно и пугающе. Он совершенно не нужен на лице свадебного фотографа.
— Может, я вместо тебя съезжу? — в очередной раз предлагает Женька.
Идея не так уж плоха, если нужно представить товар — лицом. Лицо у меня как раз в данном случае подкачало. Но доверить кому-то подготовку к первой свадебной съёмке в этом времени я не могу. Слишком много тонкостей.
По какому маршруту поедут молодые… будет ли свободное место у них в машине… сколько будет гостей… кто ОБЯЗАТЕЛЬНО должен попасть в кадр… какие фото хочет невеста… какие фото хочет МАМА невесты…
И ещё десятки нюансов, намёков и полутонов, которые невозможно передать через вторые руки.
У опытного фотографа есть репутация, потрфолио, авторитетит. Он предлагает свои условия. Ему доверяют, как хирургу. Мне всё это только предстоит.
Неважно, как ты чувствуешь композицию, как выставляешь свет, как подбираешь ракурс. Пока твои работы не знают и не видят, ты останешься неформатчиком и фриком. Мастерство и слава идут рука об руку, поддерживая друг друга.
— Капустный лист еще можно приложить, — говорит Женька, — давай я на огороде сорву.
— Пятака хватит.
— Поехали вместе?
— У тебя и здесь работы достаточно, — напоминаю.
— Эх, прокиснет же, — вздыхает кореш, ставя в холодильник очередную банку с молоком.
— Простоквашу сделай.
— Да какая с него простокваша? Вода одна.
Как истинный селянин, Женька относится к магазинным продуктам с предубеждением. Да и кто в своём уме будет покупать в деревне молоко в бумажных пирамидках? Я даже опасался, что его не окажется в сельпо. Решил тащить из самого Белоколодицка.
Порождения пищепромовской эзотерики ещё и подтекали, отчего рюкзаки пришлось нести на вытянутой руке, чтоб не заляпать новые джинсы.
В гастрономах текли молочные реки, но пирамидки всё равно пользовались популярностью. Считалось, что молоко в них не прокисает, благодаря удивительному "золотому сечению" сторон. В качестве примера приводилась знаменитая пирамида Хеопса. Мол не протух её обитатель, наоборот, с годами становился только крепче и качественнее.
В массы эту идею несли читатели журнала "Наука и жизнь" и зрители программы "Очевидное-невероятное". Действительно, зачем иначе придумывать такую замудрёную форму, которая требует специальных шестиугольных ящиков и вообще плохо стыкуется со стандартно-квадратным миром вокруг.
