Господин Изобретатель. Книги 1-6 (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗

Смотрел в окно и думал, так и хочется пропеть за группой "Любэ": "… я думал о многом, я думал о разном, смоля папироской во мгле". Но, никаких серьёзных мыслей в голову не приходило, а тут еще толстяк предложил как нечто само собой разумеющееся в дороге:

— Молодой человек, — обратился ко мне штатский генерал, — а не дерябнуть ли нам по стопочке французского коньячку, — мне тут коллеги собрали кой-чего в дорогу!

— Не откажусь, ваше превосходительство, — Александр Павлович, юрист, еду в столицу по личным делам, представился я. — Вас простите покорно, как величать.

— Давайте без чинов, Александр Павлович, — Модест Сергеевич, профессор кафедры гистоморфологии [59] и анатомии Военно-медицинской академии, возвращаюсь домой, — в свою очередь, представился "статский генерал".

Он достал то, что у меня сразу вызвало ассоциации со словом "поставец" и то, что я первоначально принял за баул: своего рода походный буфет, где нашлась серебряная фляжечка с серебряными же стопочками и всяческие закуски и закусочки в серебряных же судках. Там же были приборы на двоих и накрахмаленные салфетки.

Удобно расположив все это великолепие на скатерке, покрыв ею плоскую крышку баула (столика в купе было не предусмотрено), мы выпили за знакомство, потом за дорогу, потом еще за что-то под неодобрительные взгляды аристократических соседей из купе напротив. Но коньячок был хорош, закусочки тоже, хотя как-то не принято коньяк ничем закусывать, так что маринованные и соленые грибки подошли бы более под водочку вместе с расстегайчиками [60] с разнообразной начинкой. Может в этом и таилась неприязнь чопорных аристократов, сидящих напротив, к нашей пирушке. А чем еще прикажете в дороге заниматься? "Превосходительство", разомлев, было и соседям напротив предложил присоединиться к нам, на что они надменно отказались с таким видом, будто профессор предложил им отведать жареную лягушку. Хотя может, аристократы, они более лягушек уважают, а у нас так даже простых устриц не было…

Одним словом, толстяк оказался простым и радушным и я уже поблагодарил судьбу, что не еду с каким-нибудь напыщенным "фон бароном".

— Любезнейший Александр Павлович, вот вы — юрист, судя по всему, преуспевающий, раз в 1 классе путешествуете, — слегка заплетающимся языком вещал "его превосходительство", — а известно ли вам, сколько расплодилось шарлатанов, лечащих электричеством? И многих ли из них осудили?

— Модест Сергеевич, я уже года два как оставил практику, — ответил я, — но, смею предположить, что ни одного.

— Верно, расплодилось шарлатанов, месмеризм всякий, гипнотизм, — с неожиданной злостью в голосе произнес только что еще пьяненький и добродушный "превосходительство", — несчастные больные им верят, а потом к нам пожалте, в анатомический театр. И все при полном попустительстве властей. — А вы чем, Александр, Павлович, хлеб свой насущный зарабатываете, — тоном допрашивающего жандарма произнес толстяк, — или богатые родители обеспечивают, раз по специальности не работаете?

— Нет у меня богатых родителей, — пытался защищаться я от наскока внезапно впавшего в гневливость профессора. — Я зарабатываю наукой.

Да он алкоголик, у них часто бывают такие немотивированные переходы от благодушия к ненависти. Только мне вагонного скандала не хватает! Вон и соседи с интересом уставились на нас — развлечение им привалило нежданно-негаданно.

— Уроки, что ли даете, молодой человек? Знатно, выходит, зарабатываете, — продолжал давить на меня толстяк и подозрительно посмотрел на мои тонкие перчатки. — А, может, вы карточный шулер, милостивый государь?

— Что вы, Модест Сергеевич, — я попытался успокоить разошедшегося анатома. — Я — изобретатедь, химик, работаю с анилиновыми красителями…

— Ах, я старый осел! — вскричал профессор на весь вагон, отчего аристократы вздрогнули, — да ведь это — термические или химические ожоги, хотя, скорее, первое. Да и перчатки эти… Не вы ли, сударь, пациент доктора Вышеградского Леонтия Матвеевича, который в "Военно-медицинском журнале" только что опубликовал статью о лечении химика, получившего при взрыве и пожаре лаборатории ожоги четверти поверхности тела, преимущественно туловища и головы. У нас в академии целая дискуссия по этому поводу разгорелась, и ко мне приходили узнать о моем мнении. Говорили еще, что этот химик пытался вытащить из огня своего товарища, разбирая горящие обломки голыми руками! Но ведь вы же представились юристом!?

— Да, окончил юридический факультет университета, но всегда интересовался химией, — ответил я, с одной стороны радуясь, что буян успокоился, а с другой — сетуя на то, что сейчас начнутся расспросы, — и потом организовал лабораторию.

— И как продвигались ваши дела? — заинтересованно спросил профессор. — Все же юрист и вдруг — увлечение химией!

— Довольно успешно, профессор — не удержался я от похвальбы. — 3 привилегии и четыре международных патента (удалось получить подтверждение заявки на сульфаниламид в России, во Франции, Британии и САСШ). По одной привилегии продукт выпускается, одна — на испытании — вот еду к Дмитрию Ивановичу Менделееву, и одна еще планируется для промышленного размещения.

— И все — красители? — поинтересовался профессор.

— Нет, нам с коллегой, царствие ему небесное, это он погиб при взрыве, — сказал я, — удалось синтезировать препарат, обладающий доселе неизвестной мощной противомикробной активностью. Это должно перевернуть медицинскую науку и спасти миллионы жизней.

— Вы провели опыты, подтверждающие это? Может быть, вы выступите у нас в академии?

— Да, мы провели необходимые эксперименты на мышах и сами попробовали препарат, — тут я естественно, соврал, у нас и синтез еще не был закончен, но надо вызвать интерес научного сообщества, это ведь не секретный пока тротил, — но все документы, протоколы экспериментов и журнал сгорели при пожаре (вот и объяснение, так сказать, зуб даю что было, а поди — проверь).

— Лаборатории у меня теперь нет, попрошу Дмитрия Ивановича и его сотрудников о помощи в синтезе — повторим эксперименты и тогда можно и у вас доложить.

Тут подъехали к Твери и все пошли на выход — прогуляться и в ресторан. Вышли и мы с Модестом.

— А не пойти ли нам, уважаемый, Модест Сергеевич, откушать чего-нибудь горяченького? — предложил я.

— С превеликим удовольствием, — ответил профессор. — Я и сам собирался вас это предложить.

В ресторане мы заказали маленький графинчик водочки и по тарелке селянки. Именно селянки, а не солянки, каковой мог бы считаться рассольник. А блюдо, которое испокон веков готовят на железной дороге из ветчины, колбаски, мяса двух или трех сортов, с каперсами, оливками и лимоном. Все это долго должно томиться не менее 8-10 часов (в более позднее время — в котле раскачивающегося на ходу вагона-ресторана) и является незаменимым добавлением к рюмке холодной водки в запотевшем лафитничке (лафитничек — это такая граненая коническая рюмка на короткой ножке). В наше время нужно держать водку в морозилке и туда же поставить на полчаса лафитнички, чтобы водка не нагрелась. А как будет здесь, не знаю…

— Водка холодная? — спросил я полового. В тверском ресторане был именно половой, а не вышколенный официант, как в Москве.

— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, со льда-с.

— Ну вот, груздочков еще, огурчиков малосольных с укропом, пирожков с капустой (свежие ли?), и давай, неси все сразу, — распорядился я, — а то не успеем.

— Успеете, ваше сиятельство и ваше превосходительство, час-полтора будем стоять и без пассажиров первого класса поезд не уйдет-с! — успокоил нас половой, — так что сначала закусочка, а потом и селянку вам принесу с пылу — с жару-с.

Все было выше всяческих похвал, свежим и вкусным. Мы еще успели вдоволь напиться чаю, я расплатился и оставил щедрые чаевые, на что половой, кланяясь, провожал нас до выхода. Вернулись в вагон при втором звонке и продолжили путь.