Переплёт - Коллинз Бриджет (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
Она закрыла глаза.
— Да, — ответила она, и голос ее прозвучал словно издалека.
— Приношу свои извинения. — Слова были чопорными, как мой накрахмаленный воротник.
Она не пошевелилась. Что-то блеснуло на ее щеках, и я понял, что она плачет — недвижно и беззвучно, как статуя под дождем. Я отвернулся и оказался лицом к лицу с застекленным шкафом-витриной. На одной из полок стояла красивая китайская шкатулочка, а рядом с ней лежало что-то сморщенное и маленькое, похожее на черносливину. Я пригляделся и увидел, что это маленькая голова с ракушками вместо глаз. Я повернулся к Нелл.
— Давай просто посидим здесь немного. Потом я позвоню в колокольчик и все объясню мистеру Дарне. — Я не мог позвонить сразу; возникнет впечатление, будто я и не старался вовсе.
— Посидим здесь?
— Да. Просто отдохнем.
Она моргнула, и слезы усилившимся потоком покатились по щекам и закапали с подбородка. Она вдруг стала тереть лицо передником, и я на мгновение увидел в ее лице черты
девочки, какой она была когда-то, — впрочем, она ей попрежнему оставалась.
— Отдохнем? Здесь?
Голос Нелл прозвучал хрипло, словно на поверхность проступило какое-то чувство, но я не смог угадать, какое именно.
— Да. Если захочешь.
— Я... — Она замолкла, не договорив, как будто хотела сказать что-то опасное, но передумала. Затем кивнула, и ее лицо вновь превратилось в бесстрастную маску. — Вот и хорошо.
Я выдохнул как можно медленнее, пытаясь расслабить узел в желудке. Затем пересел на другой стул, чтобы смотреть на огонь в камине, не выворачивая шею. Пламя прогорело; остались лишь красно-золотые пузырьки, росшие на головешках, как грибы; они уменьшались, но одновременно разрастались и множились, распуская в стороны голубоватые корни. От очага постепенно распространилось тепло, смягчая боль в моих ногах и расслабляя напряженные мышцы, после долгого путешествия в карете в Каслфорд болевшие беспрестанно. Подняв голову, я увидел узор на обоях, то расплывающийся, то проясняющийся; пятна становились изящными завитушками, а потом снова пятнами цвета освежеванной плоти. Газовые лампы горели неровно и пришептывали. Дыхание Нелл замедлилось. Теперь мы дышали в такт.
Так прошло много времени, и наконец пробили часы. Я взглянул на Нелл. Та смотрела в стену, и взгляд ее был столь неподвижным, что я уж решил, что она заснула с открытыми глазами.
— я позову горничную, — тихо сказал я. — Ты готова вернуться к себе?
Она не ответила. Я встал и наклонился к ней. — Нелл?
Ничего. Она не спала, в этом я не сомневался; вероятно, она впала в тот же транс, что и я, убаюканная тишиной и теплом. Я смотрел на нее, видел, какой красивой она могла бы быть, если бы не была такой грустной, и сердце мое разрывалось. Потом я снова позвал ее по имени — «Нелл?» — и положил руку ей на плечо.
Мир ухнул и завертелся. А потом вывернулся наизнанку.
XI
Печаль текла, как серая река, затягивая меня в свои пучины так стремительно, что я успевал увидеть картинки лишь урывками. Проносились дни. Черными вспышками мелькали ночи. Меня не существовало, я был частью ледяного потока, оком всевидящим, но неслышащим. Что происходит? Я пытался вспомнить, кто я — свое имя, облик, что угодно, — но меня больше не существовало, а потом не стало и «я».
Серый поток. Его скорость чуть не сбила меня с ног. Потом постепенно он замедлился. Я стал смотреть чужими глазами и видеть мир не таким, каким привык, а искаженным чужим зрением, инаковостью восприятия. Все было таким же, но совершенно иным, настолько иным, что я бы закричал, если бы существовал, если бы от меня осталось хоть что-то, что могло бы бояться.
Постепенно картина выровнялась, и я увидел детали, которых никогда бы не заметил, будь я собой,то же, на что Я обычно обращал внимание, казалось размытым. Узнал ли я... впрочем, я слишком прочно сросся с Нелл, чтобы понимать, что чувствовал в тот момент; я знал лишь, что она смотрит на парадную дверь с витражным стеклом в центре, изображавшим горящую лампу, обвитую зеленой лентой. Она была довольна, взволнована, предвкушение теплилось внутри угольком. Она дернула за колокольчик, и это было странно, будто я надел чужую перчатку.
И снова мир завертелся. Раздался голос, оборвавшийся, как крик, подхваченный ветром: «...не в эту дверь! Вход для слуг за домом» — и растворившийся, проглоченный накатившей серой волной. Последовали другие вспышки, яркие, как лихорадочные сны; в них мелькали тени — черные, неразличимые. Крошечная спаленка в мансарде, серые стены и отваливающаяся штукатурка на побеленном потолке. Холод. Ночи, когда от усталости она валилась на кровать и мгновенно забывалась сном. Старик-хозяин — присмотреться, не такой уж и старый, — который относился к ней по-доброму. Черно-белое лицо, едва замечавшее ее присутствие. Пышногрудая женщина в переднике, отвесившая ей пощечину и той же рукой угостившая ее куском кекса с цукатами. Волны мыльной воды на плиточном полу, сырость, въедающаяся в колени, как плесень. Старик стискивает ей плечо. И снова спальня. Дверь, запертая снаружи. Глядя на отслаивающуюся грязную краску, она просовывает палец в замок, пытается вскрыть его ногтем. Не получается. Зима, работа без продыху, плечо, вывихнутое под тяжестью ведра для угля; старик усаживает ее: «У тебя лицо запачкалось, милая... возьми мой платок...» И снова спальня, иней на почерневшем от копоти стекле, старик: «Да что ты боишься,
я Принес тебе...» Угля. Он принес угля. Она лежит без сна^ ей плохо от холода и почти хочетсЯ; чтобы он пришел снова^ но в то же время она молит небеса, чтобы не приходил. Дверная ручка поворачивается; она сжимает кулаки; старик: «Замерзла?»
Серость смыкается над головой, душит ее, не дает вздохнуть. Потом холодное утро. Ее лихорадит. «Да что с тобой такое? Шевелись, девица» Ее дважды тошнит. Сушить одежду некогда. Холодное прикосновение сырого полотна. Только вытрешь пол, и он уже грязный. Пыль на каминной полке растет, как плесень. Кажется, она сходит с ума. Спальня. Старик. Вонь из ночного горшка.
Думай только о том, что съела и что вышло с другого конца, — думай только об этом. Нет...
Пауки таятся в углах черными узелками. Невидимые насекомые ползут по рукам. Грязь под ногтями, нужно от нее избавиться. Солнце обжигает шею — должно быть, весна пришла незаметно. Но все по-прежнему серым-серо. В горло лезет удушливый запах сирени.
Летний домик. Отсыревшие подушки. Трясущиеся руки, расстегиваюш[ие пуговицы. Снова спальня, душная, знойная; ее лицо закапано мужским потом. Спальня, кабинет, мертвая летняя тишина, мокрые шлепюя чужой плоти о ее плоть. Спальня. Осень. Дальше все как в тумане. Серые стены ее спальни, тени в углах. Зима.
И старик. Старик. Старик.
Я вынырнул, глотая воздух. Легкие обожгло кислотой. Кабинет плясал перед глазами, плыл и двоился, словно я хлебнул лишку. Но я был здесь, я вернулся, а кошмар оказался...
Реальным. Он все еще был реальным. Но теперь я очутился за его пределами.
Она сидела напротив. Ее глаза были закрыты. Я тоже закрыл глаза, чтобы не видеть ее, но во мраке под веками видел ее воспоминания — уже меркнущие, далекие, теперь кажущиеся чужими, но по-прежнему близкие настолько, что я поежился. Хозяин. Дарне-старший. В своих воспоминаниях она отказывалась называть его по имени, предпочитала именовать его «стариком», точно это было ее единственной властью над ним. Но это был он. Благосклонный блеск в глазах, кажущаяся доброта, искренняя, безыскусная улыбка... По коже поползли мурашки. Он понравился мне. Нравился он и ей. До того как...
Я попытался сделать вдох и закашлялся. Возвращение в мир и в мое тело прошло болезненно. Но это была хорошая боль, она означала, что я здесь, я существую, и мы с ней больше не одно целое.
— Сэр?
— Да? — Я поднял голову и заморгал, пока картина перед глазами не прояснилась.
Она приподнялась на стуле, словно вдруг очнулась, не понимая, где находится.
