Все дороги ведут в Рим - Алферова Марианна Владимировна (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Вместо ответа Элий обнял его. Постум сердито тряхнул головой и рассмеялся, пытаясь скрыть растерянность. Он примитивно боялся. Столько лет сколачивал для себя броню, а тут вдруг почувствовал себя таким беззащитным. Что-то внутри противилось. Что-то настаивало – не смей. Ты станешь другим. Это опасно. Смертельно опасно. Он задушил свою мысль, и сам стиснул отца в объятиях.
Элий всегда представлял сына другим. Не внешне – ибо внешность как раз была без изъяна. А вот внутренне он был совершенно не таким, каким хотел видеть его Элий. Что-то в Постуме было чуждым, неприемлемым, отвратительным. И это сбивало Элия с толку – будто он подносил бокал к губам, делал глоток – и в знаменитом фалерне ощущался уксус. Рабское вино смешалось с благородным напитком. В теле Постума срослись две души, к бесстрашному духу Элия присоединились частицы Бенита и Гэла. А как же иначе? Бенит воспитал императора, Гэл играл при Постуме роль гения, эти двое оттиснули свою печать на юной душе. Можно ли с этим смириться? Вопрос был скорее риторический.
– Я ждал тебя. Знал, что ты придешь, как только минет двадцать лет. А Бенит не ждет.
– Почему? Он не умеет считать?
– Нет, я внушил ему мысль, что двадцать лет надо отсчитывать от времени произнесения клятвы. Но я-то знал, что ты сказал – «двадцать лет я не должен видеть Рим». А ты покинул Вечный город до моего рождения. Значит, должен вернуться до моего двадцатилетия. Бенит ожидает тебя через год. Но доносчики, несомненно, сообщат о твоем возвращении раньше. Возможно, уже сообщили. И все же немного времени у нас есть. Надеюсь.
Постум незаметно сделал признание. Он подготавливал почву для возвращения Элия. Он принял условия договора. Несмотря на бешеный протест, он подчинился решению отца. Иначе римлянин и не мог поступить. Большинству достаточно, что их жестокость освящена законом и традицией, но Элия все эти годы мучил вопрос: имел ли он право так распорядиться судьбой сына? Даже если закон и древняя традиция ему это право давали.
– Послушай, тебе передали золотое яблоко? – вспомнил вдруг Элий. – Золотое яблоко с надписью «Достойнейшему».
– Это я – «Достойнейший»? – с усмешкой спросил Постом. – Да, такое яблоко было. Помню. Я играл им иногда в детстве. Но потом потерял. А где – не знаю. Гет долго его искал и все повторял, что ты наверняка прикончишь его, если вернешься в Рим.
Потерял. Что же получается? Яблоко – просто кусок золота? А Элий придавал ему такое значение. Ведь это дар богов, знак особой милости. Или само по себе оно ничего не значит?
Или он, мысля по-человечьи, так и не понял божественной тайны?
Маргарита всегда стеснялась своей сентиментальности. Пыталась бороться, пыталась воспитывать в себе здравый смысл – не получалось. Душу не переделаешь – душа стремилась к сладкому сиропу чувствительного вымысла. Любимой книжкой Маргариты был библион Фабии «Ицилий и Вергиния». Книжку эту она зачитала до дыр буквально. Напрасно Роксана подсмеивалась порой над приемной дочкой – Марго лишь кусала губы от обиды, прятала под подушкой любимый библион и вновь тайком перечитывала. Особенно она любила те страницы, когда после первой неудачной попытки Аппия Клавдия захватить Вергинию… Ицилий с друзьями провожает девушку домой. Рим – еще маленький городок, домики из дерева и туфа. Все окрылены надеждой. Раз сегодня децемвир Клавдий отступил, то завтра, когда в Рим вернется отец девушки, известный своею храбростью центурион Вергиний, все решится счастливо. Ведь не станет подлый Аппиев свидетель лгать, бессовестно глядя в глаза отцу, что Вергиния вовсе не его дочь, а украдена у рабыни и теперь должна быть возвращена в рабское свое состояние, в вонючую постель Клавдия. Марго знала эти страницы наизусть. Закроет глаза… и не читает… как будто видит… Это она, а не Вергиния идет с форума со своей нянькой, а следом Ицилий с друзьями – охраняют ее.
«– Видели, как Аппий позеленел? – смеясь, вспоминал Ицилий, – когда его ликтор пытался пробиться сквозь толпу, но у него отняли фаски и переломали?
Фаски с топором отнял сам Ицилий. Ликтор замахнулся, чтобы его ударить. Но Ицилий отбил удар левой рукой, а правой вырвал фаски с топором. Топор выбросил на землю, а фаски изломал. Ликтор, разинув рот, смотрел на подобную дерзость.
– Ты – частный человек, Аппий, или ты забыл об этом?! – кричал Ицилий, ломая прутья. – Слезай живо с курульного кресла, ты не имеешь права на нем сидеть!
Отнимая топор, Ицилий поранил руку, и теперь рана кровоточила. Он откинул тогу с плеча, но не для того, чтобы хвастать раной, а чтобы не марать ткань – тогу он надел новую, ни разу не стираную. И то сказать: ранами ему хвастать ни к чему: у него их немало, не в драках полученных, а в походах, недаром центурион Вергиний выбрал Ицилия в мужья дочери, недаром Ицилия избирали народным трибуном до того, как децемвиры присвоили себе власть.
– Не бойся, – шепчет Ицилий. – Завтра утром приедет твой отец. Я уж послал своего брата к нему. Гром вмиг домчит. Грома ни один скакун не опередит, поверь. Вместе мы Аппия одолеем.
Он идет уже рядом с Вергинией, и нянька не препятствует. Вергиния не отвечает. Она верит, что Аппий не посмеет. Ицилий будто ненароком касается ее плеча. Девушку окатывает жаркая волна от мимолетного этого касания.
– А если… – шепчет она. – Если вдруг…
– Нет! – Ицилий гневно сжимает кулаки. – Аппий тебя не получит. Ты – моя.
– Зайди в атрий, – просит Вергиния. – Прижгу тебе рану, а то кровь до сих пор точится. Не бойся, я умею. Я отцу раны прижигала.
Да он не боится – чего бояться. Надежда над ними так и хлопочет – машет крылами, как огромная бабочка, обдает то жаром, то холодом.
А пока в очаге раскаляется нож, пока нянька бегает на кухню за губкой и горячей водой, да на кухне мешкает, делится со старой служанкой новостями, и обе они ахают, причитают и гневно грозят мозолистыми кулаками наглецу-децемвиру, девушка вдруг падает перед женихом на колени, хватает его руку и подносит к губам. В следующую секунду она уже вскакивает – вдруг увидит кто.
Но пока она склонялась, Илилий успел коснуться губами ее волос».
Марго вздохнула… Это были любимые ее страницы. А потом… Назавтра, не сумев сладить с Аппием Клавдием, отец Вергинии схватит в мясной лавке нож и вонзит в сердце дочери. Читая эти строки, Марго непременно рыдала так, что слезы капали на бумагу. Много-много раз читала и всякий раз плакала. Когда отец держит убитую на руках и прижимает к себе, и баюкает, как ребенка, и повторяет: «Прости меня, девочка!»
Клавдий, не ожидавший такого, вскакивает со своего курульного кресла. Лицо у децемвира белое до синевы, губы трясутся, он хочет отдать приказ ликторам, но губы лишь беззвучно шевелятся. Ицилий рвется к нему и кричит:
– Пусть посвятят тебя подземным богам!
Бедная Вергиния. Ее хотели объявить рабыней и отдать на потеху мерзавцу. Бедная Вергиния… бедная… бедная Маргарита. Говорят, в Альбионе сняли новый фильм «Вергиния». Только в Риме его не покажут ни за что. Потому что отца Вергинии играет Марк Габиний, знаменитый актер и давний личный враг Бенита, женатый к тому же теперь на сестре Элия. Маргарита отдала бы полжизни, чтобы этот фильм увидеть.
Какая же она все-таки глупая и наивная. Она в плену у нового Аппия Клавдия, и у нее нет любимого Ицилия, чтобы он ее спас. Отец ей не поможет. Ради нее никто не будет свергать тиранов. Она – не Вергиния. Она – несчастная дурочка, на которую всем плевать. Что же ей делать?
«Надо бежать», – решила Маргарита.
Она на цыпочках вышла из своей комнатушки и попыталась переступить через огромное тело Гета. Змей тут же поднял голову. Девушка замерла.
– Куда это ты направилась? – спросил Гет.
Гений облизнулся. Язык у него был длинный и розовый, шириной в человеческую ладонь. Как у собаки. С небольшой раздвоинкой на конце.
– Я… ну… мне бы в бани… не мылась с тех пор, как попала сюда, – она брезгливо понюхала собственную тунику.
