Морской волк. 3-я Трилогия (СИ) - Савин Владислав (читать хорошую книгу TXT) 📗
Прибыли мы двадцать пятого. И весь штурм прокантовались в тылу! Нас по замыслу на Имперскую Канцелярию нацеливали — Геббельса живым брать. Нет, постреливали и возле нашего расположения — но даже переодетых шпионов поймать не свезло, как нам рассказывали, один сержант сразу четверых опознал и задержал! Вообще, гарнизон в Берлине был ну очень пестрый — как и в нашей истории, основную массу полевых войск немцев удалось отрезать и окружить в лесах под Котбусом, к юго-востоку, в городе были ошметки фронтовых частей, ПВОшники, фольксштурм, и главное, предатели, власовцы и бандеровцы! Именно эта сволочь и составляла здесь «последних защитников Рейхстага»! Под самый конец, остатки дивизии Буняченко, и Власов с ними, пытались прорваться на запад, далеко не ушли, генерал-предатель точно так же попал в плен, и после был повешен. А бандеровцы, засевшие в здании рейхстага, сдались, после того, как наше командование пообещало, что вешать и расстреливать на месте без суда, как обычно поступают с изменниками, их не будут. В плен на общих основаниях — вот только по этому порядку предусмотрено было, что выявленным при фильтрации эсэсовцам, нацистам, предателям, и виновным в зверствах, положен не лагерь, а расстрел, так что ничего «щирые козаки» не выиграли, кроме лишних дней жизни.
А Геббельс самоубился сам. Вместе с семьей, как и в нашей истории. И приказал поступить так же всем берлинцам, «лучше быть мертвым, чем под Советами». Только это был уже перебор — услышав такое, из немцев будто стержень выпал, сдача в плен солдат вермахта приняла массовый характер. Лишь эсэсовцы и предатели, из наиболее фанатичных, пытались бежать из Берлина на запад — даже спрятаться здесь им не светило, поскольку бандеровцы и власовцы умудрились даже здесь в последние дни устроить немецкий погром с грабежом — так что население Берлина с большой охотой сдавало не успевших удрать в нашу комендатуру. В целом же, город был не столько разрушен, как буквально пропах смертью — трупов было очень много, как болтающихся на фонарях, балконах, деревьях, так и валяющихся под стенами, рабочие команды из пленных фрицев не успевали убирать. Это были все немцы — наших похоронили с почестями, под курганом в Трептов-парке, где после станет статуя советскому Солдату-Освободителю. Собирать же дохлых фрицев руки не доходили, тем более что много было казненных еще в начале осады, по приговору эсэсовских трибуналов. Но жизнь налаживалась — помню, что уже четвертого мая в городе начали работать коммунальные службы, немцы вместе с нашими саперами восстанавливали коммуникации, электричество и водопровод, в некоторых кварталах даже появилось освещение. А кормились берлинцы в основном, из наших полевых кухонь, выстаивая долгие очереди с мисками и котелками.
Тридцатого апреля погиб «Скунс», Серега Куницын, ленинградец, из «пираний» самого первого набора, он был с нами с ноября сорок второго, когда мы плыли через Неву брать Восьмую ГРЭС. Днепр прошел, Петсамо, Вислу, освобождение Папы и захват фюрера — и чуть не дожил до Победы. И погиб глупо…
Помню, как я еще зимой, до Италии, был на «семинаре по обмену опытом» будущих «штурмовиков». Не тех тварей и мразей, что присвоили себе в нацистской партии это имя — а настоящих, кому положено малыми группами, на острие атаки, прогрызать эшелонированную оборону. «Спецы» почти со всех родов войск — здесь, почти инстинктивно, своим подобием спецназа обзаводились многие все виды войск и мало-мальски значимые учреждения. Даже железнодорожникам приходилось решать вопросы борьбы с минами на рельсах и около — и думать, как бороться с небольшими отрядами снайперов и пулеметчиков. Так что были там ребята и из НКПС — причем не самые худшие. Ну и конечно, морская пехота, батальонная разведка, бывшие партизаны (переформированные в войска НКВД, очищающие нашу землю от всякой «лесной» мрази), даже связисты и снабженцы — как вам, особый противодиверсионный взвод в корпусном батальоне связи? Даже с «испанцами» довелось встретиться, язык наконец вспомнить. Пока на фронте было затишье — мы учились друг у друга и учили друг друга. Точнее, брат — брата…
Господи… «Плохая им досталась доля, немногие вернулись с поля». Я не большой любитель поэзии, но еще застал то время, когда уж пару вещей Лермонтова средний школьник вроде меня учил. На импровизированных лекциях и семинарах, на стрельбище, в импровизированном спортзале и на полигоне типа «дома убийц», подобие которого уже вводит в оборот САС — думалось мне только об одном. Только бы побольше этих ребят, да и девчат тоже (снайперш, медсестер, радисток) дожило до мирных времен, завело детей, которые в свою очередь когда-нибудь тоже. Только бы побольше осталось в живых тех, кто станет в будущем гениальным ученым, толковым инженером, талантливым писателем… да хоть спортсменом. Поди, теперь угадай, родятся ли вообще Лев Яшин, Эдуард Стрельцов, Олег Блохин, Арвидас Сабонис, Владимир Ткаченко? А если родятся — станут ли теми, кем стали в нашем будущем-прошлом?
И что мы могли подсказать эти крепким, битым жизнью мужикам, попавшим в «особые подразделения» с фронта такой войны? Все наше превосходство двадцать первого века — это тот опыт, который они же получили, осмыслили и передали тем, кто в забытых уже годах учил и натаскивал нас. Можно и нужно выделываться перед зелеными салагами, которые должны быть уверены, что их командир и наставник — царь и бог, и если сделаешь как он, тебя не убьют. Но с этими ребятами мы были на равных — даже в спарринге, мне пару раз влепляли качественно, в реале был бы я как минимум, «трехсотый». Так что из «моих» лекций на тему «оптимальные действия штурмовых групп в городских условиях» — впереди была Германия, и мы ждали, что бои будут яростные, как Будапешт, Бреслау, Берлин нашей истории — но на собственно тактику уходило где-то две трети отведенных мне часов. Зато мы превосходили местных товарищей в сволочизме и безжалостности, которой нас научило наше подлое время. Видите дырку — бросьте гранату. Не посылайте человека туда, куда можно послать пулю. Вы уже победили в этой войне — вам теперь осталось только выжить. Видите немца, поднявшего руки, идущего сдаваться — немедленно стреляйте, если хоть что-то показалось подозрительным. Стреляйте на подозрительный звук, не заходите в закрытую комнату, не высадив в нее пару рожков ППС, и «святой Ленин» вас, придурков, упаси верить в дружбу народов. Она будет когда-нибудь потом — а пока знайте: тут все мечтают вас убить. От мала до велика. Дайте им шанс — они убьют. Потому — никаких шансов врагу. Стреляйте первыми. Потом, после войны, будет другое время — но не сейчас.
Даже эти, прошедшие самый ад войны, казалось бы озлобившиеся, рано повзрослевшие парни и девчата — они очень плохо понимали такое. Уже после, в Италии, лично наш «жандарм», наблюдая, как и чему я обучаю гарибальдийцев, резко сказал мне наедине — ты, придурок, хотя бы иногда думай, КОМУ, КОГДА, и КАК что-то говоришь.
Тогда я этого не понимал. Но сейчас, в самом конце жизни — наверное, стоит признаться, что и я был среди тех, кто сеял зло. С самыми лучшими намерениями, желая спасти своих братьев по оружию — но тем не менее. Уверен, кто-то из моих «студентов» именно так и действовал — сперва в Берлине, потом — в той же Италии, в необъявленной и вечной войне с бандитами и фашистскими недобитками. Потом — в Китае, Африке, на Ближнем Востоке, и черт знает, где еще. Сначала стреляй — после будем разбираться.
В тот день нам нужно было всего лишь проверить пару домов. Нас не ставили на линию атаки — но в квартале, где мы расположились, иногда постреливали, даже не снайперы, потому что обычно не попадали. Подозрительная дырка, ход в подвал — как уже много раз бывало, действия отработаны, «сейчас разберемся и пойдем обедать». Первым делом, туда гранату — и кто не спрятался, мы не виноваты. Даже шик был, рычаг отпустить, произнести «двадцать один», это минус одна секунда, и тогда лишь кидать — мы все равно за стеной, а у немцев меньше времени чтобы лечь. Валька шел первым, он кидает, за ним Скунс, прикрывает. Запал шипит уже — и тут в дырке показывается киндер, лет восьми.
