Герой не нашего времени. Эпизод I - Полковников Дмитрий (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗

Так что, последующие слова, что Максим – гуманист и руками никого бить не будет, но отправит домой в двух мешках, имели под собой солидное обоснование.

«Применяй силу оружия, иначе сам будешь отвечать», «Видишь, что койка не заправлена, дай красноармейцу в зубы». Перед войной ряд командиров и так «правильно» понимал лозунг текущего момента [108]. Мол, теперь не грех заняться и рукоприкладством.

Но дурацкое, бездумное завинчивание гаек неизменно ведет к срыву резьбы. Кулак офицера, бьющий в морду бойца, как воспитательное средство, использовался и будет использоваться всегда, но лишь крайнем случае и по делу, когда это соответствует обстановке.

Применяя его в быту следует помнить, что некоторые пули на войне имеют крайне странную и запутанную траекторию.

Кровожадный процесс запугивания закончился, речь плавно перешла на следующий шаг универсального флотского алгоритма – запутыванию мыслей [109]. Тем более, что Суворов отобрал хлопцев, имеющих личный интерес в городе.

Голосом сытого удава Ненашев продолжил.

Комбат беспощаден, но имеет обостренное чувство справедливости. Не порезались бы, ребята. Помните, лагерь в шести километрах от города – не более, чем полтора часа ходу. А еще, рядом станция и скоро поедет отсюда порожний грузовик.

Если хотят увольнений, для батальона надо делать добрые дела. Такие люди будут безмерно поощряться, хоть каждый день. Стране нужны здоровые дети, значит, пора помогать делать будущих героев. Остальные, в очередь и вкалывать, вкалывать, вкалывать, пока не наступит общее счастье, благодать и…

Панов осекся, чуть не добавив «коммунизм». В его былой Империи, в застойную эпоху это слово в разговорах все чаще означало что-то далекое, несбыточное и часто встречалось в анекдотах. Он, как и конец света мог наступить и в одной, отдельно взятой стране.

Как показалось старшему лейтенанту Суворову, комбат, выдохся. Нет, это Саша теперь тоскливо думал, что бабы, как в тринадцатом, сравнительном году рожать не хотели [110]. Еще он вспомнил, как на старой черно-белой фотографии громить японцев в августе сорок пятого года шел отряд, наполовину состоящий из пацанов, хорошо, что под командой опытных старшин и сержантов. Усатые, бывалые мужики и с орденами на груди.

Иволгин, впечатленный предыдущим разговором, фиксировал реакцию.

Услышав почтительный шепоток в строю, Максим мысленно раскланялся перед благодарной публикой. Все происходило в лучших армейских традициях, заведенных еще в греческих когортах и римских легионах. Суть подхода веками не менялась.

И не зря Панов так старательно выучил большой морской и большой петровский загиб [111]. Правильно вплетаемая в речь идиоматическая лексика все же снимает напряжение и бесценна в критические моменты боя. Обычно, после слов «долбани по этому хрену», наводчик интуитивно клал снаряд рядом с самой опасной целью.

Грубую мужскую правду и хозяйственные работы никто не отменял.

Ага, народ потихоньку расслабился. Спектакль особо их не напугал, но они чтили традицию, заодно оценивая Ненашева теперь как личность.

— Тихо, бойцы лазарета, — толстый кусок палки, который Максим крутил в руках, старясь скрыть волнение, неожиданно сломался. Он сердито повертел обломки в руках и отбросил в сторону. Но почему теперь нет лукавых взглядов и наступила тишина?

Ладно, будем считать финальный треск, концом первого акта. Вот он, первый достигнутый эффект от нового устава.

А теперь – следующая часть «марлезонского балета». Кнуты, вместо вас на сцене пряники! Первое увольнение Ненашев готов назначить прямо сегодня, в шесть вечера. Он знает, у каждого в Бресте найдутся дела: танцы, девушки или даже жены.

Одна проблема, как оформить увольнительные. Почерк у комбата ужасный и печатать ему документы не на чем. Глаза Панова немедленно сделались очень добрые. Наивность взгляда усилили ресницы, ходящие вверх и вниз с определенной частотой. Лишь дурак не поймет, чего хочет капитан.

Окончив монолог многообещающей и знаковой фразой из далекого будущего – «я еще вернусь», Максим распустил строй.

Старший лейтенант Суворов несколько опешил. Что-то было такое в речи командира… не наше, но очень знакомое. Пусть не стал взывать к сознательности и цитировать наркома, зато как поднял личный интерес. И ему бы научится вызывать энтузиазм.

Иволгин же думал, что не стоит так говорить с красноармейцами. Он мучительно подбирал другие слова, но призадумался – стоящим в строю речь командира не только нравилась, но и вызвала неподдельный энтузиазм.

Далее состоялся поход по складам, где получили палатки, полевую кухню и другое имущество. У Максима руку свело судорогой от визирования накладных, заранее подготовленных Иваном. Начальник строевой части, и попутно адъютант командира батальона. Да, была тогда и такая должность.

Полшестого в батальоне неожиданно материализовался разборчиво и быстро пишущий боец, хорошо воспринимавший любые слова на слух. Максим посмотрел в честные «очкастые» глаза писаря. Что-то этого товарища он в строю не видел.

Далее приволокли тяжеленную пишущую машинку. «1-й Государственный завод пишущих машинок, тридцать первый год». Чуть заедает, но печатает. Место, где ее взяли, Ненашева абсолютно не интересовало [112]. Главное достижение, что она добыта коллективом.

Пробормотав нечто среднее между «ну-вы-блин-даете» и «совсем-оборзели», комбат отправил пятерку отличившихся в увольнение, наказав быть к утру. Со своей стороны он сразу решил держать твердо слово.

До места тащились долго. Хотя от города до лагеря было километров пять-шесть, но подвел транспорт. Грузовиков выделили всего пару, остальное имущество повезли на двуколках. «Конно-механизированная группа» первые палатки принялась ставить в темноте, при свете фар, и Максим, сбросив гимнастерку, принялся помогать, попутно усваивая науку, как это тут делают.

Выставили караул, и Ненашев уж было собрался уединиться, когда к нему пришел Иволгин.

— Максим Дмитриевич, я хочу вас спросить…

— Почему я так повел себя с бойцами? Объясняю, мы только что выявили актив. Неформальных лидеров, так их, вроде, называют. За теми, кто ушел в увольнение, люди пойдут, а за тобой и мной пока нет. Воспитатель, не имеющий авторитета, им быть не может.

— Вы и Макаренко читали?

— Хочешь я тебе всю «Педагогическую поэму» перескажу, с характеристикой каждой личности. Эх, молодежь, — усмехнулся Максим. — Вспомни, как он про наган писал.

Лицо замполита покраснело. Мать Панова больше тридцати лет проработала учителем, завучем и директором школы. Иволгина ждало еще немало сюрпризов.

— Все, шел бы ты спать, — Максим махнул рукой и вздохнул.

Злясь почему-то на себя, капитан, как антропоморфный дятел, половину ночи стучал на машинке. Иногда матерился, по привычке хватая воздух правой рукой и жалея, что нельзя исправить тест на лету. Нет, долго он так не протянет, сдохнет.

Придется писать тезисы и кому-то диктовать текст документов. Но перед тем как окончательно угомониться, Ненашев дрожащими после работы руками вписал несколько слов в почтовую карточку. Ну, и кто теперь узнает его почерк?

Утром, обходя строй, Максим профессионально унюхал характерный запах. Ну вот, теперь его проверяют на «вшивость». Поочередно вытаскивая тела из строя, он влепил каждому влепил по наряду за пререкания. Терпеливо дожидаясь изумленного вопля «Я не пререкался!», добавлял еще пару. Но, не всем, последний боец, догадавшись в чем суть, усмехнулся, и мудро промолчал.

Нарушители, минут пятнадцать спустя, копали хитрую траншею-окоп рядом с фортом и обшивали ее досками, оставшимися от опалубки, а двое недоуменно рассматривали рисунок «песочницы», намечаемой к сооружению в самой большой палатке.