На звук пушек (СИ) - Барт Владимир (читать книги TXT) 📗
Вслед за Тьером, как свита короля, через двери в зал вливались депутаты, принадлежащие различным партиям. Консерваторы, монархисты и даже бонапартисты. По всей видимости, они проводили консультации.
Неспешно занял свое кресло, созданное по проекту художника-академика Жака-Луи Давида, Президент Законодательного корпуса Эжен Шнейдер, владелец оружейных заводов Шнейдер-Крезо.
Тон сегодняшнему заседанию задали республиканцы, чьи выступления шли под лозунгом: «Родина в опасности!» Прежний пацифизм был позабыт, а депутаты вспомнили о традициях Великой революции. Теперь власть атаковали не за автократизм и агрессивность, а за несостоятельность и некомпетентность.
Республиканцы требовали от депутатов идти в массы и поднять их на борьбу с захватчиками. Жюль Фавр призывал вооружить парижан со страстностью, напомнившей о восстаниях лионских рабочих в 1831-34 года, в которых он принимал участие.
Во время выступления Фавра Ротшильд вспомнил свои впечатления от недавнего посещения Шалонского лагеря. Он представил эту разгоряченную вином вольницу на парижских бульварах и покачал головой. Депутаты явно не осознавали, какого джина они собирались выпустить из бутылки.
Леон Гамбетта выступил с яркой речью, в завершении которой бросил лозунг: «Вооруженной нации мы обязаны противопоставить вооруженную нацию!», сорвав бурные аплодисменты сторонников.
Когда консервативные депутаты с мест пытались высказать возмущение некоторыми слишком уж непарламентскими выражениями республиканцев, Тьер их останавливал и успокаивал, давая оппозиции выговориться.
Наиболее радикальные левые депутаты в запале даже предложили учредить некий комитет с диктаторскими полномочиями. Но не нашли поддержки даже среди республиканцев.
Тьер и другие лидеры консерваторов в этот день не давали сопартийцам участвовать в диспутах. Они только иногда уточняли некоторые моменты, и вовремя поднимали вопросы голосования по устраивающим их предложениям.
В этот день консервативные монархисты, одинаково враждебные как республиканцам, так и сторонникам Луи-Наполеона, стараниями Тьера удержались от обычных перепалок с оппонентами. Заседание шло, куда меньше обычного отвлекаясь на сведение счетов, взаимных обвинений и оскорблений.
В результате, в этот день было принято решение призвать в армию всех здоровых холостяков и бездетных вдовцов в возрасте от 25 до 35 лет. Были одобрены военные кредиты в размере 500 миллионов франков. Вопрос о роспуске правительства и создании нового кабинета перенесли на другой день. Требовалось еще определиться с кандидатурами министров. Но новому правительству уже предложили произвести дополнительную эмиссию в 600 миллионов франков, на нужды обороны. Обязательное принятие банкнот к оплате устанавливалось отдельным декретом.
«Пятьсот миллионов и шестьсот миллионов — это миллиард с хвостиком, — думал по дороге домой Ротшильд. — А война, по сути, только началась. Придется пересчитать прогнозы. А уж как мы все сможем извернуться, чтобы курс франка не упал, этого я не представляю».
Глава 10. Райской дорогой
Северная Франция, август 1870 г
Жоржу снилось, что он раб. Взбунтовавшийся раб, который убил своего хозяина и собрал шайку таких же отчаявшихся, чтобы грабить, убивать, насиловать… Жрать господскую еду, пить господское вино, и пользовать господских женщин. А потом их, и Жоржа в том числе, поймали и распяли вдоль дороги при большом стечении ликующего народа. Наверно, нет наверняка, это была очень мучительная казнь. Было слышно, как кричали распятые рабы, как умоляли их убить, проклинали богов и своего вожака. Вот только сам Жорж не чувствовал боли. Ведь это был только сон.
Любопытно, что казнимых охраняли такие же рабы, принадлежавшие местному должностному лицу. Охранники не испытывали никакого сочувствия к распятым собратьям, всячески оскорбляли и издевались над ними. Тянулись часы, день другой и постепенно висевшие на крестах затихли. Их не кололи копьями, чтобы убедиться в смерти, не снимали с крестов, на которых уже уселись самые наглые из воронов, предвкушающих пиршество.
Дольше всех прожил вожак, тот, кем был Жорж в этом сне. Его агонию растянули на несколько дней, иногда опуская крест на землю и вливая в спекшиеся губы вино и даже немного меда. В то время как других мятежников перед казнью заставили напиться уксуса с желчью. Это кормление всегда происходило под наблюдением надсмотрщика. Чтобы рабы-охранники не украли драгоценный мед и не выпили вино. Когда надсмотрщик уходил, охранники в отместку пинали распятого, лежащего на кресте рядом с дорогой, и желали побыстрей сдохнуть. А утром крест вновь поднимали и закрепляли, продолжая казнь-пытку.
Через несколько дней вожак впал в забытье, а еще через несколько умер. Но его глаза оставались открыты и продолжали смотреть на ряды распятых вдоль дороги.
А потом все погрузилось в привычную тьму, среди которой звучало:
«Вот только жаль распятого Христа».
Вагон дернулся, и Жорж проснулся. Опять движение застопорилось и поезд встал посреди перегона.
В вагон заглянул Шеварди и приказал спустить сходни и по ним вывести лошадей для себя и лейтенанта Керона. Он хотел проехать вперед и узнать в чем дело.
Первым перед эшелоном с батареей стоял точно такой же грузовой поезд с вагонами для перевозки скота, в данном случае используемый по назначению. Из вагонов слышался недовольное мычание коров и быков. Паровозная бригада и сопровождающие не знали причины остановки. Машинист просто заметил, что впереди идущий поезд остановился и последовал его примеру.
Следующий поезд был грузовым, из открытых платформ. Поезд перевозил повозки с понтонами, принадлежащие какой-то инженерной части. Перед поездом группа саперов ремонтировала пути под наблюдением офицеров. Оказывается неизвестные, скорей всего германский разведывательный отряд, повредили путь, открутив одну рельсу и затащив на рельсы поваленный телеграфный столб. К счастью, машинист вовремя заметил повреждение и остановил поезд. Другой удачей стало то, что эшелон перевозил инженерную часть. Иначе пришлось стоять значительно дольше.
Вернувшись к батареи Шеварди первым делом достал карту Лотарингии. До места назначения в Форбаке оставалось сорок пять километров. А до германской границы от нынешней их стоянки было всего тридцать. Вроде и близко. Но далековато для обычного разведывательного отряда.
И дальше дорога на значительном расстоянии пролегала неподалеку от границы. Где находятся французские корпуса Шеварди весьма приблизительно. Наверняка было известно нахождение 2-го корпуса в окрестностях Форбака, куда направлялся Шеварди. А вот про немецкие армии он ничего не знал, как и все, у кого он наводил справки. Кто-то говорил, что пруссаки сосредотачиваются у Майнца. Кто-то что их армии стоят у Вормса или даже Мангейма. Никто ничего не знал точно, и это беспокоило подполковника. А тем более его обеспокоила диверсия, совершенная там, где никаких разведывательных или диверсионных[1] отрядов противника не должно было быть ни в коем случае. Поэтому подполковник собрал командный состав на совещание, на котором было решено продолжать движение, приняв все меры предосторожности и приготовившись к отражению возможного нападения вражеских кавалеристов. То, что диверсии на дорогах устраивают разъезды вражеской конницы, ни у кого сомнений не вызывало.
Бомон, который успел пройтись к впереди идущему эшелону со скотом, заметил, что они едут в таких же «скотских» вагонах. И почему бы не прикинутся таким же безобидным поездом. Вагоны одинаковые, а то, что есть несколько открытых платформ с повозками. Так повозки под брезентом и по форме отличаются от типичных армейских. Для большей достоверности можно даже снять брезент с командирской коляски практически ничем не отличающейся от обычного парижского фиакра.
— Мало ли что возят по железным дорогам.
