Попытка возврата. Тетралогия - Конюшевский Владислав Николаевич (книги бесплатно читать без txt) 📗

Я хмыкнул.

— Он скорее ваш. И насчет этой фразы вы несколько заблуждаетесь — впервые ее озвучил англичанин Даннинг, а Маркс просто удачно повторил.

Нахтигаль, опять пыхнув трубкой, заметил:

— Интересно, вы первый встретившийся мне коммунист, который правильно идентифицировал авторство этого высказывания. Все остальные приписывали его либо Энгельсу, либо Марксу, либо Ленину.

Хм, я бы ее тоже классикам приписал, если бы не препод, который у нас был на первом курсе. Время было как раз перед распадом Союза, и в стране в полный рост процветало кооперативное движение вкупе с ростом криминала, вот преподаватель марксистко-ленинской философии очень в тему и привел нам эту цитату. И заострил внимание на том, что многие считают, будто это слова Маркса, но на самом деле их первым ляпнул Т. Дж. Даннинг. Самое смешное, что из всей философии я только это и запомнил, зато сейчас ввернул цитату очень вовремя, прокатив за умного. Теперь, главное, не смазать это впечатление, так как будущий тесть, похоже, вовсе не является сбрендившим либералом, как мне поначалу показалось, и весь этот разговор затеян с целью прощупать русского жениха с разных сторон. Может, я фанатик идеи или просто дуболом от сохи, от которого надо держаться подальше? Ну-ну. Значит, пора удивлять этого доктора-капиталиста.

Взяв бокал, я его приветственно приподнял и, чуть пригубив ароматного коньяка, пожал плечами:

— Может быть, дело в том, что вам попадались не слишком образованные коммунисты. А может, в том, что я вообще не коммунист.

Ага, проняло. Карл даже трубку отложил в сторону и, удивленно подняв брови, уточнил:

— Насколько я знаю, вы являетесь полковником НКВД?

— Алекс вам совершенно правильно передала мое звание и место службы.

— Но разве возможно служить в вашей организации и не быть при этом членом партии?

Я улыбнулся.

— Как видите.

Нахтигаль тоже отхлебнул из своего бокала и задумчиво произнес:

— Не верить вам на слово я не имею никаких оснований. Просто в данном случае ложь — бессмысленна. Но скажу честно: вы меня сумели удивить во второй раз.

— А когда был первый?

Мне думалось, что немец скажет о том, как я его отбрил по поводу подлости и двуличности гэбешников, но ответ был неожиданный:

— Первый раз был тогда, когда я узнал, что «невидимка» оказался во Франции. Тогда я сначала предположил, что вы были просто в силовом прикрытии дипломатической миссии. Но несколько позже узнал, что ошибался, причисляя вас к охранникам. А что вы так удивились? — Нахтигаль усмехнулся и пояснил: — Вы бы видели глаза моего племянника Гюнтера и его высокопоставленного друга Гельмута, когда Хелен показала кузену фотографию жениха. Гюнтер опознал вас как некоего Себастьяна Кольема, а Гельмут… Поверьте, мне не часто приходилось видеть настолько ошеломленного человека. Увидев подобную реакцию, я провел его в свой кабинет и на правах отца, беспокоящегося за судьбу своей дочери, смог выяснить некоторые очень интересные подробности. Господин барон мне тогда сказал, что именно вы были одной из ключевых фигур переговоров. Что вы вообще очень необычный человек, и он будет счастлив видеть вас мужем Хелен. Потом, вероятно, справившись с первоначальной растерянностью, оберст замолк и сказал, что более ничего рассказать мне не может, так как это не его тайна. Поинтересовался только, известно ли моей дочери, кем вы являетесь? Я ответил, что Хелен знает вас как русского «невидимку». Гельмут лишь понятливо кивнул и попросил о нашем с ним разговоре более никому не рассказывать.

М-да… правильно люди говорят, что Земля, в натуре, — очень даже маленький шарик. Хотя предположить то, что «царская морда» увидит мою фотку, вполне можно было. Он кентуется с двоюродным братом Аленки и, значит, рано или поздно посетил бы ее дом, где ему обязательно бы похвастались «портрэтом» жениха. Но мы рассчитывали, что это произойдет несколько позже, так как после того, как гестапо взялось за заговорщиков, Клабке сбежал в Швейцарию, а потом от греха подальше родственники его вообще отправили в Латинскую Америку контролировать семейную фармакологическую фабрику. Гельмут же, не прекращая своей антифашистской деятельности, ушел в глубокое подполье в самой Германии. И поэтому шансы, что перед этим они встретятся в доме Аленки, были довольно малы. Трудно было предположить, что они посетят ее одновременно, а одному оберсту Хелен мою фотографию не стала бы показывать.

Пока я размышлял о неожиданных вывертах судьбы, Карл продолжал:

— Тогда я и понял, что вы не просто «невидимка», как мне представлялось ранее. Честно говоря, была даже мысль о «подводке» ко мне русского агента таким хитрым способом, но я ее отмел. Слишком все случайно и необычно для распланированной операции, начиная вашей первой встречей с моей дочерью два года назад в России и заканчивая Францией. Но все равно остается слишком много неясностей. Понимаете, — Нахтигаль остро глянул на меня, — ну никак не вяжется диверсант, уничтожающий транспортные колонны, с ключевой фигурой в германо-советских переговорах. Да плюс еще Гельмут… Он о вас говорил с большим пиететом, и видно было, что мальчик не просто искренне вас уважает, а чуть ли не боготворит. Поверьте, я чувствую такие вещи и поэтому сейчас хочу спросить, кто же вы на самом деле? Ведь, не зная этого, я не смогу относиться к вам с доверием. Я не требую раскрытия каких-то государственных тайн, но, волнуясь за судьбу своей семьи, настаиваю на максимально развернутых объяснениях.

Мля, еще один… Сначала Колычев, теперь этот… Но какой соображающий дядька, и как быстро он меня за хобот поймал. Одно хорошо, уж ему-то я могу не рассказывать о своем иновременном происхождении. Поэтому, выслушав Карла и склонив голову в знак согласия, я ответил:

— Я вас прекрасно понимаю и не могу не отдать должное вашей проницательности. Да, я не просто полковник НКВД. Совсем «не просто». Помимо всего прочего, я являюсь также личным порученцем главы Советского Союза Иосифа Виссарионовича Сталина.

В яблочко! Такого этот немец не ожидал — вон даже спички рассыпал. А я продолжал объяснять:

— Для Верховного Главнокомандующего членство в партии, разумеется, очень важно, но все-таки является менее приоритетным фактором, чем личные способности и качества человека. При этом не скрою — именно должность личного порученца и позволила мне приехать сейчас в Швейцарию, чтобы жениться на Хелен, которую я искренне люблю. Для обычного офицера подобное было бы немыслимо, но мой командир одобрил этот брак…

Нахтигаль задумчиво потер подбородок:

— Тогда у меня к вам два вопроса. Первый — как такая значимая фигура как личный порученец главы государства могла неоднократно оказываться в немецком тылу?

— Могу сказать только то, что я был одним из кураторов проекта террор-групп. Об остальном, прошу меня извинить, я промолчу.

Карл кивнул:

— Этот ответ, разумеется, ничего не объясняет, но я понимаю, что значит секретная информация, и поэтому перехожу ко второму вопросу… — Немец несколько замялся, но потом, чему-то усмехнувшись, продолжил: — Второй вопрос касается вашего, как вы выразились, командира. Я могу поверить, что он дал согласие на брак с моей дочерью, но никогда не поверю, что только этим все дело ограничится. Я ведь не пролетарий и не колхозник, поэтому странно было бы, если бы ваше руководство не сделало попытки через меня выйти на круг моего общения или не попыталось как-то по-другому использовать Карла Нахтигаля в своих играх. Вы уж извините старика — не верю и все. Поэтому сразу предлагаю разделить семейные и деловые вопросы. В семейных — я ваш будущий тесть, и этим все сказано. Но вот в деловых… большинство своих активов из Германии я вывел, и поэтому сохраню свои капиталы даже в случае национализации. То есть с этой стороны Советы на меня надавить никак не смогут. Купить? Опять-таки смешно. Моя репутация в деловых кругах стоит гораздо дороже, чем коммунисты смогут предложить. Попытаться воздействовать на меня через дочь или внука? — Нахтигаль закаменел лицом. — Знаете, молодой человек, чтобы не было никаких иллюзий, я хочу сразу расставить все точки над «i». В этом случае я буду действовать крайне жестко и подключу все свои связи как в Европе, так и в обеих Америках, чтобы это давление окончилось ничем. Ничем, кроме дискредитации Советов…