Увечный поручик или приключения советского сержанта в 19 веке (СИ) - Алексеев Дмитрий Анатольевич
— Машины, конечно, забавные, но для саперных войск не нужны. Лошади менее прихотливы, а на вашу машину нужно инженера садить. Мотоцикл можно использовать для фельдъегерской службы, но где вы возьмете в военных условиях дороги. Да и цена выше, чем гужевой повозки. Не обижайтесь, граф, но рекомендовать данный транспорт в войска я не могу, — снисходительно объявил полковник, не спрашивая своих подчиненных.
«Вот тупая скотина!» — сделал вывод Аркадьев. — «Ну и хрен с вами, обойдемся своими средствами!».
— В чем-то этот держиморда прав, — вздохнул на совещании инженеров Евгений, — машины у нас сырые. Но все равно обидно: министр — умный человек, а исполнители — напыщенные болваны.
— Собственно, для нас ничего не изменилось. Надо строить и показывать всем преимущества наших аппаратов, иначе … крах, — закончил он.
Глава 45
Все-таки раны иногда напоминали о себе не острой, а ноющей болью. Обычно это продолжалось не более суток, но сбивало с рабочего ритма, главное же было в том, что боль напоминала об ущербности и здорово навевали тоску. Хотя кризисы в организме случались пока редко, Аркадьев научился с ними бороться: при начале болей он просто выходил на длительную пешую прогулку по городу, стараясь охватить новые для себя районы. Благодаря этому он хорошо узнал город, кроме совсем уж трущоб. Маршрут всегда заканчивался в Усачевских банях, где были отдельные номера и максимум комфорта. Как правило, это полностью снимало боли и, главное, возвращало оптимизм.
Очередной приступ случился 5 декабря 1882 года в воскресенье. Евгений не стал жалеть себя, а просто оделся потеплее и отправился по старому маршруту. Через шесть часов прогулки он проследовал в бани, откуда и выполз, усталый, но довольный. После легкого обеда в трактире, Евгений засел дома, обдумывая ближайшие планы. Сегодняшний вечер был свободен от встречи с друзьями, а Присс с женой переехал на квартиру в другой дом, поэтому Женя никого не ждал.
Где-то в 9 вечера в дверь раздался стук, а затем в комнату ввалилась Катерина в модной шубке, но неуверенно шагающая по полу.
— Ого! Вот она — вершина эмансипации: доктор Екатерина Норина пьяная как сапожник! — торжественно объявил Евгений, опомнившись от изумления.
— И совсем не как сапожник, — слегка заплетаясь языком, возразила та. — Я себя полностью контролирую. Шапку только потеряла, пока поднималась к тебе.
Аркадьев быстро оделся и спустился по лестнице. Шапку он нашел на улице возле двери.
— По какому поводу пирушка? — полюбопытствовал Женя у полулежащей на диване девушки.
— Я провела первую операцию самостоятельно, имею право отпраздновать, — икнув, вымолвила докторша.
— Поздравляю! Надеюсь, пациент не сильно мучился перед смертью?
— Гад ты, Женька, хоть и граф! Живая она! А вот закусить в больнице было нечем, потому и развезло маленько. Я чуть с извозчиком не подралась. Мало ему четвертака! А у меня нет больше! — Катя стукнула по дивану. — Ты мне одолжи, а то бесплатно не везут, подлецы! Есть охота, — нелогично закончила Катя.
«Пусть отоспится тут, а то, правда, с кем-нибудь подерется», — подумал Евгений, а вслух объявил:
— Жди здесь, принесу из трактира, потом провожу тебя.
Когда он вернулся, Катя спала, забравшись в грязных ботиках на диван.
— Вот чертова суфражистка! — пробормотал Евгений, снял с нее обувь и прикрыл пледом. — Надо разбудить через пару часов, а то еще описает мой любимый диван.
Он продолжил занятия, иногда поглядывая на чмокающую во сне девушку и от души веселился: «Жалко сфотографировать нечем, отличная фотка была бы».
В 11 часов он собрался разбудить ее, но она сама проснулась и села, сонно поводя глазами.
— Можно воспользоваться твоим клозетом? — смущаясь проговорила Катя.
— Не только можно, но и нужно, — заявил Женя, подбирая с пола ее шубку.
Через 10 минут она вышла умытая и довольно бодрая.
— Сейчас поем и поеду домой, — сообщила Катя, увидев еду на столе.
— Оставайся на диване — он уже привык к тебе, а то человечество не простит мне, если ты замерзнешь в подворотне.
— Грубиян ты, Аркадьев, но жутко милый. Иногда даже завидую Анне Семеновне.
— Это уже провокация. Смотри, я ведь могу тебя неправильно понять, а Саша Мошков мой друг.
— Ага. Я на днях была у него — пыталась соблазнить своего законного мужа. Так вот он меня точно не понял, — с аппетитом поглощая кусок курочки, саркастически буркнула Катя.
— Похоже, тебя научили не только медицине, но и дремучему цинизму. Пореже бы ты ходила на шабаши феминисток, тебе еще детей воспитывать.
— А это не наш ли моралист не так давно пытался мне под юбку залезть? — Катя посмотрела максимально невинным взглядом.
— Ну-у, совсем не под юбку, просто погладил сверху, — смутился Женя. — Только из благодарности за заботу, — быстро добавил он.
— Очень жаль, а то меня уже никто не воспринимает за женщину, несмотря на почти небесную красоту.
— Нет, но ты действительно очень хорошенькая, особенно когда молчишь, — возразил Женя, чувствуя вину перед ней.
— Комплименты мне не нужны — я уже трезвая, — охладила его пыл Катерина. — Давай постельное белье и спрячься в клозет, пока я разденусь и улягусь.
«Да, а пьяная-то ты попривлекательнее», — умозаключил граф.
Он уже почти заснул, когда раздались шаги босых ног по полу:
— На твоем диване точно замерзнуть можно. Подвинься, — Катя прижалась к нему голой грудью, дрожа от холода.
«Неудивительно, что замерзла: в голом-то виде», — успел подумать Женя.
— Команды на штурм ждете, поручик? — скромно поинтересовалась Катя спустя минуту.
— Нет, жду, когда ты перестанешь трястись, — изрек глубокомысленно Евгений, заинтересованно поглаживая ее грудь…
Когда Аркадьев проснулся, Катерина была уже одета.
— Дай денег на извозчика, мне нужно еще домой заехать перед работой, — с лицом строгой учительницы начальных классов потребовала Катя.
— Сейчас рассчитаемся. Напомни — почем нынче барышни? — не удержался от ехидства Женя.
Катя фыркнула от смеха и прыгнула в одежде на него:
— Я тебя сейчас придушу!
В дверях она поцеловала его в губы и смущенно шепнула:
— Замени простыню — эта в крови.
Глава 46
— Как говорит мой любимый Гоголь: я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие: наши амбиции значительно превышают наши финансовые возможности. Это очень неприятно, но не смертельно, однако, ситуацию надо переломить, желательно, еще при нашей жизни. Как вы догадываетесь я совсем не хочу залезать в банковскую кабалу, с военным ведомством пока полный туман, ну а что мы можем заработать сейчас популярно объяснит Леопольд Крамер, единственный в нашей ватаге, не витающий в облаках, — нарочито бесцветным голосом начал совещание директор «Русского двигателя» и обвел взглядом четверых соратников. Через десять дней будет Новый Год, но с достижениями было напряженно, и Евгений решил подвести итоги.
Леопольд, которого они называли просто Липа, кашлянул и начал говорить, постоянно сверяясь с бумагой:
— Мы начали выпускать довольно уникальную продукцию, поэтому все цифры носят предположительный характер. Кроме того, здесь не учтена продукция нового цеха, который пока не построен. Итак: у нас сейчас работает почти 50 человек, средняя оплата 60 рублей, или 3000 в месяц и 36000 в год; плюс 10000 в год на управление. Исходя из нашего скромного опыта, мы можем собрать на нынешних площадях 4 автомобиля и 10 мотоциклов в месяц, или соответственно 48 и 120 в год. Затраты на производство автомобиля я предварительно оцениваю около 1000 рублей, а мотоцикла 200 рублей. Таким образом, за год мы затратим своих средств 72000 рублей. Если удастся продать автомобили по 1500 рублей, а мотоциклы по 350 рублей, то прибыль предприятия составит 42000 рублей. Это весьма скромно, с учетом того, сколько вложено в завод Евгением Львовичем. Кроме того, эти автомобили и мотоциклы еще нужно суметь продать, 1500 и 350 рублей — это огромные деньги для обычного человека, а богатые предпочитают конные экипажи. Хорошего коня можно купить за 150 рублей, правда кареты идут даже за 2000 рублей, а в карету запрягать меньше шести коней — дурной вкус. Надежда только на крупных помещиков и богатых купцов, которые купят автомобиль больше для форса, ну и на великих князей. Скорее всего первые годы о прибыли вообще можно забыть, лишь бы не прогореть.
