Неожиданность (СИ) - Попов Борис (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Да и у нас в Византии не откажутся!
— Если срочных дел у них нету и гости пошли с тобой, уверенно ведешь приплывших в корчму к Хрисанфу, а по дороге рассказываешь, что лучшее вино только там, еда — выше всяких похвал — повар самого Комнина кормил, и у него чистота, красота, продукты свежайшие. И цены — очень разумные, лишний нумий не запросит. Про родство не ври! Ни к чему это.
— А дальше что?
— Зашел в таверну, развалился на стуле и шуми:
Дайте мне лучшего вина и самой вкусной еды! Долго ждать не люблю!
Хрисанф, у тебя есть какое-нибудь простенькое, но очень вкусное кушанье?
— Как не быть! — отозвался повар, — враз эскалопов нажарю!
— Да чтобы народ зря не томить, выдай хорошего вина с легкой закусочкой, ну там винограда или слив подсунь, и иди спокойно жарь.
— А дальше?
— Дальше — больше. Христо пусть занимает народ расспросами об их житье-бытье, да купеческой лихости — мужчины больше всего любят своими подвигами хвастаться, а ты быстренько пожарь каждому посетителю по одному маленькому эскалопчику для разжигания аппетита, подай на стол, и спокойно жди основного заказа.
Вот выпили они по стаканчику, заели этой маковой росинкой, тут-то их голод с дороги и прошибет!
А Христо вдруг вспомнит про какие-то дела неотложные, сунет тебе монетку, спросит: достаточно? Ты кивнешь, и он убежит. А приезжие уже разгулялись, жрать охота неимоверно, начнут делать заказ. Вот тут и надо жестко разграничить: вот за это заплатил Христо, а дальше уж вам рассчитываться!
— Может не надо? — неуверенно спросил кулинар.
— Еще как надо! Купцы вечно без чести и достоинства в чужих городах дела ведут, ведь все равно никто не узнает. Смолчишь — обожрут кругом, а оплату на Христо перевесят. А вот если четкая договоренность будет, тут уж им деваться некуда.
— А вдруг уйдут?
— Да и пропади они пропадом! Платить, значит, не хотят, и не будут.
— А вино и эскалопы кто же оплатит?
— Если гости останутся у тебя, раскидаешь затраты по всему заказу, они и не заметят, ну а если вдруг все-таки уйдут — скатертью дорога, не обедняешь.
— Боязно как-то, убыток…
— Кто не рискует, тот не пьет мальвазии! И обязательно поставь у двери караульщика.
— Зачем?
— Нажрутся и убегут, пока ты возле плиты толчешься. Да еще чего-нибудь со стола прихватят. Вот это будет убыток!
— Да где ж его взять-то караульщика…
— Христо враз сыщет.
— Могу! — тут же подтвердил родственник всего человечества. — Есть тут один русский боец, очень дальняя моя родня, у меня на примете. Дорого не возьмет, а за порядком присмотрит.
Интересно, а среди африканских пигмеев нашел бы Христо себе родню?
— Слушай, а откуда у вас столько всего русского? — удивился я. — Вы же старинный греческий город, Русь от вас черте где, а куда ни глянь — вечно чего-нибудь русское подсовывается: то караульщик, то вы поголовно наш язык знаете.
— Сто лет назад ваш князь Владимир, который потом Русь крестил, вынудил наш город сдаться. С той поры россы здесь кишмя кишат. Отсюда и наше хорошее знание вашего языка.
А как половцы русское Тмутараканское княжество разорили, которое на востоке Таврики находилось, и тамошние города под себя подминать стали, ваш народ оттуда и побежал кто-куда. Евдоким, скажем, из Феодосии с семьей прибыл. Он у себя там в охранной дружине состоял, подраться горазд и на кулачках, и на сабельках.
— Детей у него пятеро? — неожиданно по нормальному спросил протрезвевший Богуслав.
— Да, — удивленно протянул Ламврокакис, — ты его что, знаешь?
— Знавал в прежние годы, — подтвердил боярин. — Хороший мужик: и непьющий, и боевой. Он в их дружине сотником служил. Этот и не струсит, и в заварушке насмерть биться будет. Мы с ним в Киеве раньше иногда встречались.
Да, подумалось мне, а в 21 веке в Севастополе, стоящем на развалинах былого Херсонеса, русских вообще подавляющее большинство.
— Ладно, — решился Хрисанф, — попробуем. Хватит мне перед супругой и ее матушкой стелиться, наплевать, что всего два месяца женат. Вот поют с утра до ночи: все продавай, иди поваром к богатым да знатным, хорошо заживем. Прав ты — переменить ухватку надо. Вина у меня запас изрядный, весь подвал разными его видами в свое время забил, и если дом продам, куда я его дену?
Куском мяса пару раз рискнуть можно, не обедняю. Если народ пойдет, сервитума, полового-подающего по-вашему, заведу, хватит повару туда-сюда бегать. Мое дело жарить и парить, а не перед посетителями гнуться.
— Я слышу речь не мальчика, но мужа! — процитировал я выражение светоча нашей поэзии Александра Сергеевича Пушкина. — Надо бороться, надо дерзать, а то потом так и будешь сидеть на нищенской получке до конца жизни. Там много не хапнешь, сегодняшний запас денег быстро разойдется с этакой бойкой женой и ее советчицей тещей. А пойдут дети, болячки не дай Бог случатся, или еще что, и торчать тебе в наемниках до конца жизни — второй раз не выберешься из этой помойки, в люди не выйдешь.
Тут опять оживился Христо.
— А как же я в дождь, да на порывистом морском ветру часами стоять буду? Да и гаваней у нас не одна, а три, и возле которой ожидать? Дело в зиму, скоро захолодает, простыну начисто!
Я задумался. И не знаешь, чего присоветовать. Шалаши во всех трех портах построить и сидеть в них, от холода трястись? Хрен редьки не слаще. Впрочем, есть один выход, правда зыбкий…
— А на маяке есть смотритель?
— Как же без него! Кто ж там по ночам сигнальный огонь зажигать будет? Служит средних лет дядька, Линдрос звать.
— И все три гавани оттуда хорошо видно?
— Как и положено.
— А смотритель, часом, тебе не родственник?
— Он одинокий и злой, как собака. Никого на смотровую площадку маяка не пускает. Наши как-то ходили, хотели видами полюбоваться, так он с дубиной спустился и погнал их оттуда в три шеи.
— А пришедшие ваши, были как обычно пьяные морды самого разбойничьего вида? — усмехнулся Матвей.
— А откуда у меня приличные знакомые? — удивился Христо. Других не держим. Какие уж есть, такие и есть.
— Ну да, — сделал вывод ушкуйник, — друганы грабят, а Ламврокакис награбленное на тележке куда надо отвозит. Приличные люди таким редко занимаются.
— В общем, внутрь маяка простому человеку никак не попасть, — подвел черту Христо, не вступая в лишние прения о своей жизнедеятельности и образе жизни друзей — все не без греха! — нечего и пробовать, того и гляди дубиной по черепушке огребешь.
— А если попробовать подойти иначе? — начал заходить на новый виток я.
— Как это? — удивился грек.
— Ваши-то поди с пустыми руками шли?
— А надо было тоже по палице прихватить? — заинтересовался Христо. — Огреть этого Линдроса по загривку, он бы и рассыпался в любезностях — заходите гости дорогие, на окрестности полюбуйтесь?
— Подожди шутки шутить, — не стал веселиться я. — А если прийти к смотрителю в чистой одежде, да с кувшином хорошего вина, разговорить его душевно, угостить, может тогда и пустит?
— А о чем же с ним можно говорить? — удивился Ламврокакис. Улетят вороны на юг или тут зазимуют? Какую по размеру лучше дубину делать?
— Ну может Линдрос кого с потерпевшего бедствие корабля спас, из воды человека вытащил? Слухи, может, о нем какие-нибудь хорошие ходят?
— Утопить он может, — высказал свое мнение Христо, — а вот спасти — это вряд ли. Видел бы ты эту рожу страхолюдную! С таким лицом только деток малых пугать. Да если это страшилище и одинокого взрослого отловит в темном переулке, тот ему от ужаса сам все отдаст — ножи и топоры показывать не придется.
Никаких хороших о нем слухов сроду не слыхивал. Может потому на маяке от людей и прячет морду свою звероподобную? Линдрос на голову выше, чем обычный человек, широченный в плечах, с бритой башкой. Он и дубину с собой зря берет — такой даже и кулаком треснет, голова как грецкий орех расколется.
— Ладно, хватит на меня страх наводить. Завтра, если время будет, вместе на маяк сходим, полюбуемся на вашего красавчика. Но лучше бы тебе самому с Линдросом дружбу завязать, верней было бы.
