Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 (СИ) - Токсик Саша (книги хорошего качества txt, fb2) 📗
"Ваш дом слишком мал для вашей семьи?" — спрашивает англичанка… "too small…"
Коварный вопрос. Чтобы ответить правильно, нужно использовать другое наречие: "достаточно". Ещё на моей памяти преподаватели обожали эту подставу, поэтому мы с Женьком её заранее проговорили. Вот только само слово ему никак не давалось. Мой дом достаточно большой…
My home is big…
— Э…э… — не выдерживая подсказывает англичанка.
Я с места отчаянно машу рукой, чтобы запустить ассоциацию.
— И нах! — радостно выдаёт Женька.
Англичанка краснеет. Ничего не понимающая Степанида благожелательно кивает. Рука-лицо.
— Инаф, — поправляется Ковалёв и, получив заслуженную четвёрку, выкатывается из класса.
Следом отвечаю я. Решаюсь пройти по фильмам Гайдая, которые к этому времени уже точно "случились". Если Бриллиантовая рука у меня остаётся вполне приличной "The Diamond arm”, то Кавказская пленница трансформируется в "Kidnapping, Caucasian Style”, а "Иван Васильевич меняет профессию" в "Vasilievich: Back to the Future".
Алик в своём ответе использует реальные прокатные названия Советских фильмов на Западе.
Пять, — недовольно цедит англичанка, — но вот только твой акцент…
— А что с ним?
— Настоящие англичане тебя точно не поймут.
— Пивка бы сейчас!
Женька потягивается, стоя на школьном крыльце. В кои-то веки я с ним согласен. Облегчение громадное. Школьные годы чудесные остались позади. Для меня уже второй раз. Здравствуй взрослая жизнь.
Кошмар для взрослого человека — снова сдавать экзамены, зубрить и выслушивать глубокомысленное мнение учителей о себе. Что характерно — оно никогда не сбывается.
— Так что нам мешает? — говорю. — Пошли.
Сегодня у меня законный выходной. Даже Подосинкина не смеет посягнуть на день экзамена.
— Тут нельзя, — говорит взрослый человек Женька, — мамка узнает — уши оборвёт. В Кадышев надо ехать.
— Значит, поехали, — соглашаюсь, — заодно пора тебя кое с кем познакомить.
Кадышев — город старинный, не чета Берёзову. Местные краеведы из числа отставных военных утверждали, что он старше Москвы.
В доказательство приводились цитаты из летописи о князя Кадском, что был он "ликом дик и зело борз", за что, очевидно, и казнён кем-то из ранних Рюриковичей.
На бессонных советских кухнях не раз звучали слова, что проклятые самодержцы избавились от конкурента. Повернись история иначе, и кто знает, над каким городом сияли бы сейчас кремлёвские звёзды?
Косматые вольнодумцы в лице молодых учителей, которым не повезло с распределением, считали основателем города атамана Афанасия Кадку.
В монографиях его называли лидером крестьянского движения. "Движ" Кадка учинил немалый. Грабил он всех: бояр, купцов, поляков, стрельцов, и тех же крестьян, если у них было что брать.
Все окрестности Кадышева изрыты желающими найти "Кадкину казну". Её секрет лихой атаман унёс с тобой на плаху. Я уверен, что деньги прибрали к рукам ещё во времена лохматые. Просто люди были умные, и о своём счастье помалкивали.
Никакой город, разумеется, Кадка не строил. Рыл он землянки и схроны, в которых до сих пор ломают ноги невезучие грибники.
Но чтобы переловить его братву, здесь поставили острог, вокруг которого, как в самом безопасном месте, завелась торговлишка и осел народ.
Город рос, окутывался пеной яблоневых садов и колокольным звоном мужского монастыря. Кадышевские купцы славились до самого Нижнего Новгорода своей горластостью и вороватостью.
Сейчас купеческие торговые ряды превратили в овощные склады. Даже посреди июня от них несёт плесенью и могильным холодом. Развалины монастыря, которые не смогли разобрать на кирпичи даже вооружённые кувалдами строители коммунизма, зияют пустыми окнами..
Зато Кадышевская пересыльная тюрьма остаётся главным градообразующим предприятием, а возле неё по-прежнему шумит колхозный рынок. Есть в этом мире хоть что-то постоянное.
Потёртый, но опрятный, словно пьющий интеллигент, Кадышев сохраняет провинциальный лоск. Здесь есть даже кафе-мороженое — невероятный шик! Туда я и выманиваю Людмилу Прокофьевну из её подвального логова.
Разговор нам предстоит некабинетный. Я предпочитаю вести его в местах людных и нейтральных. Любопытные уши какой-нибудь Ниночки или Анечки могут стоить каждому из присутствующих нескольких лет свободной жизни.
Я знаю, что в Союзе фарцуют много и нагло, и многие не считают это за преступление. Но также не сомневаюсь, что все нелегальные барыги либо имеют связи, либо покровителей, либо стучат потихоньку на своих покупателей.
Улучшить статистику раскрываемости за счет двух наглых школьников — милое дело. Мы до сих пор не попались благодаря ничтожным доходам и везению.
Заведующая откликается на моё приглашение спокойно. Если и удивлена, то ничем это не показывает. В тёмно-сером брючном костюме и кремовых туфлях, стройная и фигуристая, она стоит за высоким буфетным столиком как героиня итальянской комедии с Челентано или Марчелло Мастрояни в главной роли.
Здесь, при свете дня, а не в тесной коморке осознаю, что универмаговская "мымра" очень красива. Совсем "несоветской" дорогой и ухоженной красотой женщины, которая вкладывает в свою внешность большие деньги. Зачем? Чтобы сидеть так в полуподвале без окон?
Даже сейчас она чуть жмурится от солнечного света, демонстрируя длинные пушистые ресницы. Словно очаровательная вампирша, вышедшая на прогулку в мир живых. Она аккуратно собирает подтаявшее мороженое алюминиевой ложечкой из жестяной креманки и промакивает губы носовым платком.
Салфеток на столе, понятное дело, нет. Дефицит.
Мы ведём подобие светской беседы. Я представляю ей Женьку, объясняя, что сам заниматься книгами далее не могу. Работа в редакции отнимает все силы. Заведующая кивает, но раскрывать карты не спешит. Присматривается.
Я тоже не настаиваю. Она сама изъявила желание влезть в мою схему. Пусть теперь предлагает, а я буду думать. Кто первый заговорил, тому важнее результат, так что я увлечённо смакую пломбир с шоколадом, отдав ей инициативу.
Женька заметно смущается и молчит.
— Кофю будете? — интересуется официантка в несвежем переднике, — вАреную, — добавляет она для солидности.
Перед Людмилой Прокофьевной здесь заискивают. Нас даже обслуживают лично. Остальные посетители выстаивают длинную очередь за мороженым, а потом ещё одну — в кассу. Думаете, всё?! Нет, потом они возвращаются с чеком и отстаивают очередь в третий раз, чтобы получить растаявший пломбир. Нам в этом отношении невероятно везёт.
— А с коньяком есть? — спрашиваю ради шутки.
— Два пятьдесят с "Белым Аистом", три десять с "Араратом", — ошарашивает меня официантка.
Людмила Прокофьевна молча поднимает бровь, ожидая моей реакции.
— Три с "Араратом", — выкладываю на стол червонец, — Сдачи не надо. А есть что-нибудь к кофе? Выпечка?
Купюра исчезает как карта в руке иллюзиониста.
— Есть коржики, — официантка проникается ко мне симпатией и доверительно шепчет, — но я вам их не рекомендую.
— Почему? — шепчу в ответ.
— Чёрствые, — отвечает она, — зубы поломать можно.
Заведующая невозмутима. Только в зрачках пляшут смешливые чертята.
— Это не Рио-де-Жанейро, — говорю, — это гораздо хуже.
Людмила Прокофьевна вдруг вздыхает с непонятной тоской.
— Алик-Алик, — качает она головой, — да что ты об этом знаешь?
Я знаю, что там жарко, шумно и нельзя даже на секунду выпускать из рук сумку с аппаратурой. Мой коллега из "Шпигеля" трижды за две недели покупал новую камеру. Одну у него украли, вторую отобрали подростки, угрожая ножом, а третью он сам пролюбил, обкурившись на Ипанеме местной наркоты, которую толкают там на пляже, как в Сочи горячую кукурузу.
