Балтийская Регата (СИ) - Ант Алекс (читать книги .TXT) 📗
Мне очень досаждала головная боль и я её просто убрал, без таблеток и микстур. Попутно я понял, что стал молодеть и буду молодеть примерно до биологического возраста в 25 лет, что проживу ещё не менее 550 лет, но и не более, затем уйду в Хранители четвертой категории или, если повезет со знаниями и заслугами, то в Хранители третьей категории, что ниже ранга моих родителей и даже ранга моей младшей сестрёнки на сегодня. Знания приходили ко мне постепенно, по мере надобности, но сразу целыми пакетами, иногда мало связанными друг с другом. Кое-какие знания для меня были закрыты наложенными ограничениями Творцов, но со временем они могли открыться, если Творцы соизволят это сделать. Я мог проникать в прошлое, но не далее, чем на 100 лет, мог нестись в будущее, но не далее, чем на двести лет. С понятием время вообще всё было не так просто. Имея прямолинейную структуру, оно имело, как и свет квантово-волновую природу, оно не имело бесчисленного множества временных линий, как предполагают фантасты, но перед определенными преградами, иногда, могло делится на тысячи струй, которые резко расходились, а затем сходились в одну тонкую линию снова, как параллельные прямые в геометрии Лобачевского. Мало этого время постоянно было не стабильно, оно изменялось моментально, меняя всё будущее иногда от взмаха бабочки на планете Альдебарана, или что там у них летает, а иногда его невозможно было сдвинуть взрывом галактики. Эту физическую составляющую не могли просчитать надолго даже бессмертные Творцы высших категорий, даже их автоматические вычислители. Особенно опасно было вторгаться в прошлое и воздействовать на него. Именно поэтому на меня было наложено ограничение в 100 лет. Считалось, что я не смогу кардинально повлиять на линию времени при таком ограничении, хотя досконально этого не знал никто. Меняясь линия времени меняла всех и даже само изменение засечь было почти невозможно. Времятрясения, происходившие, когда линия времени натыкалось на очередное препятствие смещало всё и сразу. Поэтому возникали провалы во времени и в пространстве. Сам характер таких препятствий и их свойства были никому не известны и расчету не поддавались. Я бы не советовал копаться в таких категориях, от слова совершенно.
Бедный Цыган заходился в лае, а у Джаса могли выскочить из орбит глаза. Следовало отключить скафандр. Это делалось очень просто, надо было просто потянуть загогулинку скипетр на себя и взять в руку сферу. Я проделал эту нехитрую операцию и пребольно шлёпнулся на кресло, отбив пятую точку на металлических цилиндрах. Придется в следующий раз что-то привязывать к ней, как обычно что-то привязывают, садясь на броню танков зимой, или крепить сами цилиндры по бокам.
Команда, узрев капитана, сразу затихла и стала медленно к нему приближаться, явно уважая его во много раз сильнее. Дольше и недоверчивее всего приближался Джасик, зато, когда он коснулся моей ноги, то сразу довольно и подобострастно заурчал, подставляя голову и спинку мне под ласку.
Бей своих
Человек может многое, спать на гвоздях, ложится на битое стекло, голодать неделями, но вот не дышать и не пить воду он долго не может. Если быть совсем точным, то, конечно, может, только умрёт. Без воздуха через пару минут, а без воды через пару дней. В том и другом случае смерть будет довольно мучительной. Ну там, подергиванье в темпе чарльстона ногами, извивание, неприличные звуки, глухие стенания.
Банщик очнулся от дикой жажды и нехватки воздуха. Он лежал на шконке в камере, набитой под завязку. Это была знаменитая камера номер три для моряков КБФ. Здесь сидела сегодня банда негодяев и предателей Родины. Тут были и отказавшиеся идти в безумные походы на подлодках, и самострелы, и фигуранты дела ЭПРОНа.
Вот, на пример, Витька Мамонтов, он в рукопашной схватке на Ораниенбаумском плацдарме, где дрались моряки КБФ, сошелся со здоровенным немцем и тот, звезданув Витька между глаз и вырвав у последнего его табельный пистолет, добавил ему из русского ТТ в упор в левую руку. Витёк немчуру добил сапёрной лопаткой, подвернувшейся под руку, но его повязал заградотряд, как самострела, когда он ковылял в медсанбат. Каким образом его не расстреляли там-же на месте одному Богу известно.
Краснофлотец с подлодки «Моходранский комсомолец», Сережка с Малой Бронной из Москвы, был обычным диверсантом. Его задачей по боевой тревоге было открытие и закрытие краника топлива на трубе, подающей последнее в расходную цистерну двигателя. Забыв в каком положении краник закрыт и в каком открыт, он закрыл краник подачи топлива в расходную цистерну подлодки, отчего она лишилась хода едва отойдя от острова Мощный, подверглась налету немецкого самолета и получив несколько пробоин вернулась в базу, за что моряки отважной подлодки были очень благодарны Серёге, чего не скажешь о капитан-лейтенанте Шинделе.
Да, здесь все были его «крестниками». Побывав в этой камере можно было подумать, что только отважный Шиндель спасает Ленинград от немецко-финских наймито-шпионов. Аарон Моисеевич Шиндлер стеснялся своего неблагозвучного старорежимного имени, как стеснялись каторжане проклятого царизма на Сахалине клейма на лбу из слова «ВОР». С одной стороны, вроде бы и неприлично, а с другой как медаль на грудь. Как бы там ни было, но Шиндлер сменил свое имя на более благозвучное и привычное для русского уха Андрей Михайлович, но в тайне, в самых дальних и потаённых подвалах своей души, он был стойко за интернационал и коммунистическую всемирную революцию. На фронт с его ростом идти было также бесперспективно, как пугать голым задом ежа. Ну а здесь, в третьем отделе КБФ, человек был на своем месте и приближал победу как мог и умел.
Банщик старался осмыслить где он и что он. Попытался приподняться, но было так больно, что он упал снова на своё место, то, что оно отныне его он уже знал. Сидящий рядом подлый саботажник из ЭПРОНа поправил Голову Банщика и спросил того как его зовут.
— Слава. — прошептал Банщик, забыв, кто он, — Вячеслав Петрович, и меня не зовут, я сам прихожу. — На полном серьезе ответил он уже увереннее.
— Ну вот что, Слава, я тебе сейчас водички принесу, только уж ты доживи, пожалуйста, а то вид у тебя как у моей тещи после того, как она угорела прошлой зимой. Совершенно синий и абсолютно мёртвый хоть и полуголый.
Вскоре на лицо банщика полилась холодная вода, а потом он и напился. Жить стало лучше и жить стало веселее. Но оставалась нехватка воздуха, с которой он попытался бороться, подтянувшись к не струганой балке опоры трёхъярусных шконок и облокотившись на оную своей многострадальной спиной.
— Ты, друг мой Слава, ни спи, а то мало того, что замёрзнешь, а и пропустишь сегодняшний обед, если, конечно, есть хочешь.
Есть банщик хотел, а к холоду привык ещё на Ладоге. Но, повинуясь инстинкту выживания, он постарался не спать.
Вскоре оконце на двери откинулось и на него положили кусочки чёрного хлеба примерно в пятьдесят грамм. Сиплый голос из-за двери потребовал от фашистов, приготовив кружки, подходить по очереди к оконцу. Каждому в кружку разливалась тёплая вода и выдавался кусочек хлеба. Это была норма на сутки. Банщик уже вполне освоился в камере и сам доплёлся, постанывая, до еды и тёплой воды.
Вечером некоторых сидельцев вызвали на допросы. Банщик ждал, что и его вызовут, но этого не произошло.
— Не бойся Слава, тебя сегодня не вызовут, ты пока слаб. Завтра или послезавтра, и твой петух прокукарекает Шинделем. Не подписывай ему ничего. Подпишешь в расход пустят, не подпишешь пойдешь в штрафбат или на зону. — сказал водолаз ЭПРОНа.
Славе осталась одна забава — поспать. На следующий день опять была кормёжка, а после кормёжки вызовы на допросы. Славу вызвали последним. Полночи он простоял-провисел в шкафу, где не было возможности присесть и было очень холодно. На допросе Шиндель был приветлив, как кобра, изготовившаяся к укусу.
— И так, гражданин Волочков, мы всё уже оформили, осталась только формальность — подписать ваши показания и признание. Вот вам ручка — ставьте подпись. — предложил Шиндель.
