Смерш (Год в стане врага) - Мондич Михаил (онлайн книга без txt) 📗

Михаил Мондич

СМЕРШ

Год в стане врага

Предисловие

Я писал дневник только до середины декабря 1944 года. С момента вступления в ряды Красной Армии пришлось переменить форму дневника на отдельные короткие заметки, так как увеличилась опасность моего разоблачения.

Поскольку на основании этих заметок мне удалось восстановить изложение событий, я счел возможным сохранить форму дневника и в дальнейшем.

Автор

1944

В Хуст я прибыл в 7 часов утра. Ярко светило солнце. В воздухе была та свежесть, которой так не достает в больших городах. Маленькие домики словно улыбались мне, утопая в море сочной, буйной зелени.

По улицам торопливо скользили машины с венгерскими полевыми жандармами. На каждом шагу встречались гонвейды [1]. Но это были уже не те гонвейды, которые два года тому назад с песнями уходили на фронт, гордо крича: «А kis magyar nem fe’l a nagy oraszto’l» — «малый венгр не боится большого русского». Нет, это были люди, измученные войной, не раз смотревшие смерти в глаза.

Я видел, как они проходили мимо щегольски одетых офицеров, как бы не замечая их. Случись это раньше — не миновать бы им строгого взыскания.

В центре города, в окнах большого магазина обуви, красовались плакаты, изображавшие венгерский кулак, громящий Советский Союз. Кучка гонвейдов, стоявшая перед плакатами, ругала все на свете: и свое правительство, и немцев, и русских.

Коренные жители Хуста, наполовину денационализованные русины, хитро улыбались, покручивая черные усищи.

Хуст мне определенно не понравился. А ведь, сколько светлых воспоминаний связывало меня с этим городком: гимназические годы, прогулки к развалинам старинного замка, первая любовь…

Я торопился как можно скорее выбраться из Хуста, оказавшегося в непосредственной близости фронта, — полного солдат, суматохи и страха перед приходом русских.

Родное село встретило меня очень приветливо. Крестьяне останавливали меня, расспрашивали о последних фронтовых новостях, и, радушно улыбаясь, рассказывали мне про свое: кто в селе умер, кто с кем поссорился, кто на ком женился.

Отец не ожидал моего прихода. Я нашел его, измазанного дегтем, возле разобранной телеги за оборогами [2].

— Пришел? — коротко спросил он меня.

Мы расцеловались. Он осмотрел меня долгим взглядом.

— Возмужал ты, переменился.

— Еще бы! Мне уже 25.

— Школу окончил?

— Да. Я — инженер.

— Ну, иди в хату. Покажись мамке.

Это было лишнее. Мамка уже сама подходила ко мне. В глазах ее блестели слезы.

— Никола, — с трудом выговорила она и осыпала меня поцелуями.

Я до сих пор не опомнился от всего пережитого. Столько впечатлений в один день! С кем я ни говорил, все с нетерпением ожидают прихода русских. О положении на фронтах село осведомлено лучше меня. Тут что-то не в порядке. Есть люди, которые умышленно предупреждают события.

Почему не пришла Вера? Она, наверное, сердится на меня. Если бы она знала, как мне больно. «Крутит любовь с Андреем Кралицким», — как бы мимоходом сказал мне Петька. Я не верю ему. После всего, что было между нами, она не могла, у нее не хватило бы сил, — глупости! Она гордая. Хочет, чтобы я пришел первый. Кто этот Кралицкий? Жаль, что я не спросил у Петьки. Постыдился. Что же, зайду к ней завтра. Может быть, лучше не торопиться? Сначала нужно узнать, прав ли Петька. Должно быть, прав. В его словах были нотки такой обыденности, как будто он говорил о факте, всем давно и хорошо известном и надоевшем.

Однако я слишком люблю Веру. С тех пор, как узнал от Петьки про ее новую любовь, не могу отогнать чувства ревности. А отогнать нужно будет. Слава Богу, — не маленький! Последние годы жизни так основательно изменили мои взгляды на жизнь, были полны такими событиями, что мне ли не побороть и ревность. Прага, Берлин, Варшава, Россия. Тюрьмы, допросы СД и Гестапо. Венгрия, Будапешт. Допросы в Кеймелгарито [3]. И все же я на свободе, я цел, невредим и, не будь Веры, чувствовал бы себя счастливым. Я успел окончить школу в Будапеште, получить диплом инженера, повстречаться с друзьями. Инструкции. Специальное задание. Что же. Вся жизнь моя до сих пор была борьбой с коммунизмом. Шансов на успех у меня много. Я коренной житель Карпатской Руси. Здесь жили мой прадед, дед и отец. Я никогда не был эмигрантом. У меня есть знакомые между местными руководящими коммунистами. Им-то незачем знать мое прошлое. Кому какое дело до него?! Главное, совесть моя чиста. России и русскому народу я никогда не изменял и изменять не собираюсь. Венгров и немцев ненавижу так же, как и все мои друзья, все жители моего родного села, начиная с отца и кончая полунищим овчаром [4].

Завтра я спрошу у Петьки, кто такой Андрей Кралицкий. Должно быть, парень что ни на есть во всех отношениях, если Вера «крутит с ним любовь».

Отец разбудил меня в три часа утра.

— Может, поможешь мне… косить отаву.

Прибежала мамка.

— Старый черт! Фу! Зачем ты разбудил его? Я тебя проучу, ты у меня будешь помнить…

Чтобы прекратить спор, я поспешил уверить мамку, что еще вчера договорился с отцом относительно отавы и что я сам предложил ему свою помощь.

Мамка не особенно поверила мне.

— Я тебя знаю не первый день… Но, если так, пожалуйста…

И все же она еще долго ворчала и упрекала отца.

На дворе отец остановился и начал прислушиваться.

— Слышишь? Это русские пушки.

Его морщинистое лицо, впалые глаза, весь он дышал радостью.

Я тоже слышал глухие выстрелы, но определить, чьи пушки стреляют, русские или венгерские, — не решался.

В поле нас остановил Петро Гаврилюк.

— Слышите? — оглядываясь во все стороны, таинственно спросил Гаврилюк. — Это — русские пушки.

Гаврилюк тоже радовался приходу русских.

В этот миг мне так отчетливо и ясно показалось, что все село, вся Карпатская Русь, эта последняя Русь, с благоговением прислушивается к глухим выстрелам и ждет прихода русских.

Во время обеда отец рассказал мне, как его допрашивали венгерские жандармы. Они били его прикладами, мучили, спрашивали, мяли на полу сапогами и опять спрашивали.

— Я ничего не знаю про сына. Я не знаю, куда ушел Иван.

— Знаешь, русинская морда, все знаешь и все нам скажешь!

И удары сыпались со всех сторон.

Отец никогда не любил много говорить, и я был удивлен его длинным рассказом. После долгого молчания он устремил глаза на восток и как бы про себя произнес:

— А сын мой в России. Он скоро придет и рассчитается с жандармами. Как ты думаешь, — обратился он ко мне, — Иван уже, наверное, лейтенант?

— Не знаю, няньку!

— Ничего ты не знаешь, а еще инженер, — рассердился на меня отец и уже до самого вечера не промолвил ни слова.

Я действительно ничего не знаю о судьбе брата. Больше того, в Советский Союз убежал не только мой брат, убежали тысячи наших лучших людей. И что известно хотя бы про одного из них? — Ничего. Слухи ходят самые разные. Достоверно же известно одно: в СССР существует армия какого-то генерала Свободы. Иногда Москва сообщает имена чинов этой армии, награжденных медалями и орденами. Я и сам слушал не раз такие передачи, но среди героев знакомых фамилий почти не встречал, все какие-то не то чешские, не то еврейские. Если же изредка и встречались знакомые, то они могли быть с таким же успехом украинские, как и карпатские.