На звук пушек (СИ) - Барт Владимир (читать книги TXT) 📗
— Если на этой войне эта ваша батарея и вы, подполковник, лично не совершите чего-то достойного, оправдывающего ваше поведение, то я вас закопаю в самой вонючей куче дерьма, которая только есть во Франции.
Такими словами напутствовал Шеварди адъютант императора, вручая копии приказов о формировании Отдельной батареи Гвардейской конной артиллерии, о назначении командиром батареи подполковника Шеварди и еще не менее дюжины других, без которых формирование новой части невозможно. Формировать новую часть предполагалось на основе артиллерийской команды и солдат запасников Версальского гарнизона. В качестве основного вооружения батареи используя имеющиеся опытные образцы митральез. Отдельным приказом было оформлено распоряжение о проведении испытаний новых образцов вооружений в боевых условиях.
На руках Шеварди также оставался приказ, написанный рукой императора. И хотя будучи большим по объему приказ наделял владельца меньшими полномочиями, чем известная записка кардинала к миледи, но это был личный(!) приказ императора, и давал Шеварди значительные возможности. Чем тот и воспользовался не раз и не два.
Шеварди за две с небольшим недели удалось выбить штаты, включить батарею в резерв Рейской армии и поставить непредусмотренную уставами часть на довольствие. Выбить у интендантов продовольствие и снаряжение вне очереди было еще там удовольствием.
Только с огнестрельным оружием и боеприпасами не было никаких проблем. На складах Версальского полигона было достаточно стрелкового оружия и патронов для него. Основную огневую мощь батареи составляли две модифицированные митральезы Реффи с запиранием затвора не винтом, а запорным рычагом. Что ускоряло перезарядку. И шесть картечниц Гатлинга, закупленных ранее для испытаний, под тот же 13-миллиметровый патрон, что и у Реффи[2].
Но самым сложным стало выбить разнарядку на перевозку батареи по железной дороге. Выяснилось, что с началом войны для частных железнодорожных компаний мало что изменилось. Продолжали курсировать пассажирские поезда, а грузовые эшелоны в первую очередь выделялись под заключенные ранее контракты. На нужды армии выделялись освободившиеся составы.
В 1859 году Шеварди пришлось уже отправляться на театр военных действий по железной дороге. Тогда за три месяца было перевезено 230 тысяч войск и 36 тысяч лошадей с обозом и орудиями. Тогда это казалось фантастическим результатом. Никто ранее не перебрасывал такие массы войск за столь короткое время на большие расстояния. Но французские генералы остались недовольны. Они, впрочем как и прусские и австрийские генералы, считали что перевозка в вагонах ослабляет дисциплину в войсках, вредит здоровью лошадей, а толчки и сотрясения при движении по рельсам может вызвать детонацию боеприпасов и привести к катастрофе. Поэтому, не смотря на появление целого ряда документов, которые должны были бы нормировать работу железных дорог в военное время, за последующие десять лет так ничего в этом плане не было сделано практически. Все оставалось на этапе исследований и рекомендаций. А ведь теперь предстояло перебросить вдвое больше войск и куда за более короткий срок.
Но Шеварди как то удалось выбить вагоны для перевозки скота, пропахшие животным потом, навозом и мочой, как что этот запах не мог перебить даже табачный дым. Да от раскаленной солнцем крыши несло нестерпимым жаром, из-за чего все себя чувствовали себя как каплун в печи. Батарейцы или стояли у приоткрытой двери вагона, или дымили табаком, освободив от соломы один угол в передней части вагона, где дуло поменьше и был насыпан песок. Самые стойкие и неприхотливые спали в гамаках, подвешенных между стенами на крюках. Пожалуй, легче других было часовым, охраняющим повозки и орудия на открытых платформах. Их обдувало ветерком.
Но больше других повезло командному составу батареи. В их распоряжении была коморка в самом первом вагоне. Здесь обычно ехали сопровождающие груз и имелись некоторые удобства в виде стола и лавок.
Питались на станциях. Патриотично настроенные дамы и господа организовали для проезжающих войск обеды, выдавая свежеиспеченный горячий хлеб, бульон в чашках, мягкие булочки и кружки с кофе.
На очередной станции прибежал какой-то железнодорожный чин и сообщил, что здесь остановка продлиться не менее трех часов. Воинские эшелоны, идущие вне расписания, сбили весь график — пожаловался железнодорожник и поспешил дальше.
— Господин подполковник! — к вагону спешил следующий посыльный.
На этой станции, как и при предыдущей остановке, была организована раздача горячего питания для проезжающих войск. И посыльный прибежал предупредить, что к их эшелону движется целая депутация наиболее именитых горожан, возглавляемая женой мэра и вдовой какого-то генерала, фамилия которого Шеварди была незнакома.
Пришлось подполковнику одевать свой гвардейский мундир с орденами и медалями и идти встречать депутацию, которую, как оказалось, в большинстве составляли жены местных чиновников и богатых горожан.
Наблюдая приближение превосходящих сил пр… прекрасной половины общества, Шеварди тут же мобилизовал свои резервы в лице лейтенанта Керона, сержанта Бомона и рядового Деруле. Керон был единственный, кроме самого Шеварди, офицер на батарее. (Остальные должности были вакантны и их замещали опытные сержанты-отставники с полигона). Бомона представлять нет нужды. А Поль Деруле, был добровольцем-волонтером, который поступил на батарею по рекомендациям жены и тещи Шеварди. Молодой человек, 24 лет уже успел опубликовать несколько стихотворений и поставить одноактную драму в стихах на самой престижной сцене Франции, театре Комеди-Франсез.
Стратегический расчет Шеварди оказался верным. Бомон, возвышавшийся над присутствующими безмолвным Сфинксом, как обычно действовал на дам подобно удаву на кроликов. Шеварди давно заметил, что присутствие отставного сержанта вызывало у прекрасного пола противоречивые чувства: он и притягивал их и пугал одновременно. Поэтому, когда Шеварди заявил, что, к сожалению, он вместе с сержантом Бомоном вынуждены по служебным делам покинуть очаровательное общество самых прекрасных дам Франции, дамы восприняло это с некоторым облегчением. Даже вдова генерала.
Тем более, что Керон и Деруле остались развлекать прекрасных дам. Керон расточал комплименты и пересказывал свежие столичные сплетни. Деруле рассказывал об известном всей Франции актере Эдмоне Го[3], с которым был знаком по работе в Комеди Франсез. Он конечно мог куда более он мог бы поведать о своих пирушках с Бенуа Кокленом[4], с которым, можно даже сказать, приятельствовал. Но кому интересен молодой актер, вся слава которого состояла в исполнении единственной роли. Даже если это роль Фигаро. Ведь в остальных спектаклях он продолжал играть слуг и оставался актером второго плана. Увы, таков жестокий мир театра, где талант это еще не главное. Поэтому Деруле принялся вспоминать все сплетни и истории о куда более известной, хоть и скандальной славой, Элизе Рашель[5]. Актриса умерла более десяти лет назад, но ее имя по-прежнему оставалось на устах в салонах и гостиных всей Франции. Деруле лично не знал Рашель, но рассказывал так, как будто был завсегдатаем литературных вечеров в ее особняке. Нарушая известную латинскую поговорку, Поль не смог удержаться от того, чтобы отпустить несколько колкостей в адрес покойницы. Он намекнул, что молва о красоте актрисы, сильно преувеличена. Упомянул слухи о ее жадности и о том, что, будучи христианкой, Рашель перед смертью вернулась в иудаизм. Женщины, как бы они не утверждали обратное, ревнивы к чужой красоте и успеху. Поэтому сплетни были восприняты благосклонно и впитаны с жадностью, чтобы быть позже пересказаны приятельницам. В форме рядового солдата, сшитой под заказ у хорошего мастера их дорогого материала, с золотым кольцом на мизинце правой руки, Деруле казался дамам таким загадочным и романтичным. Ушедший Шеварди был описан поэтом, титаном, подобным героям прошлого. Потеряв на войне ногу, подполковник, которого благословил на битву сам император, спешит на встречу с врагом. И даже Бомон, историю которого Деруле изобразил в красках, теперь не казался дамам пугающим, а скорей даже… интригующим. Жалко, что он только сержант…
