Ванька 8 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич (книги серии онлайн TXT, FB2) 📗
Лечить мне наших солдат нечем. Так и едем.
Вот и Бордо. Тут ситуация и прояснилась. Судить на собираются.
Вызывают нас на суд сразу по несколько человек. Сейчас я сижу и жду своей очереди, а разбираются со старшим унтер-офицером первой роты второго полка Логачевым. Логачев в бригаде — человек уважаемый, помимо четырех георгиевских крестов и четырех медалей, он имеет французский крест «Круа де герр» и черногорскую медаль с надписью «За храбрость». Её ему подарил сам король Черногории Николай во время смотра русских войск.
— Какой роты? — задал вопрос председатель суда.
— Первой роты… — с достоинством отвечает унтер. Первая рота — это всегда почётно.
— Сколько лет?
Это-то ему зачем?
— Сорок два… — Логачев, наверное, самый пожилой среди всех нас.
— Взводный?
— Нет.
— Отделенный?
— Нет.
— Кто же?
— Никто, — ответы Логачева были весьма кратки.
— Ты же старший унтер? — опять следует вопрос от председателя.
— Так точно, — по уставу отвечает спрашиваемый.
— Чем же командовал?
— Сам собой. — улыбается унтер.
— Почему не вывел из лагеря своих людей?
Тупой какой-то председатель… Сказано же ему, что никаких подчиненных у унтера не было…
— Не было у меня никаких людей. Я — сам по себе.
— В каком взводе числился?
— В третьем взводе.
— Почему взвод не вывел?
— Узды не было… — опять улыбается Логачев.
— Прошу без шуток!
Морда у председателя покраснела. Кулаком он даже по столу стукнул…
— Попробуй сам, без узды-то, выведи… — подмигнул Логачев председателю.
— А почему сам не вышел из ля-Куртина?
— Приказов читать не умею, а не ушел потому, что не хотел, — отвечает Логачев.
— Сознательно не вышел?
— Сам не хотел…
Судьи не больше минуты совещались после ответов Логачева.
— Разжаловать в рядовые и отправить в Африку. — таково было решение суда.
Мля! В Африку!
Я чуть с лавки не привстал.
Я с Логачевым в одной группе — во «второй категории». Не думаю, что приговоры нам будут блистать разнообразием…
— А, почему крестов не лишили? — Логачев поднялся со своего места в полный рост.
— Не имеем права, — председатель суда бросил злой взгляд уже не на унтера, а на рядового.
— Если кресты забрать прав не имеете, значит и разжаловать не можете, — рассудительно заключил Логачев.
— Военно-революционный полевой суд имеет право только разжаловать! — уже чуть не кричал председатель.
— Нет, коли разжаловали, так берите и кресты!
Сказав это, бывший старший унтер сорвал с груди колодку крестов и медалей и бросил ее на стол председателю. Потом сорвал с себя погоны с нашивками.
Логачева увели под конвоем. Следующей была моя очередь.
— Воробьев! — чуть ли не прорычал председатель суда.
Я встал со своего места и занял место Логачева.
— Старший… врач полка? — запнулся голосом председатель.
— Совершенно верно, — я сопроводил свой ответ утвердительным кивком.
— Почему остались в Ля-Куртине?
— Больных там некому было кроме меня лечить.
— Приказ генерала Занкевича был до Вас доведен?
— Доведен.
Председатель военно-революционного полевого суда задавал вопросы, а сам по всем отдаленным уголкам своей памяти копался. Старший врач полка — не офицер, военный чиновник… Может его военно-полевой революционный суд классного чина лишить? Есть это где в официальных бумагах? Как поступить в этой ситуации?
Председатель суда свою должность всего второй день занимал. Был назначен с напутствием — всех разжаловать и к высылке в Африку приговорить. Это, что касается офицеров и унтеров, а что с врачом делать? Может, где-то и имелась на этот случай инструкция, но председателю суда она была не известна.
Председатель, и на себя, и на всех окружающих сейчас злился.
— Отправляетесь в Африку… Диких обезьян лечить…
Мне было указано на выход.
Куда я в сопровождении двух конвоиров и последовал.
Свои ордена я на стол председателю военно-революционного полевого суда бросать не стал. Кровью они заслужены. Пусть будут. Сильно карман они мне не оттягивают.
Глава 41
Глава 41 К диким обезьянам
В Африку…
К диким обезьянам…
Повоевали, кровушку полили, а за это нам спасибо и сказали…
Ну, допустим, я свою кровушку не особо тут лил, но вклад свой — вносил. Лечил, раны обрабатывал, всё, что мог делал.
Мне обидно, а солдатам — как?
Из души в душу они сейчас Керенского и его правительство крыли. Вот де, царя-батюшки не стало, а война — до победы, землю не дали…
Разжалованные с горечью на свои погоны поглядывали. Это, у кого они остались. Многие их с мясом с гимнастерок после суда содрали.
Кормили нас сейчас плохо. Пить — только вода, а было время — даже квасом спасителей из экспедиционного корпуса угощали. Я бы сейчас от горячего чая не отказался. В подвале, где в Бордо ля-куртинцев разместили, было не жарко.
Хорошо — сухо и крыс нет.
Подвал — огромный. Раньше в нём вино хранили, а теперь только пустые бочки остались. Наши солдаты их со всем старанием проинспектировали — не осталось ли там чего?
Не осталось. Пусто. Только запах винный. Им пьян не будешь…
— Долго тут сидеть будем? — самый частый вопрос, что сейчас я слышу.
— Что там, дома, в России? — это, тоже очень сильно сидящих в подвале интересовало.
— Далеко она, эта самая Африка?
С этим сидельцы уже ко мне обращались. Гимназий они не кончали, с географией были знакомы мало.
Я, как мог, объяснял.
Африка, она — большая. Куда нас отправят? Про это на суде речи не было.
— Как домой добираться будем? — решение военно-революционного трибунала ля-куртинцы второй категории все до одного считали несправедливым, многие строили планы побега и возвращения на родину.
Семь дней мы простучали зубами в подвале, а затем только нас на белый свет и вывели.
Французы выстроили узников винного подвала в колонну и под конвоем погнали куда-то.
— Вещи наши где?
— Наше отдайте!
Ни шинелей, ни вещевых мешков, ни личных вещей — ничего никому не вернули. Солдат это разозлило до невозможности. Многие за нахождение во Франции подарков своим родным поднакопили, кое-что и трофейное имели. Россиянин — не простодыр, своё не упустит.
Аджютан, что командовал конвоем, на выкрики русских не обратил ни малейшего внимания, только недовольно морду скривил.
— Пропало добро… — сделал вывод солдат, что сейчас шагал рядом со мной в колонне.
Вели нас, как оказалось, на вокзал. Там загнали в вагоны. Быстро, буквально через четверть часа, они колесами по рельсам и застучали.
— Покурить бы… — тот солдат, что в колонне рядом шел, опять в одном вагоне со мной оказался.
Да, покурить бы неплохо…
Ни сигарет, ни табаку нам давно уже не давали. Ни в Бордо, ни в последнее время в Ля-Куртине. У кого что было, уже до последней крошки чуть ли не неделю назад продымили.
Понятно, что на станциях мы продолжали сидеть в вагонах с решетками на окнах, охрана узников никуда не выпускала.
— А, помните, как из Марселя на фронт ехали? — страдающий от отсутствия табака вдруг задал мне вопрос.
Я в ответ кивнул.
— Вино, шоколад — так в руки и совали…
Да, было такое дело.
Пришел на ум солдату Марсель, а как оказалось — нас туда и везли.
— Марсель! Марсель! — загомонили мои попутчики, когда нас из вагонов выпускать начали. Память им на войне не отшибло. Узнали многие место, где они уже раньше побывали.
По пути из вокзала в порт марсельцы цветами русских солдат уже не закидывали. Жались к стенам, кто-то и пугливо поглядывал. Вели нас под конвоем, как каких-то преступников, вот люди в стороны и шарахались.
— Без оркестра уезжаем, — вспомнил кто-то из идущих позади меня.
Да, точно — без оркестра… А, когда сюда прибыли — с песней шли. Шаг чеканили…
