Ермак. Начало - Валериев Игорь (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Из-за этого непонимания и оказался я на вечерних посиделках в доме Подшиваловых, где часто зимой собиралась казачья молодёжь. Анфиса пригласила меня и Ромку пойти с ней, а то ей, видите ли, домой по темноте, да по сугробам страшно возвращаться. Будто бы проводить не кому будет! Пошли и сидели, как дураки в уголке на лавке. Ромке хоть интересно было, он по молодости первый раз на такие посиделки был приглашён. Мне, в принципе, тут тоже находиться рано было — девятнадцати лет ещё не исполнилось. Сидел и смотрел, как молодые казаки от девятнадцати до двадцати одного лет охаживают юных казачек, выёживаясь перед ними, как петухи. Особенно старался перед Анфисой старший сын Ивана Митрофановича Савина Семён, с которым у меня, точнее у Тимохи, были не простые отношения. Когда Тимоха пас табун у Савина, Семён постоянно при встречах старался его унизить, и только дедов строгий наказ удерживал Тимоху от схватки с сыном богатейшего в станице казака.
Анфиса от внимания Семёна заходилась румянцем на щеках, но при этом успевала зазывно стрельнуть глазами в мою сторону. Не смотря на все усилия удержать себя под контролем, я постепенно стал заводиться. А Семён, перехватив пару раз взгляды Анфисы в мою сторону, громко произнёс:
— А что здесь эти молокососы делают?
Я продолжал сидеть, делая вид, что ничего не услышал, хотя внутри всё кипело. Не любил я «золотую» молодежь. Оказывается, во все времена она была такой наглой и «бесстрашной», пока по рогам не получала.
— Нет, казаки, я серьёзно, а что здесь эти молокососы делают? — Семён Савин подошел к нам с Ромкой поближе. — А это же сынок атамана и наш уникум! Я правильно его назвал, Анфиса?
Анфиса как-то виновато взглянула на меня и опустила голову. Я уже хотел что-то ответить Семёну, но тут влез Ромка:
— Ты кого молокососом назвал?
Ромка, будучи на шесть лет младше Семёна, габаритами тому нисколько не уступал. А за последние пять месяцев непрерывных занятий в Ромке пропала юношеская угловатость и нескладность. По внешнему виду тринадцатилетний Селевёрстов выглядел бы лет на восемнадцать-двадцать в моём мире будущего.
— Нет, вы гляньте казаки, какие борзые молокососы в Ольгинской станице рождаются! — Семён Савин картинно повёл рукой, показывая на Романа. — Пожалуй, следует выкинуть их отсюда.
В этой фразе прозвучала старинная вражда, точнее какое-то противостояние между основателями станицы Черняева и позже поселившимися здесь казаками, которые из-за наводнений перебрались из Ольгинской станицы, Вагановского выселка и других мест.
Я ничего не успел ни сказать, ни сделать. Семён потянулся, чтобы взять за шиворот Романа и тут же получил от того хорошо поставленную двойку: левой рукой в печень, а правой в челюсть. Без звука молодой Савин бесформенным кулем осел на пол, свернувшись в позу эмбриона.
В комнате наступила звенящая тишина, а потом все остальные молодые казаки, как назло все из «потомков основателей станицы» и большие друзья Семёна Савина, что-то крича, набросились на нас с Ромкой. Я только успел крикнуть Ромке: «На смерть не бей!» И всё закружилось в хороводе рук, ног, тел. Через пару минут, когда в комнату ввалился, услышавший сильный шум, хозяин дома казак Алексей Подшивалов, всё было кончено.
Я стоял посреди комнаты, рассматривая через дыру в рубахе небольшой порез на предплечье. Ромка стоял рядом и, тихо шипя сквозь зубы, проверял целостность своего левого уха, который распухал прямо на глазах, становясь похожим на пельмень. У наших ног лежали все семь казаков-малолеток. Четверо из них находились в глубоком нокауте, двое трясли головами и, разбрызгивая кровь, из разбитых носов пытались на дрожащих ногах встать на ноги. Последний седьмой — Афонька Гусевский по кличке «Бурундук», сидел около лавки, подвывая, и баюкал левой рукой, выбитую мною в плече, свою правую руку. Это он в пылу схватки, попытался достать меня выхваченным кинжалом. Ему, уже двадцатилетнему казаку, который по весне должен был пойти на первый срок службы, видимо стало очень обидным получить от меня по сусалам.
— Что здесь произошло? — оторопело оглядывая комнату, спросил Алексей Подшивалов.
— Поспорили немного, дядька Алексей, — зажимая рану на плече, ответил я.
Тут разом загомонили девки, но весь этот гул перекрыл писклявый дискант младшего семилетнего сына Подшивалова, который откинув занавеску на печке, заверещал:
— Батька! Батька! Семён Савин захотел Ромку и Тимофея выгнать. А Ромка ему как даст. А потом на них остальные накинулись. А Ромка как даст, а Тимофей как даст, даст, даст. Они брык и лежат. А потом дядя Афанасий захотел Тимофея зарезать. А тот ему как даст, а потом руку сломал. Вот!
— Не хрена себе, погуляли-посидели детишки. Песенки, млять, попели! — Подшивалов подошёл ко мне. — Что с рукой?
— Небольшой порез. Сейчас кровь запечётся. Нормально всё будет.
Ко мне подошла Анфиса, держа в руке кусок чистого полотна. И где только найти успела. Я перетянул рану на плече и подошёл к Подшивалову, который склонился над Гусевским.
— Кажется, рука у Афони сломана, — Подшивалов выпрямился, — надо Марфу или Сычёва звать. И остальных осмотреть надо. Девки, бегом за Сычёвым и Марфой!
— Да нет, дядька Иван, я ему руку из сустава выбил. Вы его за левое плечо и шею придержите, а я ему руку назад вставлю.
После этих слов, не смотря на протесты Афанасия, я, опустившись на колени, ощупал тому плечо и, заставив Подшивалова его крепче держать, резким рывком с поворотом вставил Гусевскому плечо на место.
— Лучше бы предплечье к телу на пару дней привязать. Через неделю всё в порядке будет, — я поднялся с колен. — Только запомни Афанасий, если ещё раз на меня с кинжалом кинешься, я тебе или руку сломаю, или твоим же кинжалом тебя же вскрою.
Что-то в моём голосе и взгляде заставило Бурундука судорожно сглотнуть и молча опустить голову на грудь, спрятав глаза. Подшивалов крякнул и, положив мне руку на плечо, подтолкнул в сторону: «Пошли, дохтур, остальных смотреть. Порезвились вы с названным брательником. Ой, порезвились. Что старики скажут?»
Осмотр остальных много времени не занял. Двух казаков, которые всё ещё находились в состоянии «грогги», посадили на лавку и вставили им скрученные тряпки в ноздри, чтобы остановить кровотечение из носа. А по остальным четверым оставалось только ждать, когда они очнуться. Особенно хреново, на мой взгляд, дела обстояли у Семёна. От Ромки он получил двойной нокаут. Хороший удар в печень валит от боли с ног и более могучих противников. А тут ещё и классика бокса — апперкот снизу в челюсть. Состоянию младшего Савина я сейчас точно не завидовал. Лишь бы челюсть не была сломана. Сориться с Иваном Митрофановичем не хотелось. Он мне такого жеребёнка подарил — красавца моего Беркута — всего чёрного как антрацит, а мы его сына отоварили по полной программе. Хотя, сынок ещё тот. На мой взгляд, мало внимания уделял Иван Митрофанович своему старшему сыну. Проморгал его где-то. Большой скотиной, чувствую, Семён вырастет.
Минут через десять в комнате появился вызванный девками Сычёв со своим неизменным саквояжем. Мы с Романом, чтобы не мешать и не раздражать приходящих в себя казаков, оделись и вышли на улицу.
— Тимофей, а батька сильно ругаться будет? — нервно поеживаясь, завёл разговор Роман.
— А я знаю! Он твой отец, а не мой. Но по мне, правильно ты Савину «двоечку» провёл, и дальше действовал молодцом. Так что, не журись, Ромка. Живы будем, не помрём.
— Тимофей, а у тебя плечо сильно порезано? Я же видел, Бурундук тебе в шею на смерть бил.
— Это кто здесь помирать собрался? И кому это в шею на смерть били? — из темноты улицы на свет из окон дома Подшиваловых вышла закутанная сверху в шаль небольшая женская фигура, одетая в светлый овчинный полушубок.
— Здравствуйте, тётя Марфа, — Ромка, втянув голову в плечи, быстро затараторил. — Мы с казаками-малолетками подрались. Афоня Гусевский во время драки хотел Тимофея кинжалом в шею ударить. Вот плечо ему порезал.
