Покров над Троицей. "Аз воздам!" (СИ) - Васильев Сергей (книги онлайн без регистрации полностью TXT, FB2) 📗
— Есть кто там? — крикнул Ивашка в темноту и, не получив ответа, полез по крутой лестнице вниз, доверяя больше своей памяти, чем глазам.
Смоляной бочонок притаился за огромными, двухсаженными кадками квашеной капусты с клюквой и яблоками. Протиснувшись в темный угол, Ивашка на ощупь нашёл крынку, подбил ладонью клин, аккуратно потянул затычку, боясь пролить драгоценное питьё на земляной пол, и подставил посуду под скудную струю, вытекающую из изрядно опорожнённого сосуда. Он ухмыльнулся, вспомнив клятвенное обещание келаря не трогать медовуху до Пасхи. Крынка наполнялась медленно. Ивашка заскучал, как вдруг сверху раздались шаги, и по каменным ступенькам зазвенел эфес сабли. Писарь хотел поприветствовать вошедшего, но идущий сзади заговорил. Пришлось поспешно присесть, зажав рот рукой. Одним из посетителей был ненавистный ему лях Мартьяш.
— Быстро! Быстро!! — торопил поляк своего попутчика. — Могут хватиться в любой момент!
Послышалось кряхтение и звук разрываемой материи.
— Доставай зелье! Бросай… Да не трясись ты так, пся крев, и дыши в сторону! Оба здесь останемся, бестолочь! Всё бросай, и уходим!
Снова быстрые шаги, хлопок закрывающейся двери и тишина. Ивашкину грудь сжало от недостатка воздуха, и он только теперь понял, что стоял всё это время, затаив дыхание. От праздничного настроения не осталось и следа. Война во всей её подлой сущности опять влезла своими грязными лапами в скромную житейскую радость сидельцев обители.
Забыв у бочки крынку с медовухой, мгновенно поднявшись по лестнице и тронув входную дверь — слава Богу, не заперто, — Ивашка воровато оглядел пустынный двор, выскочил из подвала и направился прямым ходом к осадному воеводе, князю Долгорукову, соображая на ходу, как преподнести всё увиденное и услышанное. Дверь в княжеские покои была приоткрыта. Ивашка остановился, перекрестил лоб, потянулся рукой к дверной ручке и замер, услышав за стеной бойкий голос польского шляхтича и раскатистый хохот князя. Отпрянув от двери, словно черт от ладана, писарь развернулся, выскочил из сеней и прижался спиной к стене. Воображение услужливо нарисовало ему картину, где князь, выслушав его, недоверчиво посмотрит, скосит взгляд на Мартьяша. Тот пожмёт плечами — дескать, знать не знаю, о чем мальчонка мелет, — и пошлёт Ивашку вон, а шляхтич точно не станет церемониться, найдёт писаря и насадит на свою саблю, как куропатку на вертел. Нет, так дело не пойдёт! К князю сейчас идти нельзя. Надо хитрее… Взгляд Ивашки упал на возвращающуюся с вылазки дворянскую сотню, во главе которой гарцевал Алексей Голохвастов.
* * *
Торопливое зимнее Солнце не успело коснуться заиндевелых крон, а в покои Долгорукова, прямо к трапезе, в кои-то времена пожаловал младший воевода Голохвастов. Пришёл, смиренно поклонился, чем вызвал у князя снисходительную улыбку, не стал ёрничать, сел за стол в ответ на приглашение отведать, что Бог послал, выпил сбитня и совершенно неожиданно завёл разговор с Мартьяшем, которого до сего дня обходил, как пустое место.
— Хорош фазан в доме твоём, воевода! А вот мой повар сегодня решил сделать бигос. Но чую, ничего хорошего с того не выйдет.
— А по что?
— Так ведь кушанье это чисто польское, нам неведомое… Вот разве что гость твой, Григорий Борисович, пособит…
— Это что ж ты, Алексей Иванович, моего дорогого друга на кухню спровадить хочешь? — захохотал Долгоруков.
— Ну зачем же на кухню? — пожал плечами Голохвастов, — хороший совет не сходя с места подать можно.
— Да, конечно! — поляк, напряженно наблюдавший за воеводами, перевел дух и расслабился, — а что узнать хочет пан?
— Да вот снедь выбрать никак не могу, — вздохнул Голохвастов. — А если ошибиться, то и всё яство испоганить можно.
— Это так, — Мартьяш важно кивнул головой, — провиант для бигоса нужен отменный, тогда и вкус будет королевский.
— Вот и я о том же! — согласился Голохвастов и хлопнул в ладоши.
Двери покоев отворились, и к столам проскользнули слуги воеводы, держащие перед собой серебряные блюда с кусками свежего, парного мяса.
Завзятый охотник, Долгоруков с интересом приподнялся, оценивая принесённое. Мартьяш с видом знатока подошел, потянул носом, потыкал ножом в сочную, розовую мякоть и кивнул головой на ближайший кусок:
— Вот этот вполне подойдёт…
— Премного благодарен, — Голохвастов привстал, приложив правую руку к сердцу, поклонился и щелкнул пальцами.
Слуги, подхватив подносы, вышли и сразу же вернулись, поставив на стол вместительные чаши с аппетитной квашеной капустой сочного бело-золотистого цвета.
— Ещё одна, последняя просьба, ясновельможный пан, — почтительно улыбнулся Голохвастов. — Не откажи в любезности, испробуй, какая капуста лучше всего подойдет.
— Капустка монастырская, чую, — потянул пряный запах Долгоруков, — ух, какой аромат!
— Она самая, у келаря выпросил! — кивнул Голохвастов, не спуская глаз с поляка, — сам ещё не распробовал, хотел допрежь совета спросить.
Лицо Мартьяша заметно побледнело, руки нервно прошлись по поясу, спрятавшись за богато отделанной полой жупана, тело отпрянуло от стола…
— Не по чину мне разбираться в капусте…
— Да чего уж, — пророкотал благодушно Долгоруков, — уважь воеводу, отведай. Он же тебе не солить её предлагает…
Поляк попытался улыбнуться, но губы скривились.
— Хорошо, — произнёс он внезапно подсевшим голосом, — капуста, так капуста…
Он вскочил из-за стола, подхватил тяжелую глиняную чашу, поднял, понюхал, а затем совершенно неожиданно с силой разбил о голову Долгорукова. Князь рухнул на пол, как подкошенный, а лях, в два прыжка очутившись на обеденном столе, оттолкнулся от него и коваными сапогами сверху вниз обрушился на Голохвастова.
Слуги ринулись в разные стороны, увидев, как птицей выпорхнула из ножен сабля Мартьяша. Второй клинок поляк выхватил у поверженного воеводы и опрометью бросился вон из покоев, понимая, что времени у него в обрез, и надо воспользоваться минутным замешательством.
Стрельцы, стоявшие у входа в покои, даже не успели испугаться. Два клинка в умелых руках — страшная сила. Крест накрест, правая рука колет влево, левая бьет вправо, и двое стражников бездыханными падают на пол. Успеть бы только добежать до коня, сесть на него и прорваться сквозь сторожей воротной башни.
Мартьяшу оставалось сделать всего несколько шагов до коновязи, когда на его пути, словно чертик из табакерки, вырос послушник — тот самый, что стал причиной позорного пленения… Мальчишка остановился между вожделенным скакуном и шляхтичем и, что удивительно, не собирался спасаться бегством. В подтверждение этого, он сжимал в руках сулицу, направленную остриём в сторону поляка.
— Ах ты, плебей! — прошипел Мартьяш, раскручивая сабли в своих руках, — я разрублю тебя на куски и скормлю собакам…
Пацан стоял молча и не отступал. Насупившись, он грамотно выставил вперед остриё копья, чуть пригнувшись и широко расставив ноги. Но больше всего не понравился ляху его взгляд. Он был не таким, как совсем недавно в воротной башне. От паники и животного ужаса не осталось и следа. На шляхтича смотрели холодные глаза воина, сосредоточенно выискивающие брешь в обороне противника для нанесения удара. Юнец собирался его атаковать! Он, церковный служка — против потомственного воина, с детства сидящего в седле, живущего войной, умеющего всё, чему только можно научиться в Речи Посполитой⁈
— Пся крев! — выкрикнул лях, не выдержав игры в гляделки, и первым бросился вперед, стремясь одним клинком попасть по древку, а вторым — дотянуться до обидчика. Ему много раз удавался этот трюк, он спасал его в схватках и делал победителем на поле боя. Клинки со свистом рассекли воздух, а мгновение спустя Мартьяш понял, что промахнулся, а этот щенок, невыносимый русский мальчишка, качнулся корпусом, припал глубоко на одно колено, пропуская над собой смертоносное железо, и сделал всего одно неуловимое, резкое движение… Неожиданно яркое Солнце, обжигая нестерпимым пламенем боли, прорезалось сквозь плотные облака, ослепило и рухнуло с небес, затмило собой весь белый свет, выжгло глаза и все внутренности, оставляя после себя безжизненный могильный пепел.
