Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Прозоров Александр Дмитриевич (читаем книги онлайн .TXT, .FB2) 📗
Подобное отношение Авраама не то чтоб сильно обидело, но насторожило – с чего бы это корчмарь так разоряется? Просто спросил… Может, переживает по поводу своей связи с еретиками-стригольниками? Так не особо-то их и гоняли при князе… правда, и не жаловали, архиепископ Симеон на княгинюшку влиял сильно, а уж та от мужа не отставала. Вот и не появился пока средь новгородской ереси мудрый и всеми признаваемый вождь, типа уважаемого пражского профессора Яна Гуса. Никита Злослов – это так… говорили, что он вообще плотник… Плотник и профессор – сравнить! Хотя… Иисус Христос тоже ведь одно время плотничал.
Отрок и спросил бы про Чухонца – не видали ли, мол, загулял, но, видя такое отношение, счел за лучшее как можно скорее ретироваться, тем более что хозяин корчмы, верно, скрывал какую-то, связанную со стригольниками, тайну… Иначе с чего же стал так разоряться, едва только услышав про еретиков? Да и корчма – неприветливая, покосившаяся, с разбросанным по всему двору навозом, и низенькой, всегда распахнутой и похожей на зубастую пасть какого-то чудовища, дверью, казалось, дышала злобой и ненавистью, пристально поглядывая на Авраамку подслеповатыми щелями окон. Слуги тоже – вполне соответствовали заведению, шныряли, словно тени, боязливо косясь на своего одноглазого хозяина. Что ж… может быть, на Федоровском ручью, у кузнеца Апраксия повезет больше, хоть что-то удастся узнать…
Вожников, встретившись с парнишкой на деревянном мосту через ручей, конечно же, вряд ли б его признал, ежели б тот с поспешностью не поклонился, да не заморгал удивленно. Как же – сам князь великий, и вдруг один, без охраны…
– Ты еще ниц пади, – придержал лошадь Егор. – Как раз под копыта.
– Великий княже, я…
– Цыц! – князь поспешно осмотрелся и с прищуром взглянул на отрока. – Откуда ты меня знаешь?
– Та я это… я вчерась послан… ну, рыжего Илмара Чухонца искати…
– А! – наконец, вспомнил Егор. – Ты этот… Абрамко.
– Авраамко, вели…
– Молчи, сказал! Говори просто – господине. Усек?
– Усек, господине, – поклонившись, отрок вскинул голову. – В корчме Одноглазого Карпа, на Витковом, вообще говорить отказались. Мыслю, скрывают что-то.
– С чего так думаешь?
– Слишком уж боятся, что со стригольниками их свяжут.
– Та-а. А ну-ка, отойдем… Нечего тут, на мосту.
Поворотив коня, Вожников съехал с моста к ручью, где – у смородиновых кусточков и спешился, с удовольствием кинув в рот горсть уже налившихся черных ягод. Пожевал, улыбнулся, обернулся к почтительно дожидавшемуся подростку:
– Ну, давай, Авраам, докладывай дальше.
– А дальше и нечего, господине, – парень виновато развел руками. – Не успел ишшо. Иду вот, на ручей, к кузнецу Апраксию… тамо спрошу.
– А там должны что-то знать?
– Могут.
– Сам поеду, – тут же принял решение князь. – Все равно уж почти пришли. А ты за мной пойдешь, как слуга… сбегай пока, найди кузницу.
Авраамка умчался, сверкая пятками, да сразу же и вернулся, показывая рукой на группу приткнувшихся на низком берегу ручья строений:
– Во она, господин, Апраксия-кузнеца усадьба, за теми вербами.
– Что сей Апраксий за кузнец, спросил? – быстро поинтересовался Вожников.
– Подковы бьет, да так, по мелочи.
Егор засмеялся:
– Вижу, что по мелочи – усадебка-то у него, мягко говоря, невелика. А подковы – это хорошо, это славно. Вот что! Пока я с кузнецом говорю, у ворот да у кузни пошарься, с молотобойцами поболтай, со слугами…
Хоть и невеликая был усадьба у кузнеца Апраксия, да аккуратная, ладная – и забор ладный, и ворота не накосяк, и двор выметен чисто. Окромя жавшейся к ручью, под навесом, кузни, имелись две небольшие избенки на подклетях – одна: с резным крыльцом да с наличниками, как видно, хозяйская, другая, попроще, для подмастерий. Еще был амбар, баня и коновязь с яслями для лошадиного корма.
Ворота открыли сразу, едва только завидели возможного клиента – вихрастый русоволосый вихрастый парень с манерами ушлого работника автосервиса тут же и спросил:
– Не изволите ль чего, господине? Все ль подобру, поздорову?
– Да, в общем-то, в порядке, – расслабленно улыбнулся Егор. – Разве что ручник барахлит, тросик… Тьфу ты! Прихрамывает, говорю, как-то странно коняга.
– Глянем-посмотрим, – парень потер руки. – Давайте поводья, господине…
– Хотелось бы на всякий случай перековать кое-что… А то дорожка предстоит дальняя.
– Перекуем… – привязав коня, вихрастый сноровисто осмотрел подковы. – Левую переднюю – обязательно надо, да и заднюю правую хорошо б… Много ездите?
– Да бывает.
– Почаще в кузницы заглядывайте, господине. А то эдак, в пути-то, и все подковы можете потерять… Немножко пождите, сейчас я хозяину скажу. В кузницу сами пойдете?
– Сам.
– Ну, сейчас… скоро.
Апраксий-кузнец оказался человеком вполне интеллигентным – худощавым, с седоватой бородкой, вовсе не бугаем с перекатывающимися под кожею мускулами и кожаным фартуком на голое тело. Фартук, конечно, присутствовал, только – поверх серой посконной рубахи с аккуратными заплаточками на месте прожженных искрами дыр. Видать, жена у кузнеца хозяйка добрая… или дочки – вона, мал мала меньше на крыльцо высыпали, уставились на Авраамку глазищами, смеялись.
Дело свое кузнец, впрочем, знал туго – подковы поменял на раз и запросил недорого, пригласив «заезжать иногда», так сказать – для профилактики.
– Спасибо, – искренне поблагодарил князь.
Через дорогу, на той стороне ручья, что ближе к окольным крепостным стенам, ударил колокол.
Егор прислушался, поглаживая коня по холке:
– В церкви Федора Стратилата бьют. Красивая.
– Церковь-то красивая, – скривился Апраксий. – А вот поп – мздоимец. Дьячок – пьяница, о звонаре вообще помолчу – Господа гневить не буду.
– А что со звонарем-то не так? – Вожников нарочно поддержал тему.
Кузнец махнул рукой:
– Да обормотина…
– Понятно! – охотно покивал Егор. – А вот, если б миряне сами выбирали себе священников – такого непотребства бы не было! Как вот у немцев, в Чехии.
– А вы что же, господин, там бывали? – вытерев руки о фартук, неподдельно ахнул Апраксий.
Князь рассмеялся:
– Бывал ли я там? Да я с самим профессором, доктором Яном Гусом лично знаком, и добрые беседы с ним имел частенько.
– С самим Гусом?! – не поверил кузнец. – Да быть такого не может!
– Удивлены? – Вожников пригладил волосы и небрежно поправил пояс – иноземной, немецкой, работы. – А зря удивляетесь. Помнится, последний раз мы с профессором Гусом дискутировали о пользе и вреде богослужения на чешском языке… и о множестве обитаемых миров тоже речь шла. Ну и о том, что нечего церкви владеть землями, стяжательством заниматься! Прежние-то епископы нищенствовали, а эти, нынешние? «Ролексы» золотые носят, на «Мазератти» да прочих «Феррари» рассекают бесстыдно! И это я уже не говорю о гомосексуальных скандалах!
– О чем, мил человек?
– А, не вникайте, – Вожников небрежно махнул рукой, чувствуя, что задел собеседника за живое, подсадил, так сказать, на крючок. – Всем ведь ясно, что епископы-то наши – богатства, власти земной алкают!
– Верно, верно говорите, господине! – признав своего, Апраксий радостно заулыбался. – Может, вы и Никиту Злослова знаете?
– Встречались, было дело, – охотно покивал Егор. – Однако так, шапочно – лично-то хорошо не знакомы.
Кузнец благостно прищурил глаза:
– Ах, до чего ж с умным человеком поговорить приятно! Вы, господине… вы знаете что… а не откажете ли ко мне в избу зайти – испили б кваску, с жары-то…
– Кваску, говорите? А что ж, можно и кваску. Не худо!
– Ну, тогда милости прошу. Во-он то крылечко. А я посейчас догоню, руки вымою только.
Примерно через полчаса Вожников уже знал о новгородских стригольниках если и не все, то многое, особенно непосредственно касавшееся их внутренних взаимоотношений, весьма далеких от христианского терпения и миролюбия. Собственно, именно по этому вопросу – терпение и миролюбие – и разгорались страсти: часть еретиков во главе с Никитой Злословом представляла собою, говоря политическим языком, умеренное крыло, другие же, обычно собиравшиеся в корчме Одноглазого Карпа – экстремистское. И это экстремистское крыло – местных таборитов – кто-то явно подкармливал, кузнец не знал кто, но…
