Спасти СССР. Манифестация (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen" (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
- Ох, - выдохнула Мелкая с ужасом, лишь только я закрыл за нами дверь, - и что теперь будет?!
- Да ничего страшного, - легко отмахнулся я, - повоспитывает завтра, потом помирятся.
Мы прислушались к разворачивающемуся за дверью действию. Судя по сдавленному шипению, мама предъявляла пострадавший шарф, а папа пытался жестами уверить ее в своих самых лучших намерениях.
- Спать, - подвел я черту.
Но не спалось, и, даже, не лежалось. Я искрутился на скрипучем кресле-кровати, за десять минут свернув простыню под собой в тугой жгут.
- Извини, - сказал, расправляя ткань, - мешаю тебе.
Мелкая тут же повернулась на бок, лицом ко мне. Мы лежали почти на одном уровне, разделенные лишь ручкой кресла, да узкой щелью между кроватями.
- Боишься, не помирятся?
- А? Да нет! - я еще раз прислушался к далекому шумку из родительской комнаты. - Все будет нормально.
- А что тогда?
Я лишь повздыхал в темноту. Мелкая придвинулась ближе и прошептала:
- Секрет?
- Да о завтра думаю, - неожиданно даже для самого себя признался я, - о Томе.
Мелкая промолчала, и я счел нужным пояснить:
- Понимаешь, мне ж завтра с ней объясняться... Про тебя. Наверное...
Повисла тишина.
- Наверное? - подала, наконец, голос Мелкая.
- Ну, да. Понимаешь, - я приподнялся на локте и жарко зашептал, - я не знаю, как правильно поступить. Если вы обе со мной надолго, то, рано или поздно, вот эта наша с тобой ситуация станет известна и ей. И что тогда? Как я потом объясню, почему не доверял ей сейчас?
Мелкая понимающе кивнула:
- Тогда рассказывай, конечно.
- Боюсь, - я упал на спину и уставился в потолок. - Знаешь, слишком часто многое, начавшись как сказка, заканчивается потом как страшный сон. Именно поэтому, взрослея, люди становятся осторожней. Да, недоверие закрывает глаза на хорошее в человеке, это верно... Но доверие - на плохое! А если я завтра разбужу в ней своим рассказом это самое плохое? Поэтому - боюсь.
- Бедный, - Мелкая извернулась, просунула под перекладину руку и легонько погладила меня по волосам.
Я покосился на нее с удивлением.
- Тут так получается, - я покусал, раздумывая, губу, - иногда недомолвить - значит защитить человека от его злой стороны. Вот я и мучаюсь: быть правильно-честным или, исходя из лучших побуждений, принять на себя ответственность за обман.
Мы еще помолчали. Потом Мелкая приподнялась, уселась на пятки, сложила руки на коленях и негромко заговорила:
- Я не знаю, что тебе делать завтра. Но, - она наклонилась ко мне, и в голосе ее появились какие-то торжественные вибрации, - если ты посчитаешь нужным, то обманывай меня. Я разрешаю.
- Уф-ф-ф... - вырвалось из меня от этой неожиданной щедрости. В горле запершило. - Спасибо. Правда. Наверное, - я прищурился в потолок, - я иногда буду вынужден это делать. Но только тогда, когда это будет крайне необходимо. Обещаю.
- И не мучайся тогда, - она восприняла мое признание очень легко. Взбила подушку, улеглась, поблестела глазами, а потом поднялась на локтях и позвала заговорщицким тоном: - Дюша...
- Что? - повернул я голову.
Было видно, что она колеблется. Потом все же решилась:
- А ты хочешь, чтобы я духами намазалась?
- Ох... - я невольно улыбнулся, - вообще-то духами не мажутся, их носят. И, да, мне было бы приятно, если бы ты иногда, когда тебе это хочется, их носила.
- Хорошо, - согласилась она. Легла на спину и на время замолчала, что-то обдумывая.
- Дюш... - донеслось потом чуть слышно.
- А?
- А какая еще точка?
- Точка?
- Запястья, за ушами, ямка... А еще?
Я помолчал, даваясь улыбкой.
- Дю-юш?
- Гхм... Ну, примерно на ладонь ниже пупка.
Из темноты донеслось какое-то невнятное ойканье, потом звуки оттуда словно отрезало, и наступила мертвая тишина. А спустя всего пяток минут послышалось ровное сопение, и я позавидовал способности Мелкой засыпать. А потом, все так же улыбаясь, заснул и сам.
Среда 08 марта 1978, день
Ленинград, Измайловский пр.
- Ты это куда собрался? - вполголоса шипела мне в спину мама.
- На свидание, - ровно ответил я и, повернувшись к трюмо теперь в полуанфас, придирчиво оценил свой вид.
- А... А Томочка? - моя прямота, судя по маминому голосу, оказалась для нее неожиданной.
- Так я с ней и иду, - изобразил я живое недоумение.
- Да нет же! Вот эта! - мама возмущенно ткнула пальцем в сторону моей комнаты.
- А с ней у нас товарищеские отношения, - я остался в целом удовлетворен картинкой в зеркале и потянулся за шипром.
- Боже, какой ты еще у меня дурачок! - запричитала, закатывая глаза к потолку, мама.
За ней, на заднем плане, реял папа, сумрачный и молчаливый - он был лишен на сегодня права голоса.
- Неужели ты сейчас вот так просто бросишь ее и уйдешь? Восьмого марта! - мама решила надавить мне на совесть. - Бедную несчастную девочку!
Во мне начала подниматься волна глухого раздражения - отчасти потому, что упрек был справед. Но ответить не успел: дверь в мою комнату раскрылась и оттуда решительно шагнула Мелкая.
Мама, уже набравшая воздуха для продолжения, резко замолчала. Девушка подошла ко мне, внимательно, с головы до ног, оглядела и поправила ворот водолазки:
- Кривовато села.
Глаза ее беспокойно блестели, на скулах проступили пятна волнения.
Я виновато покосился в сторону, а потом тихо спросил:
- У тебя когда день рождения-то?
Она вдруг сверкнула легкой улыбкой:
- В один с тобою день.
Моя рука дернулась к затылку.
- Тц... - перехватила ее Мелкая, - ты ж лаком пользовался. Не трогай.
- Спасибо, - сказал я серьезно.
- Ой, дурачок... - тихо-тихо простонала на заднем плане мама.
Я шагнул вперед и коротко коснулся лба девушки губами.
- Спасибо, - повторил и пошел на выход.
По лестнице я спускался, морщась: мой поступок, совершенный по наитию, перерастал теперь во что-то большее, чем виделось еще вчера.
"Но какова!" - покачал я головой, - "нет, обещаю: этим летом, чтобы ни случилось, день рождения мы встретим вместе, и за мной - праздник".
Но вот лениво хлопнула за моей спиной щелястая дверь. Я остановился, оглядываясь. Во дворе было тихо и безлюдно. Просевшие сугробы грелись на солнце. Яркий свет и утренняя свежесть кружили мне голову.
"Весна!" - я запрокинул лицо к небу, что распахнулось этим утром над крышами, и зажмурился, - "лучшее время для безумств! И я к ним готов!"
Да, я вновь очутился в той поре, когда смутный еще зов души и уже пробудившееся влечение даруют человеку пронзительный шанс прильнуть к божественному идеалу, пусть всего лишь в форме неясного предчувствия, которому позже почти наверняка суждено быть обманутым.
Стоило мне оказаться рядом с моей Томой, и мир вокруг начинал плыть. Достаточно было одного встречного взгляда любимых глаз, и я с восторгом падал в открывающуюся пропасть.
В том сладком полете первым приходило понимание. Любой жест моей девушки вдруг наполнялся хрупким движением духа, и я проникал в сокровенное его значение так же легко и естественно, как дышал. В зелени ее глаз проступала многослойная, видимая лишь мне, глубина, и жизнь, где мешались огонь и зола.
То понимание дарило прощение. Я прощал легко и радостно, по сто раз на дню, поэтому были у нас и маленькие вспышки хулиганства, и капризы, и смех фонтанчиком из горла, и сладким шепотком - милая чепуха на ушко. А потом, позже - соприкосновения запахами и бережно накопленная нежность.
Да, мне было что терять.
Поэтому в тот день я о Мелкой промолчал.
Глава 5
Четверг 09 марта 1978,
Ленинград, Красноармейская ул.
Наверное, я должен был это предвидеть, быть взрослее и расчетливей. Да что там - мудрее! Сейчас, задним умом, я все это понимал. Первые свои духи могут многое в девушках перевернуть и перепахать - это вам не тайком отлитые капельки из заветного маминого флакончика. Все так. Но весна продолжала неустанно вибрировать во мне, и сожалений о содеянном я не испытывал. Скорее - напротив, пусть это и было опрометчиво.
