Все дороги ведут в Рим - Алферова Марианна Владимировна (книги бесплатно без регистрации txt) 📗

– По-моему, это куда страшнее, – улыбнулся Постум. – А ты, Философ, не сочиняешь стихи?

– Нет, – ответил тот после паузы.

– Ну, наконец-то я отыскал в тебе хоть какое-то достоинство, – рассмеялся император.

– Но он наверняка пишет прозу, – не удержалась от ехидной реплики Туллия.

– Проза – совсем иное дело. Проза похожа на длинное письмо к неизвестному адресату. Можно прочесть твое письмо, Философ? Разумеется, там много нравственных поучений. Но парочку свежих мыслей тоже можно найти.

Философ молчал.

– К примеру, – продолжал Постум задумчиво. – «Проигравший ничего не решает»… Тебе нравится это высказывание?

– Ты не побоишься прочесть мое письмо?

– Не знаю, – отозвался Постум.

Вся компания первым делом отправилась в бани. Постум с молодежью в терпидарий, а Меченый и Философ выбрали отделение пожарче. Когда Философ отворил дверь в кальдарий, то обнаружил, что там уже кто-то есть. Сквозь клубы пара угадывалась голова и плечи сидящего на скамье человека. Философ, подойдя, с изумлением обнаружил, что человек этот необыкновенно схож с ним, вот только на теле его нет ни одного шрама.

– Привет, Философ! – воскликнул двойник, поднял руку и тут же уронил ее в изнеможении. – Присоединяйся.

– Что ты здесь делаешь?

– Живу здесь. Я почти не покидаю дворец, чтобы ребята Бенита меня не обнаружили. Но зато все время подле императора. Чуть что – и он призывает меня к себе. Ну да, – усмехнулся Гэл, – мне пришлось вместо тебя заняться воспитанием твоего сына, когда ты от него отказался.

– Теперь понимаю, почему Постум превратился в законченного негодяя, – прошептал Философ.

Он сбросил простынь, в которую был закутан, и погрузился в горячую ванну.

– Ты не прав, – вздохнул бывший гений. – Я внушал ему те же мысли, что когда-то внушал тебе. Только семена упали совсем на другую почву. Но всходы получились изумительные. Я горжусь своим произведением. Да ты и сам вскоре его оценишь. Кстати, с тех пор, как мы расстались, на твоем теле прибавилось шрамов. Ты сильно рискуешь, как видно. Не боишься, что клеймо Вера может не выдержать в самый неподходящий момент? Нить твой судьбы порвется, и ты погибнешь мгновенно.

– Я ничего уже не боюсь, – отозвался Философ.

– Да, ты всегда был смелым, помню.

Гэл поднялся, принял картинную позу.

– Я так же молод, как и двадцать лет назад. А ты? Ты похож на старую развалину. Фу, противно смотреть.

И Гэл, решив, что одержал внушительную победу, удалился из кальдария.

– Мерзавец, – сказал Меченый.

– Как ты думаешь, Квинт, что Гэл мог рассказать Постуму?

– Все рассказал. Все, что знал. Тебя это смущает? Тебе есть, чего стыдится перед сыном?

– Наверное. Каждому есть, чего стыдится.

– Ну и хорошо. Тогда есть надежда, что вы с Постумом найдете общий язык. Потому что он стыдится очень многого. И потом… знаешь, о чем я подумал? Гэл ведь пытался заменить тебя. Значит, хотел походить на тебя. Видел его лицо? Это же ты двадцать лет назад. А внешность гения всегда такова, каков он сам.

После возвращения в Рим Меченый переменился. Он стал весел и уверен в себе. Будто нашел нечто, потерянное в изгнании. И даже помолодел. А может, и сам Элий переменился? И тоже стал моложе? Душой, во всяком случае – точно. Ему начали нравиться вечеринки Постума – на них он вдруг почувствовал себя нечужаком. Как будто вернулся не просто в Рим, а на двадцать лет назад. К тому же Хлоя…

Он подумал о Хлое, ощутил приятный жар в груди. И улыбнулся.

Когда Философ и Меченый явились в триклиний, пир уже начался. Подавали закуски – вареные опенки, все один к одному, похожие на крошечные колеса крошечных колесниц с красным соусом, ядрено приправленные перцем; затем следовало филе мелких рыбешек в винном соусе, настолько нежное, что таяло во рту, и, конечно же, – фаршированные яйца, наполненные гусиным паштетом. Ведь римский обед всегда начинается с яиц. Меньше пользовались спросом мозги, сваренные в молоке, посыпанные зеленью и укропом. Все это было изысканно, но не особенно дорого – к примеру, банки с консервированным рыбным филе в винном соусе продавались в любой лавке по сестерцию за пару. С потолка по древнему обычаю падали лепестки роз. Зажгли настоящие светильники. Запах горящего масла смешивался с запахом благовоний – будто не в триклинии они пировали, а в храме.

– Философ, душка, возляг рядом с Маргаритой и Хлоей. – Философ заметил, что между девушками оставлено для него на ложе свободное место. – А то Марго опасается, что Хло будет приставать к ней, – с усмешкой проговорил Постум. – Но ты у нас вне подозрений. В старости легко быть воздержанным. Когда я доживу до твоих лет, Философ… Но, к сожалению, я не доживу. Бенит прикончит меня через месяц-другой. Может, мне жениться? Нет, не стоит, он удавит моего сына, если тот появится на свет. М-да, как ни поверни, всюду проигрыш. Может, ты подскажешь, как мне выиграть, Философ?

– Подскажу, – отвечал тот после недолгой паузы.

– Ну и как?

– Переживи Бенита.

– Пережить? Как это? Чтобы он откинул копыта прежде меня? Ну и задачка. Правда, у него язва, и венерическими заболеваниями он мучился. Но он вполне протянет еще лет двадцать.

– Переживи, – повторил Философ. – Одолей его жизнь своею.

Постум не ответил. И никто не ответил. Тишина, воцарившаяся в триклинии, сделалась тягостной, густой как сироп.

– Пережить… – повторил вновь император задумчиво. – Помнится, я пытался когда-то это сделать. Мальчишкой хотел спасти Курция. Отменить закон об оскорблении Величия. И проиграл. Я так испугался и так расстроился, что описался прямо в курии. Помню, тога сделалась сначала нестерпимо горячей, а потом ледяной. Так и до сих пор – все лед и холод, а на самом деле всего лишь моча. Потом, помню, мы бежали куда-то. Я и какой-то гвардеец. Потом кого-то убили. Или это было до? Кажется, убили мою няньку. А вот Бенит точно пережил и ее, и меня, будто переехал колесами своего бронированного авто. Потом тоже занятно. Я скакал под дождем на бешеном жеребце и едва не разбил себе голову – это было в Паннонии. Один человек спас меня и пообещал рассказать и научить как сделать то, о чем говоришь ты сейчас, Философ. Но меня увезли в Рим, а он не посмел последовать за мной. Он бросил меня и не научил. Сказал, что он заключил договор, по условиям которого не имеет права вернуться в Рим. Так что я не могу пережить Бенита, но могу поиздеваться над ним, умирая.

– Не надо так печально, – попросила Туллия. – А то я заплачу. Мы все умрем за тебя, Август. Все до единого. Ты знаешь.

– Умрем, – подтвердила Хлоя. – Ты купил наши жизни по много раз.

Крот молча кивнул, подтверждая договор.

– А ты готов умереть за меня, Философ? – насмешливо спросил Постум.

– Да, – не задумываясь, отвечал Философ.

Маргарита в изумлении глянула на своего соседа.

– А я не собираюсь за него умирать! Потому что ты, Август, жалкий комедиант.

Все захохотали. Торжественная и трагическая ткань разговора мгновенно распалась – смех убил ее.

– А я и не надеялся на такую честь! – засмеялся Август в ответ.

– Я говорю серьезно! – Маргарита и сама понимала, что выбрала ненужный тон. Но какой тон должен быть в такой компании? Она вообще не бывала на молодежных пирушках, сидела дома с книгами и пожилыми родителями. И вот теперь постоянно кого-то задевала и говорила невпопад. И замечала это, и злилась на себя и на других.

– Не надо спорить о козлиной шерсти [14], – фыркнула Хлоя.

– Маргарита, ты в самом деле так глупа или только притворяешься? – спросила Туллия.

Девушка обиделась и вскочила.

– Ляг, – приказал Постум. – Я не разрешал тебе уходить.

Девушка поколебалась, но нехотя подчинилась.

– Как я погляжу, Философ умнее тебя. Он, по-моему, начал кое-что понимать. Хотя до него очень долго доходит. Добродетель мешает ему думать. Так, Философ?