Свидетель канона (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич (книги онлайн полные .TXT) 📗
– Путь в Валгаллу всегда славный, но не всегда длинный, – сказал тогда Гуннар Плохой Скальд, и кормчий опустил веки – то ли в согласии, то ли в отчаянии.
Рабов пинками заставили перелезть на "Черного коня". Шесть понурых мужчин, две рыжие девки. Отмыть и откормить – наверное, красивые. Иначе зачем везли?
И вот еще девятый. Лохмотья, как у всех, но руки закованы. Спутанная золотая борода, седые косицы в слипшихся от грязи волосах; по синим глазам искры ненависти, по сильному телу синяки да шрамы. С бою взят? Стоит ли тогда везти его туда, куда собрался Гуннар? В тех-то землях пленник, пока не продали его, не раб. Кем-то еще окажется, куда-то еще повернет удача…
Полторы дюжины мертвых ирландцев аккуратно сложили вокруг мачты их пузатого кораблика. В трюме, к огорчению всех людей Гуннара, оказалось не добро, но всего только соленая вода. Не считать же добычей несколько свертков с одеждой, плоский сундук – похоже, с письменными принадлежностями – да мешочек серебра за поясом у старшего.
Видимо, кнорр вышел из Дублина ранней весной, попал в отходящие зимние шторма, что швырнули его на север почти до Исландии – а уже оттуда и доковылял до скал перед Олесунном на последних крохах удачи… Зачем же тогда метнули копья, отчего не стали даже разговаривать? Ярицлейв показывал белый щит, щит мира и торга…
Болезнь? Вот почему кнорр спешил убежать, вот почему не вступал в переговоры!
Гуннар, старательно не показывая беспокойства, велел вполголоса:
– Узнайте, не случилось ли какой беды на Зеленом Острове. Опросите каждого раба порознь. Не сменялся ли король? Нет ли неурожая, сохрани Молодой Христос, какой заразы? А этого, в цепях, посадите у моей скамьи. Я сам поговорю с ним.
– Что с нашими? – нарушил молчание Харальд, и Гуннар ответил кормщику:
– Кажется мне, храбрые ирландцы достойно сопроводят наших до Валгаллы. Сложить всех убитых на кнорр, и кнорр сжечь!
Когда сделали все, уже упала ночь – первая ночь похода – и заполыхал на темной воде огненный дракон, и северный ветер понес его вперед и вперед, как бы проторяя дорогу "Черному коню", освещая и обжигая завтрашний путь.
Увидели костер часовые на утесах по обе стороны родного фиорда: недалеко отплыл Гуннлауг от собственного дома. Но кто в том костре горит, часовые не узнали еще очень долго, потому что возвращаться из похода на другой же день Гуннар счел плохой приметой.
И без того непонятно, куда девать закованного пленника. Может, подарить его Ньерду?
– Хорошая мысль, – согласился кормщик, вороша давно потухшие угли. – Наши отправились в Валгаллу, а ирландцы ушли сопровождать их. Корабль и тот сгорел. Так что Ньерд не получил никого. А если морской хозяин обидится, малой кровью мы не откупимся…
Ночевать встали на лесистый островок, давно знакомый всем людям Гуннара. Ровно дневной переход. Бой и погребение задержали хирд, но сильный северный ветер и ясный долгий закат позволили наверстать упущенное.
Корабль не вытаскивали на берег: завтра отплывать рано.
Развели огонь и заварили кашу с мясом. Пустили по кругу рог с пивом, Гуннар помянул словом скальда павших в битве: и смелых ирландцев, и победивших викингов.
Рабов тоже накормили, позволили вымыться, чтобы на торгу в Бирке те выглядели повеселее. Затем викинги расставили стражей и улеглись, кто где; устали до того, что никто не лез к новым девкам.
А поговорить с закованным пленником хевдинг так и не успел за всем этим. Порадовался только, что никакой болезни не случилось в Ирландии, значит, им тоже хворь не угрожает.
Но почему же тогда кнорр побежал через бурное Северное Море, не дожидаясь весны?
Хевдинг проснулся заполночь; такое случалось. Поднялся, протер глаза.
Светила нарождающаяся луна. Кормщик Харальд ворошил потухший костер – то ли хотел согреться, то ли тосковал о погибшем сыне. Богатырь Ярицлейв промывал соленой водой порез на левой руке: щиплет не беда, беда, коли дергать станет!
Закованный пленник тоже не спал. Сидел против огня, и смотрел на Харальда угрюмо, как и тот на пленника; вот потому-то проснувшийся Гуннар и предложил отдать загадочного молодца Ньерду, отчасти в шутку, и Харальд-кормщик ответил, как он всегда отвечал, то ли всерьез, то ли нет.
Пленник же рассмеялся коротко – по всей видимости, знал язык и понял уготованную судьбу, только вот не испугался той судьбы совсем нисколечко.
Гуннар умылся и оглядел стан: все спали. Никто не теребил новых рабынь, стража исправно ходила дозором. Хевдинг воротился к разгорающемуся костру и отхлебнул жидкой каши из казана.
Харальд кивнул на пленника:
– Почему ты пощадил его? Я же видел, что ты хотел убрать помеху прямо там – что удержало твою руку?
Гуннар нашарил в кошеле ключ, снятый с пояса старшего ирландца.
– Обещаешь не причинять нам вреда, если сниму цепи?
– Христом-богом клянусь! – выговор у пленника оказался чистый, ни в словенскую мягкость, ни в отрывистый лай саксов, ни в ютскую длинноту, ни в галльский распев. Обычная северная речь, но вот не северянин вовсе, чутье Плохого Скальда еще не подводило.
Тогда Гуннар вогнал ключ в холодную колодку, провернул. Снял кандалы, взвесил на руке: вместе с обрывком цепи можно перековать на хороший топор. А если так, то и подарить не зазорно.
Хевдинг отошел на морскую сторону и могучим размахом зашвырнул кандалы в воду:
– Вана-Ньерд! Возьми это драгоценное железо и пропусти нас по Лебединой Дороге!
После чего вернулся к огню и обратился к Харальду:
– Слыхал ты о валькириях Фрейи?
Старик медленно кивнул, жмурясь на пламя:
– Есть валькирии Одина, на крылатых конях. А есть валькирии Фрейи, которые на зачарованных кораблях. Людям они являются как огромные каменные острова, что не тонут в море, словно большие льдины.
Пленник осторожно растирал запястья, и снова усмехнулся понимающе. Гуннар спросил:
– А знаешь ли Эйнара Детолюба?
Старый кормщик снова прижмурился, подавил зевок, почесал за ухом:
– Он большой охотник ловить рабенков на копье, кто же про него не слышал. За то и прозвали Детолюбом.
В костре громко треснула ветка. Жестом Гуннар велел пленнику принести еще дров, и тот, вполне понимающе кивнув, поднялся. Два шага – и растворился в темноте.
– Не сбежит?
– С нашего-то берега? Нам тут все норы известны, поутру найдем… Так вот, Харальд, валькирии Фрейи как-то поймали в море Эйнара Детолюба. Я услышал об этом два месяца назад на тинге, но не сразу поверил.
Северный ветер загудел над верхушками елок. Пламя пригнулось, лизнуло носки мокрых сапог, выровнялось и оказалось втрое против прежнего. Луна уже ушла, сияли звезды, колыхались в сыром воздухе. Пленник с охапкой дров появился бесшумно, высыпал ветки чуть поодаль, а две-три сунул в огонь, и от них поплыл запах смолы.
– С живого дерева рубил?
– В темноте хвороста на земле не видать, не взыщи, господин, – безразлично отозвался пленник, – а и ножа никто не давал мне. Руками отламывал.
– Так что там Детолюб?
Гуннар выдохнул и ответил медленно:
– Валькирии Фрейи как-то самого его поймали в море и трое суток с копья на копье перебрасывали. Зачаровали так, чтобы не умер. А потом швырнули прямо ко двору Олава Святого, к тому каменному дому, что выстроил конунг в Бергене.
– И что?
– Что-что, епископ в Бергенхусе развеял зачарование, и тогда умер Эйнар к троллям. Но перед гибелью открылся ему пророческий дар и сказал он, что видел чудеса, которых не может описать. И что сейчас идет битва за самое существование Мидгарда, что Рагнарек уже вокруг нас. А в такое время, кажется мне, лучше не убивать без крайней нужды.
Харальд почесал бороду, выгоревшую до непонятного цвета. Вздохнул:
– Так вот почему войны везде. Конунг Сигурд ходил в крестовый поход, в самый Иерусалим. И, как сказано в книгах Молодого Христа, "принес не мир, но меч". Со смертью же Сигурда и вовсе вернулись времена Эйрика Кровавой Секиры или Хакона Могучего. Сегодня бонды твоей округи дерутся за тебя, а завтра они же обкладывают соломой твой собственный двор. И все потому, что ты не поклонился их богу. Или, что еще хуже, поклонился недостаточно почтительно.
