Битвы за корону. Прекрасная полячка - Елманов Валерий Иванович (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
В конце концов Василий Иванович дал «добро». Изрядно помогло и появление Корелы. Правда, поначалу спустившийся сверху атаман чуть не уложил боярина на месте – очень уж его разъярила наша безмятежная беседа. Я едва успел перехватить занесенную над Шуйским руку с саблей.
– Пусти, князь! – упирался он что есть мочи. – Пусти! Дай мне его…
Крепка рука у Корелы, ох крепка. Вроде бы и ладошка маленькая, но жилист атаман, еле удалось сдержать. Хорошо, вовремя подоспел Дубец и помог.
– Нельзя, – пояснил я обезоруженному Кореле. – Он – посол. Мне и самому хочется, но нельзя. Я клятву дал, что он выйдет отсюда живым и невредимым. – И, отведя его в сторонку, тихонько шепнул: – Погоди немного, до всех доберемся.
– Когда? – буркнул он недоверчиво.
– Нынче же, – твердо ответил я. – Стемнеть не успеет, как мы их народу отдадим. А пока погоди.
Он зло скрипнул зубами, но согласно кивнул, предупредив:
– До вечера, князь. Помни, ты слово дал.
– Теперь ты понимаешь, чего стоит твоя жизнь? – осведомился я у Шуйского.
Тот, перепуганно глядя в спину уходящего наверх Корелы, молча кивнул и больше насчет денег не спорил.
Очень хорошо. Получалось, я выиграл кучу времени, а заодно вызнал, какими финансами располагает мой враг. Пригодится, нет ли, кто знает. Во всяком случае, информация подобного рода лишней не бывает.
– Разорил ты меня, князь, вконец разорил, – пожаловался боярин.
– Но не до конца, – возразил я, желая оттянуть их штурм еще на часок, и поманил к себе показавшегося из-за алтарной двери служку. Пошептавшись с ним, я отправил мальца к протопопу, а сам повернулся к опешившему боярину и, удовлетворенно наблюдая, как гаснет и сходит на нет улыбка на его лице, повторил: – Не до конца. С тебя еще кое-что причитается.
– Да мне и эту прорву собрать за великий труд! – возмутился он.
– Верю, потому и говорю: с серебром мы покончили. Тебе осталось продиктовать мне список всех, кто принял участие в заговоре против государя.
– А зачем? – озадаченно уставился на меня Шуйский. – Они и так подле храма стоят.
– Кроме тех, кто самый умный и понял, что пора разбегаться. Тебе-то самому, боярин, как, не обидно, что ты свою жизнь за двести пятьдесят тысяч купил, а самым смекалистым она задаром достанется? Они, поди, еще и посмеются над тобой, когда увидят, сколько ты мне серебра отвалил.
– Да нешто я всех упомню, – залебезил Василий Иванович. – Мне токмо ближний круг ведом, а кто каких ратных холопов привел, о том…
– И не надо, – бесцеремонно перебил я его. – Мне ближний круг и интересен. – И поторопил, не давая ему опомниться: – Давай-давай, вспоминай, пока я за бумагой с пером послал. Да гляди, ни одного не забудь. А чтоб память лучше работала, за каждого, кто там, за стенами храма, стоит, но тобой не помянут, я с тебя особую пеню взыщу, по тысяче рублей за голову. Ратные холопы не в счет, из купчишек да боярских детей ты тоже можешь кой-кого не припомнить, но стольников, окольничих и бояр чтоб всех назвал. – И многозначительно добавил: – Помощь следствию в глазах государя тебе зачтется как смягчающее вину обстоятельство.
Уйма загадочных слов окончательно ввела Шуйского в ступор. Он поморгал подслеповатыми глазками и, когда расторопный служка вернулся со всеми письменными принадлежностями, без возражений приступил к перечислению. Список он диктовал мне долго, не меньше получаса. Вошли туда и его братья, про которых он поначалу попытался промолчать, и трое Голицыных, и аж четверо Колтовских, и Оболенские, и многочисленные Ростовские, почему-то все с двойными фамилиями – Темкин-Ростовский, Лобанов-Ростовский, – и много-много других, рангом пониже.
Кстати, среднего и мелкого дворянства среди них практически не имелось. Да оно и понятно. Их-то Дмитрий по моему совету вообще освободил от податей. Они и раньше платили их частично, не со всей земли, а теперь и вовсе, потому и не приняли участия в перевороте. А что? Какое нормальное государство станет облагать налогами собственных защитников? У них за свои поместья плата иная – собственная шкура.
Увы, но никого из членов будущего Опекунского совета он не упомянул, а жаль. Надеялся я, что Романов или Мстиславский задействованы в заговоре. Зато отсутствие Власьева и князя Горчакова, председателя Освященного Земского собора всея Руси, порадовало. Не было среди бунтовщиков и князя Пожарского, про которого Шуйский сказал, что тот, может, и согласился бы прийти к нему в терем для откровенного разговора, но, узнав о Лыкове, наотрез отказался. Ну да, у него с этим боярином местнические счеты аж со времен Бориса Годунова, когда и они, и их матери катали доносы друг на друга. Первые – царю, вторые – царице. Получалось, ныне эти счеты спасли Дмитрию Михайловичу жизнь.
Порадовало и отсутствие князей Долгоруких – пора обзаводиться в Думе сторонниками, а кого и брать в них в первую очередь, как не своих родичей. Наверное, имелись и другие отказники из видной знати, но ими я не интересовался. Не оказалось среди заговорщиков и окольничего Татищева, хотя о нем я на всякий случай переспросил отдельно. Он – единственный, кто помимо Шуйских и Голицыных запомнился мне из курса истории как наиболее активный участник переворота.
– Да его и в Москве нет, – ответил Шуйский. – Может, Михаил Игнатьич и встал бы с нами заодин, не ведаю, но не сдержался и попенял государю за телятину, кою Дмитрий вкушал, а тот на него осерчал и услал в свои вотчины вежести набираться. Оно аккурат опосля твоего отъезда в Ливонию случилось.
Ну что ж, хорошо. Есть кого отправить в Персию договариваться с шахом Аббасом. Радовало и что среди стрелецких голов, как я и предполагал, тоже не оказалось ни одного заговорщика. Значит, они не должны колебаться, на чью сторону встать. Лишь бы не поверили в сказку об убийстве мною Годунова.
За то время, что я строчил, в проем неоднократно заглядывал Валуев, беспокоясь о судьбе боярина, но я специально выбрал для Шуйского местечко, откуда его сразу можно увидеть, поэтому боярский сын быстро успокаивался.
По окончании диктовки я некоторое время внимательно наблюдал, как Шуйский неловко водружает на свою плешивую головенку тафью, колпак и горлатную шапку. Проделывал он это неторопливо, обстоятельно, но руки его, как я подметил, дрожали. Однако едва тот дернулся к выходу, как я перехватил его за полу шубы.
– Куда? А грамотку насчет долга составить? Или забыл?
– Дак я ж тебе слово дал, – промямлил он.
– С тобой одним обещанием ограничиться – совсем дураком надо быть, – откровенно сказал я, и Шуйский вновь уселся на место, принявшись послушно писать под мою диктовку. Лишь раз он подивился, почему надо выплачивать деньги не мне, а Годунову.
– А тебе не все равно, кто их получит? – усмехнулся я.
Шел боярин к выходу, сопровождаемый мной, неспешно, но скорее не из желания соблюсти достоинство, а из-за того, что сил не осталось – вон как шаркает ногами. Да и взгляды, которые он исподлобья время от времени бросал в сторону моих ребят, выдавали его. Такие бывают у затравленного волчары, загнанного в угол. Опасался Шуйский, явно опасался, что, невзирая на наш с ним уговор и долговую расписку, подписанную в качестве свидетелей сделки и гвардейцами, и тремя священнослужителями – протопопом, дьяконом Филимоном и архимандритом, – я его не выпущу из храма.
Остановившись подле двери и настороженно глядя на гвардейцев, вновь взявших пищали на изготовку, он вновь уточнил у меня:
– Точно ли перед государем словцо за меня замолвишь? Не обманешь?
– Замолвлю, замолвлю, – пообещал я. – Но что он скажет – не ведаю. А теперь ступай, да помни: с голов моих людей, которых пленили, ни один волос… – И осекся, прислушиваясь.
Странный шум привлек мое внимание. Он прорывался сквозь людской гомон и крики, ритмичный и очень напоминающий… Так и есть, барабанная дробь, причем барабан бил не один, а чуть ли не десяток. И еще одно – сквозь какофонию звуков прорывалась пара-тройка достаточно дружных, работавших строго в такт друг другу, а не как попало.
