Прогулки по Аду (СИ) - Клепаков Андрей (первая книга TXT) 📗
Ну и что, что это были пираньи. Это же домашние пираньи. Должны любить, суки.
И вот теперь «homeless dogs» хотят сожрать меня.
Одна из собак вдруг зашлась лаем и со свирепым рычанием кинулась на картонную стену. Я дико заорал, но картонку удержал. Вся свора злобно залаяла. Я сжался в комочек… ну, в здоровый такой комок, ожидая неминуемого штурма. И тут я увидел сколопендру. Она, нет, он сидел на стенке контейнера и держал в ножках свернутую самокрутку. Я протянул руку и схватил косячок с планом:
— Спасибо, Пендрик. Где ты его надыбал?
Сколопендра сделала неопределенное движение ножками (черт с ней, пусть будет «она») — типа, где взял, там его уже нет.
Я почувствовал себя спасенным. «У вас есть план, мистер Фикс?» А вот у меня есть. Сейчас я закурю, состояние моего сознания изменится, страх отступит, придет релакс, я начну смеяться, и, не чувствуя больше моего страха, собаки в недоумении удалятся.
Я сунул косячок в рот и тут понял, что спичек или зажигалки у меня нет. Я вопросительно взглянул на сколопендру, та пожала плечиками.
А ты пожуй, — засмеялось воображение. — Не пейотль, конечно, но какой-то эффект будет.
Меня накрыла волна ужаса. Собаки залаяли словно безумные, принялись бросаться на картон и рвать его зубами. Еще минута, и моя баррикада падет. И тут сколопендра жестом фокусника из-за спины достала зажигалку.
Я сразу успокоился.
— Ах, ты, сволочь! — радостно закричал я. Газа там было на донышке. Чиркнул раз, другой. Боясь загасить крохотный язычок пламени, аккуратно раскурил косячок, глубоко затянулся и выдохнул дым в сторону беснующихся собак. Собаки завыли, я засмеялся. После второй затяжки мне стало хорошо. После третьей перестал обращать внимание на собак. После четвертой я начал поджигать картон.
Пламя заплясало над моей баррикадой. Воображение плясало на крыше контейнера. Я ударил ногой по куче горящих коробок, собаки бросились врассыпную.
— А, суки! Врассыпную! — закричал я и, подхватив горящую картонку, бросился к мусорке. Я чувствовал себя Нероном. С диким, счастливым смехом я поджег контейнер. Налетевший порыв ветра помог нам. Мне и огню. Я замахал руками, помогая ветру.
Мусорка горела, я плясал вокруг. Я пел:
На севере и на юге -
Над ржавой землею дым,
А я умываю руки!
А ты умываешь руки!
А он умывает руки,
Спасая свой жалкий Рим!
И нечего нам притворяться -
Мы ведаем, что творим!
Собак больше не было. Стая воронья с надрывным карканьем пролетела мимо. Я выхватил из мусорного контейнера длинную палку. Это оказалась старая метла. Она горела. Высоко подняв факел, я пошел в сторону рынка.
— Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем! Мировой пожар в крови, Господи благослови! — кричал я.
По дороге мне попался жигуленок, припаркованный между киосками.
— О! — я бросил метлу и воздел руки. — Семерка! Еще тройка и туз, и я выиграю!
Открыв лючок бензобака, я отвернул крышку. Поискал тряпку, снял шарф, покупке которого так радовался, и засунул конец в бак.
— Это русский бунт бессмысленный и беспощадный! — я подождал, пока шарф пропитается бензином, и понял горящую метлу.
— Скажи: «бум!», — поднес я огонь к шарфу.
— Беги, — дернуло меня за руку воображение.
— Зачем? — удивился я.
Жигуль сделал «бум», и стало темно.
5
Когда я пришел в себя, рынок пылал. Я лежал рядом с искореженной «Семеркой». Вокруг горели киоски. Одежда на мне тлела. В отдалении выли сирены пожарных машин.
— Не догнал, так хоть согрелся, — подумал я о своем Цыпленке. Я пошевелился и попробовал подняться. Со второй попытки мне это удалось. Руки и ноги целы, но жутко болела голова и лицо. Я сделал шаг и пошатнулся. Меня затошнило.
«Черт, наверное, сотрясение мозга, — подумал я. — Когда тачка рванула, меня откинуло, и я приложился обо что-то головой. А лицо обожгло взрывом. Слава Богу, глаза целы».
Я сделал еще шаг. Полыхнуло от горевшего рядом киоска, там внутри что-то взорвалось. Согнувшись и прикрываясь руками, я побежал, петляя между киосками и стараясь выбирать дорогу там, где пламени было поменьше.
Несколько минут метания в огненном аду, и я выскочил прямо на пожарный расчет. Пожарник еле успел отвести свой брандспойт в сторону.
— О! Мужик, живой! — закричал он. — Сильно обгорел?
Другой взял меня за локоть и сказал:
— Давай быстрее, вон скорая стоит. Еще людей там видел? Есть кто живой? — спросил он. Я неопределенно помотал головой и сделал несколько шагов по направлению к скорой. Но рядом с ней стояла полицейская машина, и я свернул в сторону. Мне сейчас не хватало только дачи показаний о пожаре на рынке.
Я прошел между деревьями, свернул за металлические гаражи, обошел одну пятиэтажку, другую, и вышел на улицу. Здесь меня настиг приступ рвоты, и я попрощался с вьетнамским ужином.
«Точно сотрясение, — подумал я, опускаясь на лавочку на остановке». Мимо, гудя сиренами, проехали две пожарные машины и две скорые.
Насколько я знал, при сотрясении мозга требуется постельный режим и полный покой. Что будет, если перенести сотрясение на ногах, я не помнил, и о возможных осложнениях думать не хотел.
Сидеть на остановке стало холодно, и я бесцельно побрел по улице.
«Теперь кроме хирургии еще и неврологию вспоминать придется», — подумал я.
Не успел я немного пройти, как меня снова затошнило. Я согнулся пополам, и в глазах потемнело.
Очнулся я от яркого, бившего в глаза света.
«Ну вот, опять», — подумал я.
Надо мной раздался голос:
— Мужик живой, без сознания. С пожара. Гарью воняет, и рожа обгорела.
Другой голос рядом произнес:
— Проверь карманы. И скорую надо вызывать.
Я почувствовал, что меня начали обыскивать.
— Водкой не пахнет, — сказал первый голос. — Сранью надышался на пожаре, вот и отключился, — подвел он резюме.
Я застонал и открыл глаза. Мент торопливо шарил по моим карманам.
— Очнулся, — сказал он и вдруг громко заорал и резко выдернул руку. Я успел заметить мелькнувшую в воздухе сколопендру.
— Бл…ь! — закричал он, вскакивая и тряся рукой. — Какая-то хе…ня укусила.
Он ткнул меня ботинком в бок,
— Что за говно ты в карманах таскаешь? — мент сунул укушенный палец в рот.
— Не знаю, — еле разлепил я губы.
— Как тебя зовут? Что делал на рынке? Ты там работаешь? — светя фонарем мне в лицо, принялся расспрашивать второй мент.
— Не помню, мужики, — сказал я. — Горело все, я бежал. Больше не помню.
— Как зовут, помнишь?
— Помню. Борис, — назвал я дежурное имя.
— Фамилия?
Я молчал.
— Фамилию помнишь? — повторил мент.
— Фамилию? — переспросил я. — Блин! — с удивлением ответил я. — Фамилию не помню. Башка трещит, раскалывается просто.
— Вась, посмотри, документы у него есть какие-нибудь.
— Не, — ответил первый мент, — я к нему в карманы больше не полезу. Может, у него там еще такой херни хватает, — он легонько тронул меня ногой. — Чего это, Борь, такое было у тебя?
— Не знаю, — сказал я, помолчал и добавил: — Рынок вьетнамский. Может, заползло что из тропиков.
— Что рынок вьетнамский, помнишь, про тропики тоже, а фамилию свою нет? — спросил мент с фонарем.
— Типа того, — согласился я и попросил: — Свет уберите, пожалуйста. Глазам больно.
Луч фонаря скользнул в сторону.
— Попробуй сесть. Сможешь?
Я пошевелился и попытался привстать. Голова тут же отозвалась порцией боли, и накатил приступ тошноты. Я снова лег.
— Не, мужики, тошнит сразу, и голова раскалывается.
— Я посмотрю твои документы, не возражаешь? — спросил мент.
— Валяйте, — разрешил я.
— Только осторожней, Серег, вдруг по нему еще такая ползает, — предостерег напарник.
— Фонарь подержи, — сказал мент и стал меня обшаривать. Нашел деньги, пересчитал и сунул назад. Выпрямившись, он сказал: — Чистый бомж. Ни денег, ни документов, ни ключей, мелочь только. Ты, помнишь, — спросил он меня, — у тебя деньги и документы с собой были?
