Скорость. Назад в СССР 2 (СИ) - Хлебов Адам (онлайн книги бесплатно полные .TXT, .FB2) 📗
После очень долгих уговоров я согласился подняться.
Для обычных москвичей, так же как и для жителей любых других городов и сел страны, в целом, было совершенно нормальным принять подобное приглашение.
Мы поднялись в квартиру и я понял причину ее настойчивости. Поначалу большие четырехкомнатные, видимо цековские, апартаменты скорее напоминали музей, а позже и выставку достижений в области кухонного оборудования.
Для Марго было важно показать, кого «потерял» Константин. Она была уверена, что я завтра буду взахлеб рассказывать, какую шикарную невесту он пролюбил.
В широком коридоре в прихожей стояли дореволюционные антикварные кресла с журнальным столиком.
— Не разувайся, проходи.
— Не могу, по другому воспитан.
— Джентльмены не снимают ботинок.
— Да? Впервые слышу, надо спросить у княза.
— Князь?
— Трубецкой Игорь Николаевич, легендарная личность, руководитель гаража нашей команды. Разве тебе Андропов не сказал?
— Ты серьезно, настоящий князь?
— Ну да, а что тут такого?
— Ты так спокойно говоришь об этом будто в Союзе князья встречаются на улицах через одного. Заходи в залу, я пойду ставить чайник. Не стой в прихожей, как истукан. Чувствуй себя как дома.
— Фииуу-фюють, — издал я протяжный свист, а Марго, удаляясь, лишь рассмеялась. Она осталась довольна произведенным эффектом.
Просторная гостиная, которую Марго обзывала залой меня впечатлила. Посреди комнаты стоял большой дубовый стол.
Над ним висела очень старая люстра из темной меди, витая. — Целое сооружение из труб и ламп, как орган в католическом соборе.
У одной стены находился старинный диван, высокий открытый буфет с выпуклыми ящиками. Здесь же небольшая библиотека, расположенная в книжном шкафу.
В нем вертикально и стояли черные тарелки и блюда с нарисованными на них цветами, рыбами, различными японскими пейзажами.
На самом большом блюде была изображен здоровенный карп.
У стены напротив стоял еще один старый комод, а над ним висела тоже старая, даже местами покрытая трещинами патины, большая картина.
Натюрморт с изображением кучи еды — от рыбы до фруктов. Все это больше напоминало Третьяковку или Пушкинский нежели квартиру, где живут советские граждане. Пусть даже и поэты.
Разглядывая все это, я насупил и почти по щиколотку провалился в огромный ковер с восточным орнаментами.
От неожиданно высокого ворса я даже дернулся и сделал шаг назад.
Мое внимание привлекла стена напротив. Она была по периметру перетянута дубовыми рейками, которые к тому же окаймляли окно во всю ширину и дверь из прозрачного стекла.
Я смотрел за стекло и не мог поверить своим глазам. Я даже зажмурился и ущипнул себя, чтобы убедиться, что я не во сне. Но я не спал.
Ёлы-палы! Охренеть! Такого я не видел даже в кино. За стеклянной дверью находился огромный сад! Настоящий зимний сад! В центре Москвы!
От автора сообщение читателям. 15/112024 10−00. Прода скоро будет, прошу прощения за небольшую задержку.
Глава 8
Мое внимание привлекла стена напротив. Она была по периметру перетянута дубовыми рейками, которые к тому же окаймляли окно во всю ширину и дверь из прозрачного стекла.
Я смотрел за стекло и не мог поверить своим глазам. Я даже зажмурился и ущипнул себя, чтобы убедиться, что я не во сне.
Каналья! Такого я не видел даже в кино. За стеклянной дверью находился огромный сад! Настоящий зимний сад! В центре Москвы!
* * *
Лучше сгореть, чем угаснуть.
— Можешь прогуляться по садику. Там Фердинанд, ты его не пугайся. Только пальцы не суй.
Фердинандом оказался большущий попугай синего или скорее кобальтового цвета. На мощном черном клюве присутствовала желто-золотистая полоска. Такого же цвета были узкие колечки вокруг умных темно-карих глаз.
Птица с интересом разглядывала меня, сидя на кольце подвешенном за потолок.
Я очень удивился, когда обнаружил, что у попугая есть ресницы.
Только я хотел задать вопрос говорящий ли он, как Фердинанд решил, что достаточно поизучал меня и тут же хриплым голосом громко выдал строку из популярной у латиноамериканских борцов за свободу песни:
— Эль пуэбло… унидо… хамас сэра венсидо!
Я вспомнил, что песня имела историю. Ее написал чилийской поэт Ортега. Когда Пиночет совершал военный переворот, солдаты военной хунты ворвались на радиостанцию, когда ее сотрудники пели песню в прямом эфире.
Эфир радиостанции «Magallanes» прервался автоматными очередями. Из пятидесяти сотрудников станции в живых не осталось никого.
Можно сказать, что с тех пор эта песня являлась гимном всей прокоммунистический Латинской Америки.
— Ты Фердинанд? Очень приятно, — я решил представится ему, — Александр Каменев.
Фердинанд наклонял голову то в одну то в другую сторону, словно пытался понять смысл моих слов.
— Самая тяжёлая болезнь на свете, Фердинанд, — это привычка думать. Она неизлечима, — вдруг процитировал попугай один из моих любимых романов Ремарка.
— Ого! Да ты философ, птица. Скажи мне еще что-нибудь.
Но Фердинанд уже потерял ко мне всякий интерес и начал расчищать клювом свои перья.
Конечно можно и не рассказывать, какое сильное впечатление на меня произвел зимний сад. Я больше такого никогда и нигде не видел.
Судя по освещению и расположению в помещении ухоженных растений, садом занимались профессионально.
— Алехандро, — Марго обратилась на испанский манер, — чай пить будем здесь, в гостинной или на кухне. Она стояла на пороге зимнего сада и наблюдала за мной.
Я осмотрелся и увидел два очень необычных плетеных кресла округлой формы, с мягкими подушками и плавными линиями, дерева, похожего шары с вмятиной на месте сиденья.
И всё же сама обстановка меня немного напрягала и стесняла своей помпезностью и стилем.
Если бы меня попросили описать интерьер одним предложением, то я наверно сказал бы, что он не для людей.
Я не мог сказать, что он безвкусный, но мне было неловко из-за пристрастия хозяев к роскошеству.
Мне показалось, что на кухне может быть по-уютнее.
— Вы здесь живете одна с Фердинандом? Чего таскать посуду туда-сюда, давайте на кухне, Марго.
— Саша, перестань обращаться ко мне на «вы», я себя чувствую старухой, пошли на кухню, и вправду я тоже не вижу смысла носить посуду.
Но на кухне было не лучше. Так я представлял себе кухни в дорогих ресторанах.
Она была метров двадцать пять по площади.
Широкая плита с вытяжкой, нависающей медным зонтом, мебель, холодильники, комбайны, соковыжималки, СВЧ-печь, самая настоящая кофе-машина и куча другого непонятного оборудования и утвари едва заполняли это пространство.
— Вы, то есть ты, живешь здесь одна с Фердинандом? Кстати, он забавный.
— Да? Он тебе понравился?
— Очень красивый, я таких не видел. Что за порода?
— Гиацинтовый Ара. Матом ругался?
— Нет вроде.
— Значит ты ему тоже понравился.
Мы поулыбались.
— А что? Он ругается, как сапожник?
— Хуже. Если ему кто-то не нравится, то он может обозвать человека сучкой. И это самое приличное из его словарного запаса. Еще он ругается на испанском.
— Откуда он у вас? Редкая птица?
— Из Боливии. Мои родители… — она сделала паузу, как бы подбирая слова, — дипломаты, они работают в Латинской Америке, Фердинанд птица редкая, уникальная.
Ни хрена себе живут советские дипломаты. Наверно разведчики, какие-нибудь, раз им выделили такую квартиру. Ощущение дискомфорта усилилось.
— Дипломаты советские? — спросил я, оглядывая гигантскую кухню.
У некоторых вся жилая площадь исчислялась двадцатью пятью метрами. Не говоря уже о тех, кто жил в коммуналках.
— Конечно, советские, какие же еще? Садись.
— Марго, я лучше пойду. Мне нужно успеть до закрытия метро.
